ЖизньГод #MeToo: Победа или поражение?
Где и как развернулась борьба с харассментом
дмитрий куркин
С момента публикации в The New York Times статьи, положившей начало падению Харви Вайнштейна и росту движений, борющихся с сексуальными домогательствами, исполнился год. Это не совсем точная отсечка в истории #MeToo (одноимённый хештег с подачи Алиссы Милано разошёлся чуть позднее, 15 октября 2017 года), но очень символичная дата. «Дело Вайнштейна» не было первым громким процессом о харассменте, как и #MeToo не была первой масштабной кампанией против домогательств: достаточно вспомнить хотя бы аналогичный флешмоб «Я не боюсь сказать», вскрывший сотни и тысячи историй о пережитом сексуальном насилии. Вместе с тем уже в самом начале расследования, объектом которого стала не просто публичная персона, а один из самых влиятельных людей Голливуда, было очевидно, что последствия скандала будут намного более серьёзными. Ожидания оправдались: обсуждение проблемы харассмента вышло на поистине глобальный уровень.
Эффект снежного кома
Снежный ком, названный «эффектом Вайнштейна», привёл к отставкам людей с ключевых постов в крупных корпорациях и ведомствах: среди них председатель совета директоров CBS Лес Мунвес (уволился меньше месяца назад, пообещав пожертвовать 20 миллионов долларов организациям, защищающим права женщин), глава анимационной студии Pixar Джон Лассетер и глава видеоподразделения Amazon Рой Прайс. Многочисленные обвинения в домогательствах и недопустимом сексуальном поведении фактически положили конец карьере режиссёра Джеймса Тобака, актёра Кевина Спейси и комика Луи Си Кея (последний, впрочем, пробует вернуться в стендап). Судебные процессы против актёра Билла Косби и врача олимпийской сборной Ларри Нассара завершились тем, что оба обвиняемых в многочисленных случаях сексуального насилия получили длительные тюремные сроки — и это тоже прямое следствие #MeToo.
Движение за год успели обвинить в «охоте на ведьм» (будто бы ни одна встреча в американских компаниях теперь не проходит при закрытых дверях, а комиссии по этике получают слишком много жалоб), в создании «культа жертвы» и атмосферы подозрительности, в убийстве страсти и спонтанности в сексе, в упразднении презумпции невиновности и независимости прессы. Но так или иначе «принцип согласия» стал за год практически конституционным. А право голоса появилось у всех, кто годами молчал о пережитом сексуальном насилии, опасаясь общественного осуждения и клейма жертвы. Журнал Time посвятил одну из своих обложек «тем, кто нарушил молчание», назвав их людьми года.
Национальные особенности
#MeToo срезонировала в самых разных странах (местные кампании по борьбе с домогательствами на автомате называют «корейской #MeToo» или, например, «бразильской #MeToo») и продолжает резонировать. Своя собственная #MeToo буквально на днях стартовала в Индии, признанной одной из самых небезопасных стран для женщин в мире.
Как и год назад в США, в Индии скандал сперва разразился в киноиндустрии, но одним только Болливудом не ограничился и обернулся обсуждением харассмента как такового. Это стало своего рода шаблоном для #MeToo, и можно понять почему: начать разговор куда проще, когда в центре разговора оказывается либо узнаваемая фигура (а то и всеобщий любимец, как это было в случае с Кевином Спейси), либо кто-то практически неуязвимый в силу своего общественного положения или статуса (как депутат Леонид Слуцкий или тот же Вайнштейн). Вместе с тем почти в каждой стране кампании против домогательств легли на свою почву. И по тому, кто и как выступает против домогательств в конкретном обществе, можно сделать выводы о балансе силы.
Так, в Юго-Восточной Азии (в частности, Южной Корее и Японии) обсуждение харассмента неизбежно наложилось на дискуссию о гендерных ролях, культе «хранительницы домашнего очага» и культурном коде, которая практически лишает женщин, сталкивающихся с домогательствами, возможности высказаться. «Недостаточная защищённость законом вкупе с культурным давлением, которое обязывает терпеть жестокое обращение и нести свою ношу, делает молодых женщин уязвимыми, — объясняет юристка Кадзуко Ито. — Японцев с детства учат не говорить „нет“».
В странах Ближнего Востока #MeToo срослась с религиозной повесткой. По хештегу MosqueMeToo можно найти истории о домогательствах, рассказанные участницами ежегодных паломничеств в Мекку. Выяснилось, что это вовсе не единичные случаи, однако люди, столкнувшиеся с харассментом во время хаджей, долго не решались говорить о своём опыте, полагая, что им никто не поверит, или боясь спровоцировать вспышки исламофобии.
Во Франции кампания против домогательств (против харассмента тут устраивали многотысячные митинги) встретила сопротивление со стороны тех, кто увидел в #MeToo покушение на сексуальную свободу, отвоёванную полвека назад. И хотя открытое письмо в защиту «свободы приставать к женщинам», подписанное Катрин Денёв и ещё сотней актрис, нельзя считать общефранцузской точкой зрения, это тоже важная деталь национальной полемики.
Примеры стран, где борьба с харассментом заглохла, не получив должной поддержки, тоже показательны — в смысле понимания личных границ и кодекса поведения. Это касается Италии, где, как и в России, адвокаты домогательств обычно напирают на аргумент «сами виноваты» (активистка Лорелла Дзанардо объясняет это католическим воспитанием: «[Женщина] либо хорошая жена и святая, либо ты ведёшь себя свободно — и тогда тебя не принимают всерьёз»). Это касается Бразилии, где грань, отделяющая приставания от неформального общения, считается намного более размытой.
Наконец, в России слово «харассмент» прозвучало там, где услышать его можно было рассчитывать в самую последнюю очередь, — в Госдуме. И хотя исход скандала с депутатом Слуцким можно было предугадать заранее, организованный бойкот со стороны СМИ и отзыв ими своих корреспондентов стали по меньшей мере сюрпризом. Цеховая солидарность в этом случае вообще оказалась побочным эффектом, умножившим российские достижения #MeToo: некоторые издания за год успели изменить позицию в вопросах женской повестки с дискриминирующей на правозащитную, а главреды «мужской» прессы даже стали выступать публично, изобличая сексизм. Кроме того, создан прецедент, на который можно будет ссылаться в будущем.
Грустный праздник?
Юбилей #MeToo можно назвать смазанным — и не только потому, что в самом движении случился первый серьёзный раскол (две активных участницы #MeToo, Роуз Макгоуэн и Азия Ардженто, разругались после того, как вторую, в свою очередь, обвинили в совращении несовершеннолетнего актёра Джимми Беннетта). Несмотря на яростные протесты активисток движения и тех, кто им симпатизирует, Бретт Кавано, обвинённый в домогательствах, был утверждён на пост одного из девяти судей Верховного суда США. Показательно, что ровно тем же в 1991 году закончились сенатские слушания по поводу судьи Кларенса Томаса, которого также обвиняли в харассменте.
Тут бы сделать вывод, что за двадцать семь лет публичное отношение к харассменту принципиально не изменилось, а год активной борьбы закончился ничем — но это, конечно, не так. Во-первых, было бы очень наивным ожидать быстрой и лёгкой победы. Рабочая среда или индустрия, где домогательства на протяжении десятилетий считались если не нормой, то чем-то непредосудительным и не заслуживающим внимания, всего за год не перевоспитается. Большие перемены требуют времени и настойчивости. Во-вторых, локальные неудачи и проблемы внутри самого движения не отменяют куда более важного итога: публичная дискуссия о домогательствах (в том числе на уровне свежесозданных этических комиссий), которая ещё пару лет назад казалась чем-то, что наступит потом, в отдалённом будущем, стала реальностью.
ФОТОГРАФИИ: Getty Images