Хороший вопросПуританская Америка
и свободная Франция:
Девушки о равноправии
в разных странах

Я живу в Париже уже четвёртый год. Никто из моих местных знакомых не ставит под вопрос простые вещи вроде того, что женщины и мужчины равны, пол не должен определять размер зарплаты и что место женщины не у плиты, если она сама этого не хочет. Я не была в Москве два года, а когда приехала, мы решили пойти с семьёй в кино. Две из трёх реклам перед фильмом были очевидно сексистскими, но никто в зале этого не заметил или не подал виду. Думаю, что во Франции такое не прошло бы.

Но, разумеется, не нужно фантазировать и придумывать себе страну победившего феминизма — в Париже на улицах или в метро могут довольно нагло приставать, хватать за руки или кричать вслед что-нибудь неприятное. Сейчас обсуждается закон о наказании за уличные приставания — только как его собираются осуществлять на практике, я не представляю. Влиятельных женщин в большой политике всё же меньше, чем мужчин, зарплатное равенство, я подозреваю, тоже не повсеместное и далее по списку. Впрочем, у нас был «Стросс-Кан-гейт» (бывшего директора-распорядителя МВФ Доминика Стросс-Кана обвинила в изнасиловании горничная, а потом чиновника заподозрили в сутенёрстве. — Прим. ред.), когда это ещё было немодно.

Ужасно грустно, что в русскоязычном фейсбуке все расшаривали письмо Денёв, Милле, Леви и других с припиской «вот Франция дала достойный ответ пуританской Америке», — как будто эти сто женщин и есть всё французское общество. Авторы колонки свалили всё в одну кучу: феминизм оказался у них ненавистью к мужчинам, а право настойчиво приставать стало священным и неприкасаемым. Большинство комментаторов в соцсетях ничего не знают, во-первых, о французском феминистском движении, во-вторых, о феминизме в целом. Тот факт, что среди подписанток была Катрин Денёв, неожиданно придал всему демаршу легитимность — по крайней мере, в глазах российских комментаторов. Мало кто из них заметил ответ известных французских феминисток, которые по пунктам расписали абсурдность этого манифеста в 2018 году. 

«Эта колонка напоминает чем-то коллегу, вызывающего чувство неловкости, или утомительного дядюшку, который не понимает, что происходит», — написала активистка Каролин де Аас. И ведь лучше не скажешь. Нужно понимать, что разговор о феминизме в Париже происходит не только на уровне какого-нибудь блога в фейсбуке, а на уровне городских инициатив, специальных программ, медиа (к примеру, феминистка Лоран Бастид делает чудесный подкаст «La Poudre», где известные француженки рассказывают о своих опытах, сексуальности, месте женщины в обществе). Почему же тогда всеми уважаемые женщины подписали манифест о пользе приставаний?

Говорят, потому что они из другой эпохи — и это, наверное, действительно так. У меня есть на этот счёт теория. Многие из подписавшихся под письмом в Le Monde, вероятно, пережили 1968 год (Катрин Милле в 1968 году было двадцать лет, Денёв — двадцать пять) или выросли в сложившейся на его основе культуре. 1968 год — время борьбы за сексуальную свободу, баррикады любви, момент, когда секс врывается в публичную сферу, когда «запрещено запрещать», и для них это ультимативный момент борьбы против пуританства, против табу.

Может быть, они до сих пор так и не сошли с баррикад 1968-го? Всё, что произошло после — в том числе с феминизмом, с женщинами, которые теперь борются не только за свободный секс, но и за то, чтобы их не воспринимали только как сексуальные объекты, за согласие и личные границы, — прошло мимо них. Поэтому для сегодняшних феминисток — я себя к ним с гордостью причисляю — это письмо чистой воды анахронизм. И кстати, как метко заметила та же Лоран Бастид, именно эти женщины первыми начинают кричать о сексизме, если к ним вдруг пристают мужчины из бедных районов или мусульмане, а когда мужчина их круга и социального положения без спроса кладёт руку на колено под столом, то автоматически включается право на приставание. Хотя права, как и обязанности, теоретически у всех должны быть одинаковые.

Я живу в Германии уже три с половиной года: сначала училась в магистратуре в Гамбурге, потом нашла работу в Берлине. Оба города северные и традиционно голосуют за социал-демократов или зелёных. Высказываться против феминизма в моём окружении просто не принято — это бы вызвало как минимум косые взгляды. Думаю, на юге всё обстоит немного иначе.

Здесь я много ходила на свидания и заметила, что люди очень заботятся о своих и чужих границах. За три года я практически не сталкивалась с навязчивыми ухаживаниями, а когда это происходило, то было скорее неловко. Я часто сидела в баре рядом с домом одна, и ко мне никто не подходил. Ещё есть заметная граница между личным и публичным. Думаю, это необязательно хорошо: немцы с большим трудом обсуждают личные и семейные вопросы, даже когда стоило бы. Например, никто не разговаривает о зарплате — в результате постоянно выходят исследования, в которых говорится, что в Германии нет гендерного равенства на рабочем месте. Но ведь деньги просто не принято обсуждать, так что никто не узнает об этой несправедливости!

Коллеги на работе (у нас неформальная обстановка) не комментируют мою внешность даже в положительном ключе — максимум делают комплименты одежде, и то в основном женщины. Мой друг, наоборот, недавно закончил стажировку в компании, где не пускают в офис без галстука. Они обсудили скандал с домогательствами на работе и быстро решили, что у них такого никогда не было — хотя речь идёт о большой корпорации, так что он этому не особо поверил. Думаю, немецкие женщины вообще с трудом рассказывают о таких вещах: друг сказал, что не может представить, чтобы кто-то из его коллег-женщин рассказали о домогательствах вслух. Хотя многие из них участвовали в #MeToo в социальных сетях.

Не могу представить даже в строгой корпоративной среде мужчину, который бы стал возмущаться поведением феминисток. В Германии внимательно следят за внешними проявлениями равенства. Например, в декабре меня срочно позвали гостьей на программу на канале Deutsche Welle, где обсуждали Олимпиаду — им понадобился журналист, который разбирается в России, и обязательно женщина. Они уже подобрали двух из трёх спикеров — ими оказались мужчины, третьего они себе позволить не могли.

В последний месяц в Германии было много публикаций о женской повестке, а когда вышло письмо француженок, было заметно чёткое разделение на консерваторов и либералов. В одной из местных консервативных и при этом вполне адекватных газет вышла колонка о том, что француженки всё правильно сделали и вообще в продвинутых странах феминистки совсем зажрались. Если посмотреть, какие есть комментарии в интернете, найдётся много неприятного. Было много правых колонок, оскорбительных мемов о #MeToo.

Германия — страна, которая медленно меняет консервативное законодательство. Например, закон о равных зарплатах вышел только в начале прошлого года — лично мне он показался довольно беззубым. Наказания за домогательства ввели только в 2016 году после событий в Кёльне. Долгое время изнасилование считалось таковым по закону, только если женщина оказывала сопротивление. Лишь пару лет назад аптекам разрешили продавать экстренную контрацепцию без рецепта.

Недавно пролайферы засудили провинциального врача-гинеколога за то, что на её сайте было написано о такой услуге, как аборт. Ещё буквально на днях читала историю о девушке, которая судилась с парнем, который снял презерватив во время секса без её согласия. Суд никак не помог: потерпевшую стали донимать вопросами о том, сколько она пила, как она согласилась на секс, а не сломает ли она ему жизнь — обидчик был успешным архитектором. Так что весь знакомый нам дискурс вполне себе жив. Когда был Кёльн и русская девочка Лиза, все обсуждения крутились вокруг национального вопроса и миграции, хотя, казалось бы, речь шла о женском теле.

Тем не менее в стране помогают жертвам домашнего насилия, в том числе и мужчинам — здесь было несколько скандалов с сексуальными насилием в католической церкви, — и стараются реагировать на запросы общества. Хотя тот же закон о харассменте приняли лишь спустя полгода после скандала в Кёльне: система специально устроена так, чтобы законы было не просто поменять — это послевоенное наследие ФРГ.

В Испании феминизм — это не маргинальная идеология. До ухода диктатора Франсиско Франко в 70-х годах женщинам было совсем не здорово. Правая диктатура запрещала аборты, разводы и даже банковские счета для женщин. Все эти свободы появились только после прихода демократического режима, и женщины в Испании решили, что не вернутся назад. Здесь очень много женщин, которые видели настоящий патриархат, и эти истории живы, а позиция насчёт своих прав достаточно жёсткая.

Испанская ситуация абсолютно противоположна российской, где женщины многие годы пользовались всеми достижениями равенства вроде права на работу и образование и при этом говорят, что они антифеминистки, хотят «платьице и ничего не решать». Здесь таких иллюзий нет — у людей совсем недавно закончилась правая диктатура. А сейчас Испания — четвёртая страна в ЕС по количеству женщин в парламенте, мэры двух главнейших городов в стране Мадрида и Барселоны — женщины. В Испании слово «феминизм» хорошо известно и сложнее найти женщину, которая не определяет себя через это движение. Я преподавала английский язык студентам и сталкивалась с тем, что мальчики писали осмысленные сочинения о феминизме, когда я просила их порассуждать на свободную, важную для них тему.

Как мигрантка я часто посещаю полицию из-за документов, и в этих центрах висят плакаты на нескольких языках (в том числе французском, арабском и китайском) с телефонами горячей линии для жертв домашнего насилия, есть даже бесплатные адвокаты мигранток. По всей Барселоне висят плакаты по женской повестке, программы против гендерного насилия поддерживаются мэрией.

Конечно, всё не так однозначно. Например, сейчас в Испании у власти находится правая партия. Правда, я живу в Каталонии — последнем оплоте республиканцев в борьбе с Франко, отделяться Каталония хотела тоже не в последнюю очередь из-за побед правых. Здесь многие студенты — феминисты и социалисты; впрочем, они же рассказывают, что можно приехать в любую деревню и найти на стенах портреты Франко. Правая партия лет шесть назад пыталась запретить аборты, но на марши протестов вышли несколько миллионов женщин и мужчин — закон пришлось свернуть.

Правда, в шоу-бизнесе дела обстоят иначе. В прошлом году на Netflix вышел первый испанский сериал «Телефонистки» — о женщинах, которые жили в начале ХХ века в Мадриде. Он очень феминистский — говорит о семейном насилии, зависимости от мужчин из-за отсутствия прав и так далее. Но когда актрис спросили об их отношении к движению — те стали открещиваться, а один из актёров сказал, что современный феминизм совсем перевернул всё с ног на голову и не говорит о проблемах мужчин. С тех пор мне неприятно его смотреть.

Есть и другой сериал — «Министерство времени», где главная героиня — первая испанская студентка. Актриса, которая её играет — Аура Гарридо, — открыто говорит о своих феминистских взглядах. Насколько я понимаю, она чуть ли не одна такая в Испании. В общем, в шоу-бизнесе всё работает немного иначе, и даже актрисы сериала о правах женщин просят не называть их феминистками. Наши актрисы тоже говорили какую-то чушь в интервью «Медузе». Может быть, это издержки профессии, и женщины, которые начинали в эпоху, когда их ценность определялась внешностью, не могут перестроиться. В Голливуде есть подвижки, а в остальных странах — не особо. Даже в Англии создатели нового «Доктора Кто» не говорят о феминизме, а объясняют выбор женщины на главную роль тем, что мы живём в нормальном мире и она просто классная актриса — делают вид, что не замечают её пол.  

Когда в Каталонии обсуждали харассмент, были разные мнения. Есть люди, которые считают это недопустимым, кто-то недоумевает, почему женщины не сказали сразу — но консенсуса насчёт того, что бабы дуры и их можно домогаться, как в России, здесь, конечно, нет.

С сентября 2016 года я живу в США, в пригороде Бостона. Я учусь здесь в школе права и дипломатии Флетчера, значительную часть моей магистерской программы занимают курсы, связанные с гендерной повесткой во время конфликтов и гуманитарных катастроф, финансовая инклюзия и так далее. До приезда в США у меня был свой набор стереотипов об американцах: как и многие в России, я думала, что это страна победившего феминизма. На самом деле никакой единой массы американцев не существует. Я вскоре убедилась в том, что в Бостоне в целом и в нашей школе в частности многие находятся в своеобразном пузыре: у нас здесь большинство курсов так или иначе включают гендерные аспекты, даже на курсе по переговорам нам объясняли когнитивные искажения возникающие под воздействием гендерных стереотипов. При этом в моей школе есть студентки, которые не общаются со своими родителями, потому что те стоят на жёстких патриархальных позициях. В основном это люди, живущие в малых городах, а то и на фермах.

Поскольку мне пока не довелось побывать в консервативной части Америки, я могу говорить лишь о том, как обстоит дело в Бостоне и в Нью-Йорке среди женщин с образованием. В США, в отличие от Европы, вопросы гендера всегда переплетаются с вопросами расы, социального класса, сексуальной ориентации и так далее, обычно эти вопросы обсуждаются в комплексе. Женщины, размышляющие о гендерном неравенстве, как правило, много думают и говорят о разных других формах дискриминации.

Уровень рефлексии в вопросах гендера значительно выше, чем в России — где, к сожалению, даже в академической среде можно столкнуться с вопиющим невежеством и внутренней мизогинией. В нашей школе, например, есть «тихий подсчёт»: группа студенток считает количество женщин среди приглашённых спикеров и затем уведомляет студенческие клубы, ответственные за проведение мероприятий, о результатах подсчёта, чтобы те видели перекосы. Декан (бывший главнокомандующий НАТО) всегда просит присылать ему результаты.

Женщины здесь гораздо более спокойно, чем принято думать в России, относятся к проявлениям бытовой вежливости — никто не подаст в суд за то, что им придержали дверь или угостили кофе, но женщины здесь проактивны и не прочь сами кому-нибудь придержать дверь или заплатить в кафе. Женщины лучше осведомлены о своих собственных проблемах, и их голоса звучат громче в медиа, в школьных рассылках, на форумах и конференциях, где из раза в раз поднимаются вопросы справедливой оплаты труда, ликвидации «стеклянного потолка» и так далее. Одна из моих любимых преподавательниц судилась со своим бывшим работодателем, Гарвардским университетом, из-за отказа в повышении, который, по её мнению, был вызван её активной деятельностью по защите жертв сексуального насилия в кампусе. К сожалению, изнасилования случаются и в стенах общежитий Лиги плюща.

Многие женщины жалуются на то, что американские мужчины отравлены порнографией, не знают основ женской физиологии или не знают, что такое «активное информированное согласие», когда дело доходит до секса. Здесь нет доступного секс-просвещения для подростков, до сих пор очень сильны пуританские традиции, всё это порождает серьёзные проблемы и перекосы в обществе. Декретного отпуска, здесь, кстати, тоже нет. При этом здесь меньше бытовой беспомощности среди мужчин, почти все умеют готовить и пользоваться стиральной машиной, никто уже не ожидает бытового обслуживания от женщин.

На людей с противоположными взглядами я натыкаюсь с основном в интернете. Например, вот эта трансгендерная блогерша активно критикует либералов и феминисток, есть движения женщин за запрет на аборты, есть женщины, готовые носить футболки с надписью «Trump Can Grab My Pussy». В этом смысле водораздел проходит не по возрасту, а скорее по социальным группам. Однажды я попросила своего друга показать, как выглядит тиндер, если смотреть с его мужского гетеросексуального аккаунта, и обнаружила, что большинство девушек, выглядящих гламурно, гиперсексуально и в целом так, как будто они прилагают много усилий для поддержания внешнего вида, как правило, учатся в посредственных вузах (если учатся вообще), в то время как студентки Гарварда и МIТ чаще выкладывают фотографии с активного отдыха и занятий спортом, без косметики или с минимумом макияжа.

Cреди образованных женщин многие не хотят выходить замуж или вступать в серьёзные моногамные отношения: они либо не видят для себя пользы от такого формата отношений, либо скептично относятся к отношениям с мужчинами в целом. Поскольку в либеральных кругах здесь уже считается неприличным быть открытым шовинистом, требуется время, чтобы понять, что у мужчины на уме.

Не припомню, чтобы дело Вайнштейна как-то особо обсуждалось среди моих американских подруг — вся ситуация была настолько вопиющей, что, кажется, по этому вопросу был тихий консенсус. Многие, впрочем, потом поделились своими историями в рамках флешмоба #MeToo.

Обложка: zdyma4 — stock.adobe.com