Интервью«Я играю в русскую рулетку»: Интервью бывшей сотрудницы Первого канала Марины Овсянниковой

Ваш протест на Софийской набережной с окровавленными игрушками и плакатом «Путин — убийца» был реакцией на обстрел Винницы и фотографии погибших там детей?

Да, это была реакция на события в Виннице, потому что пропагандистские каналы вначале вообще не говорили об этом ни слова. Потом циничная Симоньян написала пост о том, что она позвонила в Министерство обороны и спросила: а что же это было? А Норкин в своем шоу назвал жертвы в Виннице «сопутствующим ущербом». И когда я открыла телеграм-канал Невзорова, увидела развороченное тело этой маленький девочки, у меня просто внутри все перевернулось. И я поняла, что уже не могу молчать. Я нашла число убитых в Украине детей. На тот момент было 352 ребенка. Я подумала, что можно найти фотографии этих детей, стала искать в интернете. Распечатала их и таким образом сделала этот плакат. Я буквально рыдала, пока клеила фото девочек — они так похожи на мою дочь. В общем, это было невозможно.

При этом вы сами прямо сейчас рискуете потерять детей?

После моего возвращения мой муж, судя по всему, в целях безопасности увез дочь на дачу. Правда, через неделю привез обратно — и мы с ней воссоединились. Насколько я понимаю, он просто испугался, что ко мне придут с арестом. Проблемы никакой не было бы, десятиминутный разговор двух взрослых самодостаточных людей — и все вопросы были бы решены. Но почему-то он предпочитает бегать от меня, прятаться, блокировать в мессенджерах, не отвечать на сообщения.

Вы сейчас как будто переводите эту историю в плоскость ваших отношений. Но ваш муж пытается через суд изменить место проживания ваших детей, наложил запрет на их выезд за границу. И раньше вы давали понять, что он делает это не сам, а под давлением.

Что касается иска, такой подлости от своего бывшего мужа я не ожидала. Мы уже четыре года не живем вместе, и я всегда считала его достаточно порядочным человеком, он из такой интеллигентной московской семьи. Мы развелись-то очень по-доброму, у нас не было конфликтов. Мы поговорили, пришли к общему знаменателю, что он живет в квартире, а я — в доме с детьми. До истории с плакатом мы нормально общались по телефону и в сообщениях. Дети были в приоритете. Но в один из дней, пока я находилась в Германии, адвокат прислал мне извещение со словами: «А ты знаешь, что твой бывший муж подал на тебя в суд?» У меня был глубочайший шок. Я даже в страшном сне никогда не могла это представить.

Мне запомнилось, когда Света Рейтер в интервью «Медузе» вас спросила, что вы будете делать, если вас поставят перед выбором — публично раскаяться в акции на Первом канале или лишиться материнских прав, вы сказали, что до этого не дойдет, на крайний случай у детей есть отец.

У меня сейчас два суда параллельно. Первый — административное дело о «дискредитации армии». Его опять возбудили, буквально на днях я об этом узнала. Нашли шесть моих постов, которые, на их взгляд, дискредитируют армию. И параллельно — мой личный персональный суд без всяких политических мотивов. Мой бывший супруг подал на меня в суд, пытаясь определить место жительства наших детей. После развода дети жили со мной. И поскольку сейчас я вернулась в свой дом, они формально продолжают это делать. То есть фактически сын остался с отцом, потому что он все-таки шокирован инцидентом с плакатом в прямом эфире, у нас сейчас достаточно напряженные отношения. А дочь живет здесь со мной в нашем доме.

Я специально прилетела 4 июля в Москву, чтобы попасть на заседание Черемушкинского суда — оно было намечено на 5 июля. Я, к сожалению, на него опоздала — попала в пробку. Но суд все равно не состоялся, потому что не пришли представители органов опеки. Попутно выяснилось, что сам иск был составлен настолько в спешке, что в нем даже не указано, где должны проживать мои дети и где они проживают сейчас. Как отец, муж должен был указать местом проживания свою квартиру, но квартира — не его, она принадлежит его матери. Все это выглядит достаточно смешно и юридически безграмотно.

К тому же, с тех пор, как я вернулась, ситуация вообще изменилась. Муж исходил из того, что «мама находится непонятно где, не участвует в жизни детей». Но я вернулась, то есть участвую в жизни своих детей. Поэтому этот иск сейчас безоснователен абсолютно. Мой адвокат вообще считает, что муж просто решил воспользоваться моим отсутствием и отобрать у меня дом. Дом был записан на меня, но после протеста я испугалась судебных преследований, арестов имущества. И в тот же момент переписала у нотариуса дом на детей в равных долях. Он воспользовался моим отсутствием, переехал жить в мой дом, хотел, чтобы юридически все принадлежало ему.

При этом мне кажется, что он просто хочет выслужиться перед Симоньян. Мы могли бы сесть за стол переговоров и найти вариант решения проблемы. Например, ребенок находится со мной, а на каникулах может находиться с ним. Но есть политический контекст. И та же Симоньян может вмешаться и намекнуть ему: «Ни в коем случае не давай разрешения на выезд». Он и сам то не даст разрешения, все будет очень сложно. Я уже подозреваю, что мне придется оставаться в России очень долго. В любом случае первый административный суд по фейкам у меня в августе, а суд по детям — в сентябре.

Считается, что из России в случаях вроде вашего выпускают только один раз. То есть возвращаться обратно опасно. Вы и сами говорили в интервью Илье Яшину, что не вернетесь, потому что иначе вас посадят. Почему вы все-таки передумали?

Я думаю, что моя возможность выехать теперь тоже стремится к нулю. Тем более я же ходила поддержать Яшина, Горинова. Но все эти три месяца я думала, как мне вывезти дочь, как мне соединиться с ней. Я поняла, что никаких вариантов не существует, что этот человек не идет на переговоры ни сам, ни через друзей — никак. Я не могу решить эту проблему, потому что у дочери нет загранпаспорта. И я поняла, что рискну, вернусь в Москву ради своего ребенка, потому что десятки административных наказаний не стоят того, чтобы быть разлученной со своей дочерью. Она мне постоянно звонила, все время спрашивала: «Мама, когда ты вернешься?» Я говорила: «Мы воссоединимся. Может быть, ты ко мне прилетишь. Я думаю над этим делом».

Я звонила, писала всем своим друзьям: «Помогите мне вывезти ребенка, найдите хоть какой-то способ, чтобы мы были вместе». Сейчас у нее каникулы, она сидит дома одна, потому что папа круглосуточно работает на этот чертов пропагандистский канал Маргариты Симоньян. А ребенок с 7 утра до 11 ночи — один дома. У нее школьные каникулы. Я говорю: «Давай мы поедем с тобой отдохнем в Италии, где-нибудь. Поговори с папой, может быть, он тебя хотя бы отпустит на лето ко мне». В общем, переговоров никаких не получалось. И даже дочь не могла воздействовать на папу. В этой ситуации я поняла, что просто теряю своих детей. Что мне надо возвращаться и плевать мне на все. Я никогда не откажусь называть войну войной. Но мои дети мне дороже, и я решила вернуться, да.

К тому же мой бывший муж промывал детям мозги. За эти три месяца он так заморочил голову сыну, что тот довольно радикально меня встретил, практически отказывался со мной общаться, переехал к отцу, полностью его поддерживая. Я поняла, что эмоционально не потерять детей можно только находясь в России, в Москве, рядом, каждый день беседуя с ними, показывая им свою точку зрения, объясняя, что в этой ситуации нельзя было молчать, что их мама ни в коем случае их не бросила, и просто осталась в этой ситуации человеком, несмотря на все сложности.

Кажется, вы типичная героиня фильма Андрея Лошака «Разрыв связей». Вас не поддержал сын, едва ли не прокляла мама. Я читала, что она когда-то работала на радио и бежала с вами-ребенком во время Первой чеченской войны из Грозного.

Мама всю жизнь работала инженером. Какое-то время — на местном радио, но она уже давно на пенсии. И да, это моя проблема: она с утра до вечера слушает Соловьева. Еще до начала войны я миллион раз пыталась ее переубедить: «Мама, послушай, я же работаю в этой системе, я знаю, как делаются эти новости. Давай я тебе расскажу». Но она человек советских взглядов, уже достаточно пожилой. Мне сложно с ней разговаривать, ее переубеждать. Могу только сказать, что когда я вернулась, мы не стали говорить о политике — мы говорим о каких-то простых бытовых вещах. И она очень рада, что я вернулась, она улыбается. Но в то же время она говорит: «Почему же ты молчала, когда бомбили Югославию? И почему ты молчала, когда начали бомбить Украину 8 лет назад?»

Я миллион раз пыталась ее переубедить: «Мама, послушай, я же работаю в этой системе, я знаю, как делаются эти новости. Давай я тебе расскажу»

Вы поддерживаете связь с вашими бывшими коллегами с Первого канала? После вашего выступления была «охота на ведьм»?

Да, и колоссальная. Насколько я понимаю, там вообще запретили упоминать мое имя. До меня доходили слухи, что проверяли каждый лайк на фейсбуке. И у меня сразу минус 50 друзей с Первого канала. Они исчезли с моей страницы.

А с сотрудниками вели какие-то профилактические беседы? Проверяли настроение — насколько человек хочет уволиться?

Я слышала, что у них начали работать штатные психологи. Работу над ошибками тоже провели — больше нет прямых эфиров. Теперь всегда вставляют задержку от 30 до 60 секунд. Еще зарплату повысили. Первый раз сотрудникам повысили зарплату перед началом войны, а второй раз — после моего протеста в июне — еще на 20%. Поэтому люди замолчали, они поняли, что в этой ситуации лучше молчать и спокойно работать. Когда началась война, у нас один из шефов пришел в редакцию и говорит: «Вы давайте молчите. Вы находитесь в очень теплом месте, Кремль в ситуации войны будет поддерживать только пропагандистов и только силовые структуры и армию». А остальные все — пошли вон. Пусть как хотят — так и выживают в этой ситуации.

«Медуза» писала, что после 24 февраля у многих сотрудников начался мандраж. Они понимали, что говорят неправду, но их успокаивали, что сейчас «сбросят Зеленского и заживем». А теперь как? война не кончилась, Зеленского не сбросили. Победили желание комфорта, повышенные зарплаты, страх перед начальством, нежелание остаться без работы? Или все заново поверили, что Кремль говорит правду?

Про «поверили Кремлю» я могу вам сказать, что, наверное, 90-99% сотрудников государственных СМИ прекрасно понимают, что происходит. У очень многих из них либеральные взгляды. Они слушают Навального, Ходорковского, Яшина и так далее. Они не раз были в Европе, в Америке. И у многих есть гражданство других стран. Эти люди все прекрасно понимают, просто работают за деньги. Они поняли, что в этой ситуации они ничего не изменят и просто подстроились, не хотят терять свои зарплаты, бонусы и свое теплое место.

Вы говорите, что на Первом канале люди уже давно демонстративно отворачиваются от новостей, которые сами же и делают. А как это работает? сотрудники все время лукавят? Но ведь очень тяжело все время держать фигу в кармане. У вас были обсуждения в курилках, на летучках, на вечеринках? Как это устроено психологически?

Все прекрасно понимают, где они работают. Никто не обсуждает политические вещи. Может быть, там есть несколько убежденных путинистов, а остальные просто работают, стараются в этом минимально испачкаться. Работают просто за деньги, понимая, что нигде в другом месте они сейчас работу не найдут и это их единственная возможность оставаться в теплом месте.

Из ваших интервью складывается впечатление, что вы продолжаете интуитивно защищать Первый канал.

Я абсолютно их не защищаю. Я просто говорила в интервью Соболь, когда на меня ополчились, о рядовых сотрудниках Первого канала, что они работают за рядовую московскую зарплату и у них незакрытые ипотеки. И с человеческой точки зрения мне их тоже жалко. Я знаю достаточно порядочных людей на Первом канале — вот просто работает человек, у него двое малолетних детей и жена неработающая. Я не сомневаюсь в том, что он может встать, все бросить и уйти. Другое дело, что он обречет, получается, свою жену и своих детей на голодное существование, потому что сейчас он нигде не найдет работу. Мне просто с человеческой точки зрения жалко этих людей. Это не топ-левел, который работает за какие-то бешеные бабки, а именно рядовые сотрудники, которые работают за обычную московскую зарплату.

Про Константина Эрнста тоже любили говорить, что когда он уйдет на пенсию, напишет правдивые мемуары. Но с виду у него сейчас все отлично, никаких угрызений совести.

Я не знаю, я не знакома с Эрнстом, я не знаю, какие у него там угрызения совести, что у него там происходит. Не могу сказать.

Дирекция информационных программ — там, где программа «Время», расположена со стороны 1-й Останкинской, там отдельная концертная студия. А Эрнст сидит на 12-м этаже, у него свое отдельное помещение.

После того, как вы вышли с плакатом, он с вами не встречался?

Нет, абсолютно. Сразу после того, как это произошло, я общалась с топ-менеджментом Первого канала — с дирекцией информационных программ: Клейменовым, Вольским. Эрнст — это абсолютно другой уровень. Он очень редко заходит в дирекцию информационных программ. За все время я его два или три раза видела издалека. Я рядовой редактор программы «Время».

А о чем вы говорили с Клейменовым и Вольским?

Клейменов со мной по сути не говорил — он просто смотрел мне в глаза. Мы час провели в кабинете у Вольского — его первого заместителя. Вольский в свое время был собкором НТВ в Британии. Он мне сказал: «Я бы желал познакомиться с вами в другой ситуации». Ну то есть все уже произошло, чего уж конфликтовать. Водичку мне предложил, правда, я не могла выпить — руки дрожали.

Меня спрашивали, почему я это сделала, предложили написать заявление по собственному желанию. Я отказалась, потому что решила сделать это позже с адвокатом. Но в конечном итоге написала объяснительную, и мы расстались.

Я написала: «Вы будете сидеть на скамье подсудимых в международном трибунале». Я точно помню эту последнюю строчку. Написала, что не согласна с редакционной политикой, что этот процесс зрел во мне давно, что «вы все преступники и будете сидеть на скамье подсудимых».

Я слышала, что Клейменов и отказался. Я когда прочитала эту новость, сидела и улыбалась. Подумала: «Неужели у человека проснулась совесть?»

Вы в разных интервью говорите, что Первый канал — это не Russia Today. Я даже подумала, что это такое алиби у сотрудников Первого — само существование RT. А в чем разница, кроме того, что Первый канал, как вы говорите, немного частный и сам зарабатывает? Вы имеете в виду рассказ Романа Супера, что на Первом планировали показать фильм про плохую Аллу Пугачеву, но сотрудники отказались?

Я слышала, что Клейменов и отказался. Я когда прочитала эту новость, сидела и улыбалась. Подумала: «Неужели у человека проснулась совесть?»

Но при мне никто ни от чего не отказывался. Все, что исходило из Кремля, что присылали из всех этих структур, ставили. У нас есть такое понятие на Первом канале — «обязон». Это то, что пришло сверху: из администрации президента, из правоохранительных структур. Это то, что обязательно надо показать. «Обязон» — это все, что связано с Путиным. На Первом и Втором канале существуют специальные отделы, так называемые Гарант-ТВ, которые обслуживают только Путина и приближенных к нему лиц, которые ответственны за все трансляции с Путиным. Поэтому все, что проходило через этот Гарант-ТВ, — «обязон». Вы же понимаете, что все выпуски программы «Время» всегда начинались с Путина. Даже если происходили какие-то суперважные события, на первое место сначала ставили Путина, а потом уже что-то такое, что потрясло.

Меня поразило, как передавали историю с Навальным, про его отравление, его возвращение в Россию. Вначале вообще тупо молчали, а потом, даже не сюжет, буквально какие-то «бэзэшечки» давали. Ну да, Навальный прилетел в Россию. Ну, подумаешь, прилетел. Про то, что он вернулся, молчали, про то, что он был отравлен, тоже молчали. Это было самое, наверное, возмутительное, что могло произойти.

Вы говорили, что поехав в Украину, совершили ошибку. украинцы были не очень рады вашему визиту.

Я думаю, они были не готовы встречать любого человека с российским паспортом, потому что, вы сами понимаете, мы обстреливаем их города. Я думаю, сейчас любой человек с российским паспортом — я или кто-то другой — абсолютно неуместен в Украине. Пройдет еще несколько лет, прежде чем они будут готовы хоть кого-то пускать на территорию Украины из России. Они ведь ввели визовый режим и так далее.

При этом, если я верно поняла, вы предполагаете, что интернет-атаку на вас спровоцировали российские спецслужбы. То есть дело не в жителях украины, а в том, что российские спецслужбы вас изначально компрометировали, распространяли информацию, что вы на них работаете, чтобы вам не верили.

Да. В отношении меня сразу была выбрана такая тактика. Они же очень долго пытались понять, как им лучше нивелировать этот скандал. И решили, что если они посадят меня в тюрьму, то я буду мученицей. Такого они не могли допустить. Они выбрали вариант полной компрометации. Пока я была в России, меня называли британским шпионом, как говорил Клейменов. Как только я покинула Россию, они сразу начали распространять слухи, что я работаю на ФСБ. Многие украинцы тоже наивно верят в слухи, которые распространяют в сети — о том, что на Первом канале нет прямых эфиров, что я фейк, что я работаю на российские спецслужбы. Все эти пригожинские тролли хорошо подпитывают такие слухи в различных пабликах, вбрасывают информацию. И это просто легло на подготовленную почву. Я недооценила работу наших спецслужб. Я была слишком наивная, слишком доверчивая. Я думала, что могу принести какую-то пользу Украине, но, к сожалению, все пошло не так.

В Украине вас обвиняли едва ли не в том, что, получив статус «диссидентки», вы стали продвигать выгодные Кремлю вещи, выступать против санкций, коллективной ответственности россиян и прочее. После акции с плакатом вас почти сутки допрашивали. Что там происходило? Вам угрожали, вас пытались завербовать?

Нет, мне никто не угрожал. Был обычный следователь. Это был отдел по борьбе с экстремизмом. Было даже три разных следователя. То есть сначала приезжали в «Останкино» — там меня три часа допрашивали разные следователи. Уже даже не помню, откуда они были. А этот основной допрос — когда мне не дали адвоката, пытались узнать мою политическую позицию. И всю ночь допрашивали, с какими спецслужбами я связана. Я говорила, что ни с какими абсолютно не связана, что это гражданский протест, что это моя политическая позиция. Следователю постоянно поступали звонки сверху — «задай такой вопрос, такой вопрос». Он, соответственно, задавал. Они писали это, насколько я понимаю, все на видео. А мне скрывать было нечего. Я открыто говорила о своей антивоенной позиции.

Была произнесена такая фраза: «Может быть, вы будете работать с нами?» Я сказала, что я лучше сдохну с голоду, чем буду работать с вами, и вообще я ни в чем не нуждаюсь, ничего лишнего мне не надо, все, что надо, у меня есть. Я лучше реально буду голодать, чем вообще близко к вам подойду.

Россиян в украине еще иногда обвиняют в том, что они сейчас не очень деликатно себя ведут, переодеваются в вышиванки или желто-голубые костюмы, очень напористо ассоциируют себя с Украиной. С одной стороны, Многие в Украине считают, что должно быть некоторое чувство вины и ответственности. а с другой, многие в россии еще вчера относились к Украине чуть ли не снисходительно, шутили над украинским акцентом, «смешными» украинскими словами. То есть украинское было не таким культовым и «модным», как сейчас. Вы согласны с такой позицией?

Да, я согласна, я прочувствовала всю эту ситуацию, я поняла, еще работая в Германии, что ни в коем случае нельзя называть нас братскими народами, что это вызывает очень сильное возмущение украинцев. Все русские считают, и Путин использует эту лексику, что «мы братские народы, мы должны быть вместе». Но у украинцев это вызывает очень сильное отторжение, они говорят, что мы никакие не братские народы, что у Украины свой независимый путь в Европу и она не хочет ничего общего иметь с Россией.

На мой взгляд, работая как журналист в Украине, я могла бы принести пользу. Если бы я сделала сюжеты о Буче, об Ирпене, может быть, я доехала бы до Харькова, поговорила бы с кем-то из чиновников высшего уровня в Украине, сделала бы интервью с Зеленским. Вы же помните, когда наши оппозиционные журналисты записали с ним по скайпу интервью, оно было одним из самых просматриваемых в России, несмотря на то, что оно было сразу же заблокировано. Мне хотелось разбить эту кремлевскую пропаганду изнутри. Но, к сожалению, в Украине не поняли моего благородного порыва, все это было воспринято иначе. Теперь, понимая все, что произошло, я осознаю, что я рассуждала очень глупо и наивно.

Мне хотелось разбить эту кремлевскую пропаганду изнутри. Но, к сожалению, в Украине не поняли моего благородного порыва

Независимым журналистам и части оппозиции не понравилось, что вас вообще позвали работать в Welt и в другие западные редакции, многие считали, что ваш очень смелый поступок не имел отношения к профессиональной работе журналиста. Это был скорее акционизм. Вы согласны с претензией, что вы как будто занимали в немецкой редакции чужое место?

Наверное, так и было, в конечном итоге наши отношения с Welt не продлились долго, потому что протестовали со всех сторон: против меня выступали украинцы, так как я работала на пропагандистском Первом канале, высказывали недовольство оппозиционные журналисты. В конечном итоге я нигде теперь не работаю.

То есть немецкая редакция решила, что у них с вами много хлопот?

Мало того, что я подвергалась постоянному хейту и агрессии, они же и Die Welt атаковали тоже со всех сторон. И пропутинские тролли атаковали, и украинцы атаковали. Поэтому Die Welt просто тоже не выдержал всей этой атаки, насколько я понимаю, всех сложностей. Они просто решили, что они меня уже поддержали в этой ситуации, и это действительно была очень хорошая поддержка.

Вы говорили в интервью каналу Ходорковского, что займетесь документальным фильмом, будете развивать ютуб-канал, напишете книгу о вашем опыте. А про какой именно опыт вы говорили?

Тех драматичных событий, которые развивались после моего протеста. Это было похоже на голливудский триллер все эти месяцы. Как реагировали все стороны, что происходило. Каждый день приносил новый сюрприз. Я реально одна боролась против всех, можно так сказать.

У вас действительно очень драматичная история. Вы — буквальное воплощение образа «чужой среди своих». Люди, которые вам сочувствуют, даже говорят о том, что вы подвергаетесь травле. Вам обидно, что так вышло?

В принципе так и должно было, наверное, произойти. Вначале все восприняли мой поступок как геройство, а потом всем нужно было его принизить. Я считаю, что это закономерно. Если человек немного вырывается из какой-то среды, какой-то системы, потом на него, естественно, обрушивается волна зависти, хейта и ненависти. Это закономерно. Я, конечно, не ожидала этого настолько, но сейчас понимаю, что в принципе это закономерный итог.

Вы говорили в интервью, что за вами не последовали, потому что «таких самоубийц больше нет, ведь никто их не примет: ни те, для кого они это сделали, ни наоборот. Вашу акцию при этом сложно переоценить. С перехода сотрудников госканалов на сторону народа стартовал успех не одного протеста, в том числе того же Майдана.

В Беларуси было точно так же. Там были массовые протесты журналистов, массовые уходы. К сожалению, у нас настолько запуганное, затравленное и безвольное общество, что оно не может совершать какие-либо поступки. Вы же понимаете, что если бы Дирекция информационных каналов Первого канала встала вся, развернулась и ушла, сказав: «Мы не будем больше выходить в эфир», — то, я думаю, это, конечно, был бы шок для власти. История прошла бы совсем иначе.

Говорят, кстати, что у сотрудников, которые уходили или пытались уйти с канала, начинались проблемы — например, на границе. Про Александра Файфмана (генерального продюсера Первого канала) был слух, что он покинул Россию едва ли не с угрозой уголовных дел.

Мне ничего не известно об угрозе преследования. Насколько я знаю, он просто отказался в этом участвовать. Он, в отличие от Эрнста, не столько, видимо, был с этим завязан.

Вы были звездой краснодарского телевидения: работали в эфире и прочее. А переехав в Москву, не стали делать карьеру в кадре. вы как-то сказали, что карьеру у вас в семье в это время делал муж. Вы пытались работать в кадре и у вас не получилось? Или вы просто уступили интересам семьи?

Нет, я не пыталась в Москве сделать карьеру, потому что у меня родился первый ребенок и я поняла, что семья и дети для меня намного важнее. Я не пробовала оказаться в кадре, мне это было не нужно. Тем более после той публичности, которая была в Краснодарском крае, я поняла, что не хочу это продолжать. Я была рядовым сотрудником Первого канала. И я поняла, что для меня тихое семейное счастье более в приоритете, чем какая-то карьера.

Почему, как вам кажется, вас не задержали за антипутинскую акцию? Потому что еще не вечер?

Потому что, как я уже говорила, после моего первого протеста в прямом эфире они выбрали тактику по нивелированию моего протеста. Это правильная стратегия — очернить меня, заставить всех сомневаться, фейк это или не фейк. Им было выгодно сделать так, чтобы мне никто не верил. Они этой тактики и придерживаются, просто не замечают меня, а я пользуюсь этой ситуацией и не молчу.

Но арестовать меня действительно могут в любой момент, если будет принято решение в АП. Хотя я думаю, скорее всего они будут продолжать придерживаться выбранной в отношении меня тактики и просто штрафовать. В общем я играю в русскую рулетку.

ФОТОГРАФИИ: обложка и фото 1,3,5 — Annette Riedl / dpa / picture-alliance, фото 2, 4, 6 — Марина Овсянникова / соцсети