ЖизньЖенщины, пережившие сексуальное насилие,
о концепции «жертвы»

Татьяна

От жертвы ждут типичного поведения и следования навязанным правилам — пережившие же присваивают собственный опыт и делают с ним, что захотят

В моей жизни было несколько случаев насилия и бессчётное количество историй домогательств и попыток насилия, которых удалось избежать, — и ранят они абсолютно все, хотя и в разной степени. Первый случай произошёл, когда я ещё даже в школу не ходила, а пару лет назад педофила посадили — поймали с маленьким мальчиком. Последний случай произошёл несколько лет назад на свидании, и я даже не пыталась сопротивляться — не могла поверить, что это происходит со мной, только умоляла всё это прекратить. Случившееся спровоцировало тяжёлую депрессию, на лечение ушло три года. Я потеряла работу и пять зубов, потратила все свои сбережения, набрала пятнадцать килограммов и обнаружила у себя седые волосы, не раз пыталась навредить себе физически.

Сейчас я в целом в порядке: до сих пор каждую неделю хожу на психотерапию, хотя эта тема поднимается уже редко, медикаментозное лечение закончилось больше года назад. Помимо терапии и работы с психиатром поддерживают меня разные ресурсы. Во-первых, внутренние: я придерживаюсь здорового образа жизни, соблюдаю психогигиену и при необходимости обращаюсь к специалистам. Во-вторых, внешние: невероятно помогает поддержка друзей, я особенно остро ощутила это во время #янебоюсьсказать, когда мой рассказ о личном опыте спровоцировал не только волну негатива, но и большую поддержку. В-третьих, мне очень важно работать для людей, это помогает ощутить почву под ногами. Блог о сексе я веду и затем, чтобы чётче обозначить разницу между сексом и насилием. Я хочу, чтобы страшные вещи происходили как можно реже, а оценивались бескомпромиссно.

Важно понимать, что насилие оставляет след навсегда, оно меняет человека, и даже если ты «справилась и пошла дальше», это всё равно остаётся с тобой и никогда не стирается из памяти. Однако ярлык жертвы статичен и не предусматривает развития, поэтому правильнее говорить «пережившие сексуальное насилие». Длинно, зато верно, поскольку переживание — это процесс, причём сугубо индивидуальный. От жертвы ждут какого-то типичного поведения и следования навязанным правилам — пережившие же присваивают собственный опыт и делают с ним, что захотят.

Ещё и поэтому так существенно говорить вслух о любых случаях нарушения сексуальной неприкосновенности. Чем больше разных историй мы услышим, тем меньше останется представлений о «настоящем насилии» — зато станет заметно, насколько это распространено и насколько разные формы принимает. Худшее же, что происходит с пережившими насилие, — это стигматизация. Любой человек представляет собой гораздо большее, чем приключившаяся с ним беда, но «жертва изнасилования» — несмываемое пятно, которого никогда не бывает у, например, «жертвы террориста». Хотела бы я, чтобы таким пятном стал «насильник» — и фокус сместился бы на совершающих насилие.

Таисия

Люди совершенно не понимают, как с тобой дальше разговаривать

Насилие в той или иной форме происходило со мной регулярно начиная лет с восьми. Дважды я была изнасилована — когда мне было тринадцать лет и когда мне было пятнадцать. Сначала мне, пожалуй, помогала справиться с этим исключительно внутренняя сила. Также сработал защитный механизм: я решила считать, что всё нормально, это не изнасилование, я сама этого хотела и только я в этом виновата. Тогда это помогало справиться с травмой, но впоследствии такая установка начала мешать жить — и следующим этапом стала психотерапия. К психотерапевтам я начала ходить лет с восемнадцати, но настоящий прорыв случился, только когда мне было уже тридцать. Я понимаю смысл деления на «жертв» и «переживших» и почему появился термин «survivors». Сама я себя называла всё-таки жертвой изнасилования. Почему именно так — у меня нет ответа.

Акция #янебоюсьсказать не была первым движением против насилия — до того они уже были на Западе. #Metoo — из последних и самых громких, в том числе потому что был затронут Голливуд, а это, естественно, многократно увеличивает резонанс в обществе и в СМИ. О письме ста французских женщин я знаю, но, признаюсь честно, его не читала, поэтому судить о нём никак не могу. Но я понимаю, что на любое действие возникает реакция, и это одна из возможных.

Многие люди просто не готовы к переменам, и статус-кво устраивает многих мужчин и даже женщин. Часто люди боятся их, считают, что «маятник феминизма» качнулся слишком далеко, что будут, как пугают, сажать за то, что мужчина уступил место в автобусе или приоткрыл дверь, что в харассменте смогут обвинять за любой взгляд. Возможно, какие-то обвинения и были чрезмерными, но, думаю, так устроено любое движение и прогресс. Сейчас мы находимся на этапе, где всё бурлит и кипит, но со временем всё успокоится и установятся новые нормы.

Я очень надеюсь, что реакция «сама виновата» навсегда уйдёт в прошлое, потому что более негативного, уничтожающего ответа я не знаю. Ты догадываешься, что что-то не так, начинаешь подозревать, что ты стала жертвой насилия, но терзают сомнения; не хочется верить, что это могло с тобой произойти. Так я сомневалась почти двадцать лет, тоже думала, что, может быть, сама виновата. Когда человек десять накидываются на тебя и говорят: «Сама виновата», — конечно, тебе очень плохо, ты перестаёшь ориентироваться, откатываешься назад в прохождении через травму и восстановлении.

Другая реакция — это когда люди совершенно не понимают, как с тобой дальше разговаривать. Мне кажется, это случилось со мной в школе: мои одноклассники, так или иначе узнав о том, что случилось, просто не знали, что делать — и стали меня игнорировать. Отчасти это связано с возрастом — откуда детям знать, как реагировать на такое, — но и у общества в целом тоже нет ответа. Я до сих пор с этим сталкиваюсь, когда люди, узнав мою историю, не понимают, что, собственно, дальше сказать. Я считаю своим долгом в этот момент им помочь начать диалог. Говорю: «Всё в порядке». Начинаю успокаивать: «Смотри, ничего такого, в общем, страшного, на самом деле главный тезис — что всё это преодолимо, чем раньше начать заниматься такой травмой, тем лучше». Сейчас я чувствую себя сильнее и в более зрелой позиции, чем большинство собеседников, которым мне нужно помочь вести эту дискуссию. 

Александра

Это не часть меня. Я женщина, человек, личность, педагог, но не пережившая изнасилование и не жертва изнасилования

Это произошло в 2010 году. Пережить изнасилование мне помогли психотерапия и поддержка друзей. Особенно важным было осознать, что произошедшее было изнасилованием, и снять с себя чувство вины. Несколько лет я работала над собой, открывая новые и новые грани произошедшего, и со временем избавилась от ненависти к мужчинам, отвращения перед сексом, вагинизма и страха.

Я бы не назвала себя ни пережившей изнасилование, ни его жертвой, так как не считаю произошедшее со мной основанием для того, чтобы это стало частью самоидентификации. Что произошло, то произошло. Но это не часть меня. Я женщина, человек, личность, педагог, но не пережившая изнасилование и не жертва изнасилования.

Движение #metoo и предыдущее — #янебоюсьсказать — показали масштабы проблемы. С одной стороны, вскрылось, сколько женщин подвергались насилию, с другой — что мужчины совершенно об этом не знают. Патриархальная пропаганда привела к тому, что мужчины считают нормальным приставать к сопротивляющейся женщине. По статистике, большинство изнасилований совершается не незнакомцами в тёмных подворотнях, а хорошими знакомыми жертв. И это ведь не космические мудаки, которых Злой Разум отправил к нам с другой планеты. Это обычные мужчины, которые под влиянием культуры насилия изображают из себя мачо. Оба флешмоба были очень мощными и вдохновляющими. Здорово, что женщины обретают голос и громко говорят о проблемах.

Теперь по поводу письма француженок. Движение против Вайнштейна, как мне кажется, в какой-то момент действительно превратилось в «охоту на ведьм»: десятилетиями сдерживаемая сила униженных женщин в Голливуде внезапно разрушила барьеры и затопила всё на своём пути. Под раздачу попали все, стихия не пощадила никого. Естественным образом сформировался противовес в виде группы француженок, которые, на самом деле, озвучили точку зрения очень многих людей. Я подозреваю, что во Франции харассмента меньше, так как в Голливуде очень мощная киноиндустрия: много денег и власти приводят к системным злоупотреблениям.

Я полностью прочитала письмо, подписанное Катрин Денёв, и не заметила в нём ничего ужасного. Просто другая точка зрения. Мне показалось, что авторы хотят сохранить возможность как заявлять о своем желании (пусть и неуместно), так и явно отказывать. Быть честными в своих намерениях и с той, и с другой стороны, без страха, что за неловкий флирт кого-то вдруг посадят, а за отказ — лишат перспектив.

Это письмо открыло путь для дискуссии о границах допустимого поведения, и рано или поздно социум придёт к консенсусу, сделает правильные выводы — но для этого надо много говорить и слушать. Волна обвинений в насилии снесла как безусловных мудаков (как тот же Вайнштейн, с которого всё и началось), так и мужчин, чьё поведение было неоднозначным, неприятным, но не преступным. В данном случае я считаю это необходимой жертвой после десятилетий и веков замалчивания проблемы харассмента и насилия в отношении женщин. Но со временем ситуация должна прийти к равновесию.

В отношении к жертвам насилия нужно изменить очень многое. Самое главное — перенести ответственность за произошедшее с жертвы на преступника. Сейчас за всех отдувается пострадавшая женщина, которая подвергается многократной ретравматизации. Нужно обладать большой силой духа, чтобы пройти через всё это. Женщине говорят, что она была «неправильно» одета, «неправильно» себя вела, находилась в «неправильном» месте и так далее. Я была в дороге, остановилась в отеле, была грязной и в большой старой выцветшей футболке в катышках — и что, это меня уберегло?

Стереотип, что насилуют только на тёмных улочках, очень мешает по нескольким причинам. Во-первых, если изнасилование происходит при других обстоятельствах, очень легко впасть в ступор, потому что не веришь происходящему и не понимаешь, что происходит и как так получилось, — это снижает способность сопротивляться, так как ты к этому совершенно не готова. Во-вторых, трудно осознать происходящее как изнасилование, если преступник — твой близкий или «просто хороший» человек. В-третьих, это переносит ответственность на жертву. Но кто кого насилует? Кто совершает действие?

В общем, в отношении общества к жертвам нужно перевести стрелки на насильника и с него спрашивать по полной строгости закона. Нужно не женщин учить вести себя «прилично», а учить мужчин не насиловать.

Ольга

Да, из прошлого этого не выкинешь, но и постоянно находиться в таком состоянии невозможно

Изнасилование произошло чуть больше двух лет назад, в конце 2015 года. Всё просто и сложно одновременно. Поначалу я была в прострации: делала то же, что и всегда — кормила животных, ходила на работу — просто на автомате. Всё слушала, но не слышала. А потом меня перевернуло. Я взяла отпуск, спустя несколько дней поняла, что не выдержу быть дома, и нашла психотерапевта. Я ходила к нему на сессии, мы снимали посттравматические симптомы. При этом я не надеялась только на его знания. Я всегда считала себя сильной духом и тут не давала себе пропасть — занималась аутотренингом.

Мне кажется, определение «жертвы» ставит человека в пассивную позицию. Да, над тобой совершили преступление, но ты в состоянии с этим справиться, пережить. Я, говоря о себе, употребляю «пережившая изнасилование»: приняла, проработала и иду дальше. Да, из прошлого этого не выкинешь, но и постоянно находиться в таком состоянии невозможно.

Мне кажется, что Денёв права: велик шанс, что при использовании размытого закона о сексуальном домогательстве каждый второй мужчина окажется в очереди на слушание в суд, просто потому, что гендерная принадлежность ещё не делает тебя безусловно порядочной. Выискивание «настойчивого ухаживания» может довести до паранойи — интересно было бы прочесть, где проходит эта тонкая грань, когда вчера ещё было можно, а сегодня — уже нельзя.

Я не кричала на каждом шагу об изнасиловании, хотя сейчас жалею, что не пошла в полицию. Но опять же я много слышала о том, как принимают подобные заявления органы. Это низко. Я вижу, что общество делится на два лагеря: «Сама виновата, слабачка» и «Отстрелите ему яйца». Сама отношусь ко вторым — если бы мораторий на смертную казнь сняли, я бы голосовала за внесение статьи за изнасилование в список преступлений, за которые её назначают. Общество в принципе нужно изменить, научить смотреть на вещи не так однобоко — это касается не только вопроса насилия. Не нужно сюсюкать с жертвами как с детьми, но и смотреть как на изгоев — неверно.

Обложка: Etsy