СтильСнимите это немедленно: Уместны ли роскошные наряды активисток в глянце

Текст: Дарья Косарева

«Обычно попытки (необъяснимо настойчивые) снять меня для глянцевого журнала заканчиваются тем, что я остаюсь в своём же, но сверху пальто» — этой фразой политолог и публицист Екатерина Шульман сопроводила в соцсетях свои портреты из фотосессии июньского номера российского Harper’s Bazaar.

Общественные деятельницы, активистки и правозащитницы сегодня едва ли не главные героини российского глянца. И это, безусловно, положительная динамика: ещё совсем недавно на страницах модных журналов не было места реализму, а главными объектами съёмок и интервью были конвенционально «безупречные» и изрядно отретушированные модели и актрисы. Побег из мира фантазий в реальность спровоцирован резкой сменой интонации в индустрии: активизм и личный бренд сегодня продают и продаются куда лучше, чем секс или идеальные фантомы. И несмотря на то, что зарубежные фэшн-медиа, будь то Vogue или нишевые издания вроде The Gentlewoman, давно включили женщин самых разных призваний и профессий в свой пантеон героинь, а российский глянец только приступает к освоению похожих тем, и те и другие словно в декорациях компьютерной стратегии открывают для себя всё новые уровни этических проблем. Одна из них — вопрос уместности стайлинга социальных героинь.

Образ, придуманный для Екатерины Шульман стилистами Harper’s Bazaar, был совсем не бессмысленным: на одном из фото политолог запечатлена в кирпично-красных пальто и брюках Giorgio Armani и водолазке Etro того же оттенка — что, вероятно, должно было продемонстрировать протестность героини, пусть и приглушённую глянцевой съёмкой. На другом фото героиня в комфортном трикотажном платье-рубашке Bottega Veneta, правда, с золотыми пуговицами. Но несмотря на то, что стилисты старались выбирать привычные для героини силуэты и даже позволили ей сниматься в собственной обуви, она, судя по всему, чувствовала себя не слишком комфортно, так что, слегка извиняясь и иронизируя, сообщила своим читателям в анонсе интервью, что журнал о «высоком мире моды и демонстративного потребления» выдал ей «рясу с медальками».

Ощущения Екатерины Шульман отчасти разделяет и арт-активистка, режиссёрка и правозащитница Катрин Ненашева, рассказавшая, что на одной из глянцевых съёмок её переодели в Chanel. «Костюм Chanel на двадцатичетырёхлетней художнице, которая экономит на сигаретах и покупает самую дешёвую колу без сахара, — это пыль в глаза. Я побыла в нём час, и от этого ни уровень моей жизни, ни самоощущение не стали лучше», — объяснила Катрин природу своего дискомфорта.

Стилистическому переосмыслению обычно подвергается не только одежда героинь, но и весь образ: как и профессиональным моделям, им подбирают фантазийные макияжи и причёски, просят принимать определённые позы. Глянец стремится максимально огламурить и бьютифицировать «земных» героинь, с одной стороны, а с другой — отчитаться рекламодателям об удачной интеграции подведомственной модной марки в актуальную повестку.

Героини часто и сами соглашаются на съемки по глянцевым канонам — одежда модных брендов нередко того стоит, а глянец 90-х как раз и боролся со стереотипом о том, что нарядность советской женщины должна быть сдержанной, а ещё с тем, что интеллектуалке и интеллигентке нехорошо проявлять интерес к моде.

Но насколько этично наряжать героиню, рассказывающую в интервью, к примеру, о борьбе с домашним насилием, в пусть и очень красивый комплект одежды, стоимость которого равна годовой зарплате средней россиянки (из-за размера зарплаты, кстати, женщины часто не могут уйти от своих абьюзеров) и месячному бюджету правозащитной организации, в которой она работает? И почему условная активистка или общественная деятельница, сумевшая выстроить сильный личный бренд, вынуждена играть по правилам журнала, если её онлайн-аудитория значительно превышает число подписчиков и читателей этого издания?

Ответы на эти вопросы пока виснут в воздухе. Шквал гневных откликов одинаково обрушивается и на Александрию Окасио-Кортес, политика и общественную активистку, сторонницу демократического социализма, позволившую себе позировать на обложке декабрьского номера Vanity Fair в костюме Aliétte за 14 тысяч долларов, и на свежеизбранного премьер-министра США Камалу Харрис, появившуюся в максимально естественной позе на одной из обложек февральского Vogue US в собственной одежде и обуви. Впрочем, второй сover-вариант, где Харрис запечатлена в парадном костюме Michael Kors Collection, общественность тоже не устроил: по разным и порой противоречащим причинам обе версии называли неуважительными и порочащими по отношению к героине.

Отличную попытку поэтизировать и визуально воспеть облик активистов без скатывания в гламур и апроприацию предпринял британский Vogue в своём сентябрьском номере. 20 ярких героев по большей части запечатлены в своей одежде и со своей привычной причёской, при этом снимки носят очевидный художественный характер и абсолютно лишены документалистского пафоса.

Трудность репрезентации общественных деятельниц на страницах глянцевых медиа напрямую связана ещё и с тем, что их внешний вид является инструментом демонстрации собственных убеждений: так же как в своё время пышное афро Анджелы Дэвис стало визуальной метафорой её личной борьбы, так и сегодня седые волосы, отказ от укладок и макияжа, одежда из ближайшего секонд-хенда и нежелание принимать выгодные позы могут заявлять о принципах героини громче, чем её собственные слова в интервью.

Другая проблема с изображением активисток и общественных деятельниц в модных изданиях заключается в том, что от женщины, никак не связанной с миром моды и красоты, до сих пор ожидается проявление интереса к этим темам только на основании принадлежности к определённому полу. Сделать героиню чуть худее, экстравагантнее или элегантнее считается необходимым по умолчанию.

C другой стороны, почему действующим лицом масштабной, фантазийной съёмки с большим бюджетом не заслуживает стать условная экоактивистка или правозащитница? Возможно, тут журналам нужно просто научиться чётко разграничивать жанры. Пусть это будет интервью с сопроводительными портретами и фэшн-съёмка c отдельным метафорическим нарративом. Очевидно, что классическому глянцу пока очень трудно переиначивать свои каноны и стандарты под общественный запрос: даже самые прогрессивные редакции рискуют преисполниться пафоса и нахватать обвинений в апроприации, когда взаимодействуют с героинями негламурного толка. При этом нельзя отрицать, что несмотря на все разговоры о том, что влияние глянца на наши умы слабеет, статусность появления в качестве героини в любом из модных журналов по-прежнему очень высока.

Не будем лукавить, и активистки, общественные деятельницы, и сами журналы взаимно заинтересованы друг в друге, и появление на страницах условного Vogue по-прежнему как будто легитимизирует, подтверждает интересность и важность любого персонажа. Как долго продлится этот роман и с какими впечатлениями и выводами обе стороны выйдут из этих отношений, нам всем ещё предстоит узнать.