ПрофессияАдвокат Мари Давтян
о домашнем насилии
и помощи женщинам
«Я была по-настоящему шокирована масштабами проблемы и решила, что обязана помогать другим»
Интервью: Наташа Федоренко
В РУБРИКЕ «ДЕЛО» мы знакомим читателей с женщинами разных профессий и увлечений, которые нравятся нам или просто интересны. В этом выпуске мы поговорили с Мари Давтян — адвокатом и правозащитницей, которая оказывает юридическую помощь женщинам, пострадавшим от сексуального и домашнего насилия. Давтян рассказала, как пересмотрела свои взгляды на гендерную дискриминацию, почему домашнее насилие — непрестижная сфера для адвокатов и как меняется отношение к подобным делам в российских правоохранительных органах.
О мечте стать адвокатом
Я решила, что буду юристом, в двенадцать лет, после того как посмотрела старый советский фильм, где адвокат защищал в суде невиновного парня — меня очень впечатлил этот сюжет. В старших классах я стала готовиться к поступлению на юридический, даже перешла в школу, где были специальные классы при Российской академии адвокатуры, которую я и окончила.
Дела по домашнему и сексуальному насилию в университете не обсуждались, хотя вуз всегда был достаточно либеральным. Эта тема среди адвокатов в целом была немного маргинальной. Когда я стала заниматься правозащитой, многие коллеги говорили, что я трачу время понапрасну. Но всё меняется: сейчас я учусь в аспирантуре НИУ ВШЭ и вижу, что на парах обсуждают не только дискриминацию женщин, но и представителей ЛГБТ.
Моя практика разделена на две части: женская правозащита и обычная адвокатская. Мы с командой ведём дела, связанные с вопросами коррупции, защиты частной собственности, разводами, разделом имущества и алиментами. Есть люди, которые сконцентрированы именно на арбитражных делах, я же больше работаю с уголовными. Однако у нас не потоковая работа, так что мы не ведём пятьдесят дел по разводам одновременно. Занимаем сегмент со сложными делами, которые требуют большой команды профессионалов, долгой работы и кропотливого труда.
Начало правозащитной деятельности
Поначалу я занималась арбитражными вопросами, то есть вела дела коммерческих организаций. В отношении бизнеса репрессивный аппарат работает достаточно активно, так что в один момент пришлось вести и уголовные дела. Параллельно с этим я включилась в правозащитную деятельность. Началось это десятилетие назад, когда мне было двадцать и я ещё даже не получила адвокатскую лицензию. Сначала я просто помогала женским НКО со спорными моментами в регистрации. Мне очень повезло, я никогда не видела насилия, и поэтому мне казалось, что эти активистки занимаются какой-то ерундой. Сначала думала, что не существует никакой дискриминации, но потом стала глубже вникать в эту тему и осознала, что от насилия пострадали даже мои подруги, просто молчали об этом. Я была по-настоящему шокирована масштабами проблемы и решила, что обязана помогать другим и как адвокат, и как женщина, которой повезло в какой-то мере больше, чем многим другим. Это моя социальная ответственность.
Сейчас я стараюсь сотрудничать со всеми организациями, которые делают хорошую работу. А началось всё с «Консорциума женских неправительственных объединений» и её бывшего руководителя Елены Ершовой — «равноправки», как она сама себя называла. Именно благодаря ей я оказалась в этой теме. Также я работаю вместе с центром «Анна» и центром «Сёстры». Женская правозащитная среда достаточно замкнутая, так что все стараются друг другу помогать по мере возможностей.
«Консорциум» и «Насилию.нет»
В «Консорциуме женских неправительственных объединений» я веду проект, юридически помогающий женщинам, которые пострадали от домашнего или сексуального насилия по всей России. В состав «Консорциума» входит более ста организаций в разных регионах. Они обращаются к нам, если сталкиваются с насилием в отношении женщины и не могут найти и оплатить ей адвоката. Мы помогаем найти специалиста в этом регионе и выплачиваем ему гонорар. Женщины могут обратиться в центральный офис «Консорциума» напрямую и получить помощь.
Я полностью координирую оказание такой юридической помощи: слежу за развитием дела и помогаю адвокатам разрабатывать стратегию защиты. Такой формат работает уже три года в разных уголках России — от Владивостока до Калининграда. В регионах есть адвокаты, которые сотрудничают с нами на активистских началах — благодаря им этот проект живёт и развивается. С одной стороны, мы создаём всероссийскую сеть специалистов по таким вопросам, а с другой — помогаем местным НКО найти адвокатов для решения конкретных проблем.
Я была шокирована масштабами проблемы и решила, что обязана помогать другим и как адвокат, и как женщина
Я столкнулась с тем, что обычным людям не так просто найти информацию о подобных преступлениях — она не собрана в одном месте. Так что вместе с Анной Ривиной нам удалось запустить проект «Насилию.нет» — интернет-платформу, где можно найти всю информацию о насилии в отношении женщин и обсуждать его в цивилизованном ключе.
Благодаря своей юридической практике я заметила, что в случае нападения женщины часто не успевают вызвать помощь. Первое, что отбирают у жертвы, — мобильный телефон, иногда невозможно сделать даже один звонок. А в нашем приложении (у проекта «Насилию.нет» есть мобильное приложение, которое помогает оперативно получить помощь женщинам, подвергшимся нападению. — Прим. ред.) можно вызвать помощь, нажав лишь на кнопку. После этого кто-то из близких людей получит СМС или электронное письмо с просьбой о помощи, а также указание на место, где находится женщина. Мы долго собирали деньги на это приложение и по мере сил стараемся его дорабатывать. Но необходимый минимум есть — тревожная кнопка и список кризисных центров поблизости.
Домашнее насилие в суде
Я веду дела по домашнему насилию самостоятельно и замечаю, что судопроизводство в этой сфере очень отличается от другой юридической практики. В делах по насилию в отношении женщин стигма чувствуется сразу. Правоохранительные органы очень чётко дают понять, что в произошедшем виновата потерпевшая — начиная с момента написания первого заявления, заканчивая решением суда. Всё начинается с того, что судья предлагает сторонам примириться. То есть эти случаи воспринимаются не в качестве полноценного преступления, а как ссора двух людей, которую суд почему-то должен разрешать, и его это заметно раздражает.
Почему-то считается, что, если речь идёт о домашнем насилии, потерпевшая обязана что-то доказывать. Но, по большому счёту, расследовать преступление и собирать доказательства должны правоохранительные органы. Но они часто отстраняются, делая вид, что это внутренние семейные дела. Если у вас украли кошелёк и вы обращаетесь по этому поводу в полицию — заводится уголовное дело, начинается расследование и никто не задаёт вам глупых вопросов. А если вы приходите в полицию и говорите, что вас избил муж, начинается: «А ты уверена? А может быть, ты врёшь? Может, тебе показалось?»
Женщина не может доказать это самостоятельно, просто потому что не обладает властными полномочиями и не знает, как собирать свидетельства. А такие уголовные дела относятся к категории частного обвинения (если речь идёт о нанесении лёгкого вреда здоровью), где потерпевший должен собирать доказательства сам. Между прочим, 87 % оправдательных приговоров проходит именно по делам частного обвинения. И, например, сломанный нос считается лёгким вредом для здоровья. Неужели это можно считать результатом мелкого семейного конфликта? Лично я так не думаю.
Если вы приходите в полицию и говорите, что вас избил муж, начинается: «А ты уверена? А может быть, ты врёшь?»
Но из-за декриминализации первого случая побоев ситуация усугубилась. При заведении именно уголовного дела вы получаете ряд важных прав, допустим, можете обжаловать бездействие органов. К тому же полицейский обязан провести проверку и принять какое-то решение. А когда мы говорим об административных делах, силовик может просто не составлять протокол — ему за это ничего не будет. Полицейские рассказывают, что из-за того, что этот показатель больше не учитывается, они перестали беспокоиться о подобных случаях.
Правда, в последнее время я замечаю, что понимающих и адекватных судей становится всё больше. Наверное, это связано с широкой оглаской проблемы. Ещё стоит отметить, что полиция, как правило, более чувствительна чем Следственный комитет. Если с полицейскими ещё можно попробовать наладить контакт, то сотрудники СК гораздо черствее, патриархальнее и стереотипнее, чем какой-нибудь участковый из небольшого города.
Вообще, сельские участковые большие молодцы по сравнению с московскими силовиками. Я могу сказать об этом точно, потому что у «Консорциума» давно налажены связи с институтом по повышению квалификации при МВД, куда отправляют полицейских со всей страны. Раз в месяц к нам отправляют группу из двадцати-тридцати человек со всей страны, чтобы мы прочитали им лекцию о домашнем насилии. За это время через нас прошли более тысячи человек, и разница между столицей и регионами очень сильно видна.
О власти сильного и справедливости
Как и все правозащитники, мы устаём и даже периодически перегораем. Но меня всё время подпитывает ненависть к нынешней ситуации. Я достаточно агрессивно реагирую на насилие в отношении женщин, и это даёт мне силы работать дальше. Родители говорят, что у меня обострённое чувство справедливости, и в целом я ощущаю поддержку семьи.
У меня есть чёткое ощущение, что наши власти продвигают идею о превосходстве сильного. Отказ противостоять домашнему насилию вполне укладывается в логику нынешней достаточно репрессивной политики, где со слабым можно сделать всё что угодно. Но всё же я вижу положительный тренд, несмотря на все разговоры про скрепы и традиции. Всё больше людей стали понимать, что домашнее и сексуальное насилие — это очень опасно. Набралась масса критически настроенных людей, возникли медиа, которые регулярно освещают эту повестку.
Комментарии
Подписаться