Хорошее дело«Насилие — это не стихия»: Как устроен центр «Сёстры»

О «Сёстрах»

Наш центр помогает людям, которые подверглись сексуальному насилию (хотя сейчас мы стараемся использовать термин «сексуализированное насилие»). Мне очень повезло: в наше время работать двадцать пять лет в одной организации — редкость. Я пришла в «Сёстры» в 1994 году, была в составе первой группы консультанток, проходивших тренинг для работы на телефоне доверия. В центр я пришла по личным причинам — очень боялась пострадать от сексуализированного насилия, пережить изнасилование. В то время я училась в университете, и моя будущая специальность была связана с психологией.

Я очень любила читать газеты, любимой была «Вечерняя Москва». 4 февраля в ней появилась очень хорошая статья о сексуализированном насилии — интервью Натальи Гайдаренко, которая потом стала первым директором центра «Сёстры». Она удалённо, по переписке помогала женщинам, пострадавшим от сексуализированного насилия. Это были обычные бумажные письма, которые ей присылали женщины со всей страны: она консультировала их, помогала справиться с травмой и высылала в помощь переведённую ею книгу «Власть прикосновения», которую написала женщина, пережившая инцест.

В статье рассказывалось, что в Москве организуют центр для помощи пострадавшим — а те, кто хочет помогать другим, могут позвонить по номеру. Для меня это было важно: звали всех, кто хочет и может помогать людям, не было никаких ограничений. Я позвонила по телефону, и Наталья быстро со мной связалась. Мне очень понравилось, как она со мной говорила — я ещё не знала, что центр будет называться «Сёстры», но наш разговор я могу охарактеризовать именно как сестринский. Мне вроде бы звонила будущая директор, но она говорила со мной как с равной. Она узнала, кто я, чем я занимаюсь, и пригласила на тренинг. Я ещё спросила, могу ли прийти с подругой — так мы и пришли вдвоём. На тренинге было, кажется, около пятнадцати человек. Нас обучали Мария Дубровская, руководительница общероссийского детского телефона доверия, и Марина Писклакова-Паркер, которая создала центр «Анна», помогающий женщинам, пережившим домашнее насилие. Это обучение я помню до сих пор, хотя прошло уже двадцать пять лет.

18 апреля 1994 года началась работа центра. Первой трубку сняла Лариса Панарина, которая сейчас работает в центре «Анна». «Сёстры» это не просто название — это философия, наш принцип помощи — круг поддержки. Это особая позиция в консультировании, когда равный помогает равному. Бывает, например, позиция «сверху», родительская, когда консультант смотрит на человека как на что-то, что он должен исследовать и объяснить, раздаёт директивы, не спрашивая, что человек чувствует и в каком состоянии находится. Равная позиция — значит идти за человеком, поддерживать её или его выбор, уважать её или его чувства. Особенно это касается пострадавших от сексуализированного насилия.

О направлениях работы

Работать мне очень нравилось: атмосфера сестринства сохранялась и укреплялась. Мы стали развивать ещё одно направление — обучать других специалистов, проводить тренинги для молодёжи и всех, кому интересна проблема сексуализированного насилия. Оставаясь консультанткой, я стала ещё и координировать образовательные программы. Нужно было придумывать много тренингов — делали мы их на основе того, что я прошла сама. Потом у нас сменился директор. Общим собранием мы выбрали Машу Мохову, а она попросила меня стать её заместителем. Так, оставаясь консультанткой и координаторкой, я стала ещё и заместителем директора.

В организации был и системный кризис — нам пришлось пересмотреть пути и возможности её существования. Несколько лет назад очень сильно изменилась политическая обстановка, закрылось много возможностей для финансирования из-за рубежа, через гранты. Получать государственные гранты было очень сложно — два года нам везло, но зависимость от них создаёт очень зыбкую и нестабильную ситуацию. У меня есть ощущение, что приоритеты грантодателей меняются и под них нужно менять свою деятельность — а подстраиваясь, можно потерять свои принципы. Не говоря о том, что грантовые заявки — это конкурсы, и их ещё надо выиграть. Конечно, сегодня у нас остаётся огромная потребность в помещении и финансировании. Хочется расширять деятельность, проводить больше просветительских мероприятий и тренингов для специалисток, развивать сервисы помощи пострадавшим — это нужно и им, и обществу.

Проблема сексуализированного насилия социальная, и в её решении участвует очень много социальных институтов. В первую очередь это полиция, медицинские работники и центры, подобные нашему. Очень важно, чтобы помощь была комплексной, а эти три группы специалистов опирались на общие принципы. Многое идёт от непонимания: полиция очень часто говорит, что пострадавшие просто «хотят денег», врачи говорят, что «надо правильно себя вести».

В большинстве случаев с нами, конечно, связываются женщины, но мы готовы помочь всем людям, пережившим насилие, вне зависимости от возраста, пола, сексуальной ориентации

В конце девяностых — начале двухтысячных мы разработали комплексные программы по обучению медицинских работников. Мы приходили в полицию на планёрки и буквально пять минут, прежде чем все разойдутся по рабочим местам, рассказывали, кто мы, просили, если работники не чувствуют в себе сил поддержать пострадавшую, просто не наносить ей травму, дать наш телефон. Наши номера висели в отделениях полиции. Не так давно к нам обратились и рассказали, что увидели номер в полиции — но, к сожалению, такого взаимодействия, как в середине двухтысячных, нет из-за того, как изменилась ситуация в стране. Мы не можем взаимодействовать с полицией, медицинскими работниками как раньше, нам закрыт доступ в школы — наш тренинг по профилактике сексуализированного насилия могут истолковать как запрещённое сексуальное просвещение.

Тем не менее у нас есть готовые программы для специалистов помогающих профессий. Сейчас, например, у нас есть совместный проект с кризисным центром «Китеж», для которого мы ищем молодых специалисток: юристок, психологов, психиатров, социальных работниц и других. Очень много запросов женщин связано с обращениями в правоохранительные органы, так как очень сложно довести дело до суда; кому-то нужно социальное сопровождение — в суды или к следователям, нужны ресурсы на адвоката. Это очень травматичный момент: пострадавшим приходится многократно рассказывать, что они пережили, разным людям, и зачастую они сталкиваются с недоверием, обесцениванием и даже обвинениями.

Очень хорошо, если в такой ситуации рядом с ними есть человек, который поддержит — хотя бы просто посидит рядом, плечом к плечу, рука в руке. Основной ущерб любого насилия в том, что рушатся личные границы человека — в случае сексуализированного насилия ещё и личные границы тела. Если в обычной ситуации люди, когда ощущают давление, могут сказать «Остановитесь», то люди, пережившие насилие, уже не осознают, не верят, что их услышат и прекратят — потому что в ситуации насилия их проигнорировали. Этот опыт транслируется и на другие тяжёлые ситуации. И в трудный момент очень важно, чтобы рядом была специалистка, которая, видя её состояние, может хотя бы просто напомнить, как позаботиться о себе. Это огромная помощь в проработке травмы, и это ускоряет период реабилитации. Ещё мы занимаемся противодействием торговле людьми — у нас много материалов и тренингов на эту тему.

К нам обращаются разные люди: и женщины, и мужчины, и подростки. В большинстве случаев с нами, конечно, связываются женщины, пострадавшие от мужского насилия, но мы готовы помочь всем людям, пережившим насилие, вне зависимости от возраста, пола, сексуальной ориентации. По телефону доверия или через кризисную почту к нам можно обращаться столько раз, сколько необходимо, ограничений нет. После так называемых первичных обращений пострадавшая имеет право на три бесплатных очных консультации. Сейчас телефон работает по десять часов в день, но мы хотели бы, чтобы все сервисы работали двадцать четыре часа в сутки. На это нужны дополнительные средства, чтобы расширить штат и обеспечить помещение. Ещё мы бы хотели снова вести группы поддержки для пострадавших, но пока у нас не хватает на это ресурсов.

О сотрудницах и выгорании

Сейчас нас около двадцати пяти сотрудниц и волонтёрок, у нас уникальный коллектив. Мы сохранили принцип, существовавший с 1994 года, и в центр может прийти каждая, независимо от образования — у нас работают и юристки, и культурологи, и психологи, есть кандидат медицинских наук. Главное — желание помогать и разделять позицию организации и наше мировоззрение. Например, проблему проституирования мы рассматриваем с точки зрения сексуализированного насилия, как нарушение прав человека на то, чтобы не подвергаться дискриминации, пыткам и насилию, как длящееся изнасилование — и это не всегда совпадает со взглядами специалистов. Примерно полгода назад мы объявили открытый набор волонтёрок через интернет и получили огромный отклик, желающих было очень много. Приходили самые разные женщины. Обычно до конца обучения доходили единицы, но сейчас их двенадцать — наверное, это единственный набор после 1994 года, когда в организации осталось так много людей.

В последнее время у нас внутри организации появился термин «экологичное отношение» — это касается и отношения к себе, и взаимодействия с другими. Для нас важно бережное отношение к сотрудницам и волонтёркам: работа это непростая, поэтому мы стараемся поддерживать друг друга и регулировать нагрузку. У нас есть разные формы для поддержки друг друга. Важно, чтобы работа не занимала всё время консультанток. Мы проводим супервизии, группы поддержки, занимаемся арт-терапией, заботимся друг о друге всеми возможными способами. И призываем других максимально заботиться о себе.

Об отношении общества к насилию

К сожалению, статистика как была, так и осталась неутешительной: от 3 до 10 % всех пострадавших, связавшихся с нами, обращаются в правоохранительные органы. Один процент от этих 3–10 доходит до суда — и это ещё не значит, что приговор будет обвинительным. Это просто возмутительно!

В нашем обществе сексуализированное насилие понимается очень узко. В уголовном законодательстве всего четыре статьи, и единственная форма, которая там явно представлена, — это изнасилование, когда насилие совершает мужчина по отношению к женщине. Из нашей практики мы знаем, что форм насилия гораздо больше, но многое никак не учитывается в уголовном кодексе. К ним относятся и домогательства, преследование, обвинение и травля пострадавших, раскрытие их личных данных, публикация интимных фотографий, аутинг гомосексуальных людей и многое другое. По статистике нашей организации — мы каждый год подтверждаем этот факт, и он сходится с международным опытом правозащитных организаций — больше 80 % пострадавших сталкиваются с насилием со стороны знакомых людей. Вопреки распространённому стереотипу, что изнасилования — это нападение в тёмном переулке, что это происходит с женщинами, которые ведут себя и одеты «вызывающе». Но это совершенно противоречит тому, как устроено насилие: это не «стихия» — это решение совершить конкретное действие. Зачастую агрессоры планируют преступление, тщательно выбирают обстоятельства и цель нападения. Именно поэтому в большинстве случаев насилие происходит в близком кругу, исходит от людей, которые злоупотребляют доверием. Это ещё больше усугубляет последствия насилия: мир рушится и человек потом может всю жизнь собирать себя из обломков.

Конечно, я понимаю, что такое отношение общества — психологическая защита. Чтобы изменить ситуацию, нужно принять и осознать проблему — а это значит, что насильником может оказаться кто угодно, в том числе кто-то из наших знакомых и близких. Проблему отрицают и обвиняют пострадавших — это самый лёгкий способ перевести вектор ответственности с тех, кто совершает преступление, на пострадавших.

Слово «сексуализированное» смещает фокус на насилие и говорит, какой был нанесён ущерб — физический
и психологический

Часто говорят, что мотив сексуализированного насилия — это «особые потребности» сексуального плана, что мужчина якобы не может без секса. На самом деле это махровый миф: в основе любого насилия только один мотив — власть и контроль. В обществе зачастую не понимают, что такое насилие, и непонимание связано в первую очередь с прилагательным «сексуальное». Это сбивает с толку: насилие выпадает из сознания и у многих возникает свой ассоциативный ряд с сексом, с удовольствием, сексуальной жизнью. Даже приговоры, смягчающие вину преступника, основываются на психологическом воздействии слова «сексуальный» — начинается исследование «особых потребностей» насильника, вектор смещается с преступления на действия и жизнь пострадавшей, пристально изучается её личная и сексуальная жизнь. Слово «сексуализированное» смещает фокус на насилие и говорит, какой был нанесён ущерб — физический и психологический.

Но я вижу, что в последнее время отношение общества к насилию понемногу меняется и люди адекватно воспринимают проблему, уделяют ей всё больше внимания. Мы видим это на примере нашей организации. С 2015 года мы собираем пожертвования через соцсети, и больше половины бюджета нашей организации — пожертвования обычных людей. Это значит, что они поддерживают пострадавших. Если люди поддерживают нашу деятельность — а мы единственная в масштабах страны организация, занимающаяся такого рода проблемами, — значит, они стремятся жить без насилия.