Star Views + Comments Previous Next Search Wonderzine

ГероиниСуперзвезда архитектуры Заха Хадид и конец светлого будущего

Рассказываем, как Заха Хадид стала главной женщиной в современной архитектуре

Суперзвезда архитектуры Заха Хадид и конец светлого будущего — Героини на Wonderzine

В РУБРИКЕ «ГЕРОИНЯ» мы рассказываем о женщинах из разных профессиональных сфер, которые вдохновляют нас талантом, жизненной позицией и целеустремленностью. Помимо наших смелых и энергичных современниц здесь будут появляться и истории о великих женщинах прошлого, но начнем мы с имени, которое в последние десять лет является синонимом стремительно наступающего будущего.

Текст: Юрий Болотов, The Village

Две трети карьеры Заха Хадид была бумажным архитектором, популярным лишь среди критиков

Когда в 2004 году Заха Хадид стала первой женщиной, получившей Притцкеровскую премию, на ее счету едва ли набиралось пять скромных построек. Спустя десять лет под началом Хадид работает армия из 500 архитекторов, которые каждый год выпускают по пять эффектных зданий в разных концах света, а ее фигура упоминается в прессе чаще, чем имя нового лауреата Притцкера японца Шигеру Бана. Хадид — главный и самый массовый архитектор на планете, без всякой снисходительной добавки «-женщина», подразумевающей, что она — исключение в мире мужчин. Но в 2014 году что-то в этом статусе не так.

Летом этого года, открывая свое новое здание в Гонконге, Заха Хадид выглядела триумфатором. Алюминиевая изогнутая Башня инноваций местного технологического университета, зажатая между эстакадами шоссе и безликими многоэтажками южного Коулуна, казалась бы чуждой в любом окружении. То ли омытая морем скала, то ли космический корабль, который сошел бы впору жокеям из «Прометея» Ридли Скотта, — ее здания выглядят передовыми технологическими продуктами, большими гаджетами, кусочками идеально просчитанного на компьютере будущего, внезапно оказавшимися на несовершенной планете. Но не это стало причиной триумфа — не здание, а сам город. Две трети своей карьеры Заха Хадид была бумажным архитектором, популярным лишь среди критиков. Виновник ее отложенного успеха именно Гонконг.

У Хадид не было сложной биографии. Она родилась в 1950 году в Ираке в семье богатого и проевропейского промышленника. Жила в одном из первых в Багдаде модернистских домов, ставшим для нее символом прогрессивных взглядов и зародившим любовь к архитектуре. После школы уехала учиться математике в Бейрут, оттуда — в Лондон, и больше толком не возвращалась на родину. В Великобритании она поступила в архитектурную школу, где ее наставником стал великий голландец Рем Колхас. Подобно учителю, обожала русский авангард: ее дипломный проект отеля-моста над Темзой 1977 года — одна большая отсылка к Малевичу. Хадид была настолько одаренной, что Колхас назвал ее «планетой на своей собственной орбите», а сразу после выпуска из школы взял партнером в бюро OMA. Спустя три года она уйдет, чтобы начать свою практику.

 

Свой первый конкурс Хадид выиграла в Гонконге — в 1982 году с проектом спортивного клуба на вершине одной из местных гор. Ее предложение — отрицающая гравитацию супрематическая композиция — принесло Хадид известность среди специалистов. Оно могло бы запустить ее карьеру, но этого не случилось: клуб не построили, от проекта остались лишь красивые аксонометрии. Парадоксально, но причиной стали не технические трудности или радикализм проекта, а начавшееся обсуждение грядущей передачи города от Великобритании Китаю. Риски потери Гонконгом свободы были так сильны, что через год заказчик предпочел отменить строительство. Хадид вернулась в Лондон и на деньги, вырученные от конкурса, открыла офис.

Как раз в это время в Гонконге был и другой британец — в том же году Норман Фостер начал в городе строительство банка HSBC. Внешнеполитические риски он обернул в свою пользу: его небоскреб был придуман как огромный складной конструктор, который в случае необходимости можно было разобрать на части и перевезти в другое место. Завершенная спустя три года высотка принесла Фостеру международный успех и вместе с лондонским зданием «Ллойда» Ричарда Роджерса запустила архитектурную моду на хай-тек. К концу 1990-х именно Фостер стал едва ли не главной архитектурной звездой на планете. А Хадид так и работала в стол.

Первое здание она построила только через десять лет, в 1993 году — небольшую пожарную станцию для мебельной компании Vitra, которая своим летящим козырьком-крылом вполне бы могла сойти за павильон работы советских авангардистов 1920-х годов. Еще через пару лет она трижды выиграла конкурс на создание оперы в Кардиффе, но ее не построили. Перед получением Притцкера у Хадид и вовсе была одна серьезная работа — завершенный за год до премии Центр современного искусства Розенталя в провинциальном Цинциннати, названный, правда, самым важным новым зданием в США со времен завершения холодной войны.

Задним числом может показаться, что награждение Захи Хадид было политическим решением притцкеровского жюри. Представьте: авангардист с неограниченной фантазией, женщина в мужской профессии (не единственная — в середине 1990-х известности уже добилась француженка Одиль Декк, — но какая разница), к тому же родом из страны третьего мира. Но, скорее, награда была выдана авансом — с надеждой, что она переосмыслит язык современной архитектуры. Начиная с 1997 года, когда Фрэнк Гери открыл в Бильбао деконструктивистский музей Гуггенхайма, мир захлестнула мода на мировых архитекторов-суперзвезд, ставших героями популярной культуры. Хадид должна была стать самой самобытной из них.

И стала: в 2010 и 2011 годах она дважды подряд выиграла престижную британскую премию Стерлинга за здания Национального музея искусств XXI века в Риме и средней школы Эвелин Грейс в Лондоне. Расположенный на севере Рима музей MAXXI и вовсе opus magnum Хадид, к которому она шла три десятилетия. Теперь Хадид больше не заботит деконструктивизм: с середины 2000-х ее постройки имеют плавные формы, а их дизайн просчитывается на компьютере как сложное уравнение, связывающее все части здания. За последнее отвечает соавтор Хадид и директор ее бюро Патрик Шумахер, являющийся главным теоретиком параметрической архитектуры. Работая в стол, они ждали, когда технологии смогут воплотить в жизнь их воображение, и вот дождались.

Внутренности MAXXI — это то ли кишечник странного животного, то ли русло подземной реки, вымывающей себе путь через толщи железобетона. Если модернистская архитектура XX века стремилась к небу и была отчетливо воздушной, то архитектура Хадид — «водная», она живет в мире без гравитации, а ее условные пространства без пола и потолка перетекают друг в друга. В этом есть что-то восточное, словно Хадид вспоминает родную культуру и рисует проекты как арабскую каллиграфию. Самобытно ли это? Очень. Проблема в том, что, став массовой, эта архитектура становится предсказуемой в своей необычности. Она так непривычна и так чужда европейцу, что все время выглядит на одно лицо, словно Хадид раз за разом придумывает одно и то же. Более того, оказывается, что эту самобытную архитектуру не так уж сложно скопировать: в Китае у британки уже появились пираты.

Став массовой, эта архитектура становится предсказуемой
в своей необычности

Обвинения в самоповторах не самое страшное. Превратившись из бумажного в массового архитектора, Заха Хадид оказалась в ловушке: она стала модным архитектором-суперзвездой ровно тогда, когда мода на таких звезд стала сходить на нет. Оказалось, что эффект Бильбао не работает; после рецессии 2008 года в моде левизна, бережливость и социальный подход. Постройки Хадид — полная противоположность: в 2014 году ее ругают за то, что пространство в ее зданиях используется неэффективно, что ее работы дорого возводить и еще дороже обслуживать, что она строит везде, особенно в Китае и нефтяных деспотиях Ближнего Востока, где совсем не соблюдаются права человека.

Ей ставят в вину рабочих, гибнущих на строительстве похожего на вагину стадиона в Катаре. В ответ Хадид и Шумахер заявляют, что архитектор не должен думать о социальной справедливости, он должен хорошо выполнять свою работу. Они говорят, что их необычные пространства меняют коммуникацию между людьми и что благодаря этим зданиям в будущем общество станет прогрессивнее и гуманнее. Им не то чтобы верят, а притцкеровское жюри словно в шутку отдает новую премию японцу, который строит временные дома из картона для беженцев и пострадавших от землетрясений.

Впрочем, сама Хадид в этом не виновата. Весь прошлый век авангардные архитекторы продавали не здания, а надежду на прогресс и воспоминания о светлом будущем. Но технический прогресс не гарантирует социальной справедливости, и в начале XXI века человечество испытало кризис веры. Никто не полетел осваивать далекие планеты, неожиданного будущего нет — есть лишь чуть более зеленое и эффективное настоящее с продвинутыми гаджетами. Всю жизнь Заха Хадид была авангардным архитектором, но теперь ей больше нечего продавать. В 2014 году ее необычные постройки — это всего лишь здания.

 

 

О личной жизни и взглядах Захи Хадид известно немного. У нее сложный характер, она бывает эмоциональна и нетерпелива, но вряд ли ей откажешь в обаянии. Она обещала никогда не строить тюрем — «даже если это будут самые роскошные тюрьмы на свете». Из-за карьеры она так и не вышла замуж. У нее нет детей. Она говорит, что хотела бы их, но, видимо, уже в другой жизни. Хадид называет себя мусульманкой, но не то чтобы верит в бога. Она не считает себя феминисткой, но радуется, что ее пример вдохновил многих людей по всему миру. Она уверена, что женщины умные и сильные.

Квартира Захи Хадид находится неподалеку от офиса в лондонском Клеркенвелле, — и судя по тому, что говорят побывавшие там люди, это хирургически чистое пространство, заставленное авангардной мебелью. Белое, безликое и бездушное — не столько дом, сколько временное и необжитое пристанище. Хадид водит BMW, любит Comme des Garçons, иногда смотрит «Mad Men», слишком часто заглядывает в свой телефон. У нее нет личной жизни — у нее есть проекты.

В этом году Заха Хадид в шестой раз попала в шорт-лист премии Стерлинга за Центр водных видов спорта, построенный к лондонской Олимпиаде 2012 года. Несмотря на критику в прессе, в следующем году она откроет еще пять иконических зданий в разных концах света, а через год — еще пять, и ее почти наверняка номинируют в седьмой, восьмой и миллионный раз. Через месяц Хадид исполнится 64 года, ее партнеру Патрику Шумахеру — всего 52, почти ничто по меркам индустрии. Их бюро загружено работой на десятилетие вперед. Светлого будущего не существует, но у них все еще впереди.

Фотографии: Zaha Hadid Architects

Рассказать друзьям
2 комментарияпожаловаться