ЖизньИнтернет-культура и соцсети: Что значит быть «чрезвычайно онлайн»

Порой люди сами замечают, как много времени уделяют соцсетям и интернет-культуре, а невольно погружаясь в очередной интернет-скандал, осознают: «Почему я столько об этом знаю?» И фраза «очень онлайн» становится ироничным признанием своей вовлечённости в темы, которые за пределами соцсетей вряд ли кого-то так же сильно волнуют. Но часто термин используют по отношению к людям, которые в личном общении отвечают сложными интернет-отсылками либо в онлайн-пространстве воспринимают всё слишком серьёзно. Примеры из англоязычного твиттера приводит блогер Кёртис Коннер: кто-то слишком серьёзно реагирует на шутки об отношениях Осла и Драконихи из «Шрека», один пользователь пишет о том, как реально порой испытывать «отвращение к энергии и мышлению какого-то человека», а другой иронично подмечает, что это простое «тебе кто-то не нравится».

Термин «хронически онлайн» появился ещё в начале 2000-х годов в англоязычном Интернете, но обрёл новую популярность в последние годы, в частности, в 2020 году, когда множество людей были на самоизоляции и проводили больше времени в Сети. И как пишет журналистка Кейт Линдси в своей рассылке, именно в последние годы термин стал означать иную степень погружённости, то есть не просто количество часов у экрана и знание мемов, а изменение способов мышления и общения. При этом блогеры и журналисты подмечают, что сами понимают, что значит «быть слишком онлайн» — ведь это бывает необходимо для работы, чтобы уследить за трендами Сети и рассказать таким же «включённым» читателям.

Быть «чрезвычайно онлайн» значит «быть глубоко вовлечённым в мир интернет-культуры, меняться под воздействием интернет-культуры и, самое главное, верить, что мир интернет-культуры имеет большое значение в офлайне», резюмировала Джейн Костон в статье для Vox. Она также подчеркнула, что эпитет «чрезвычайно онлайн» может касаться не только поведения, но и самих обсуждаемых тем, твитов или постов — их важность при этом измеряется не влиянием на «реальную» жизнь, а популярностью или дурной славой в Сети.

В своём материале Костон исследовала президентскую кампанию Дональда Трампа в 2020 году: она была «очень онлайн», поскольку он слишком рассчитывал на то, что его избиратели так же много сидят в твиттере, как и он, — хотя большая часть его электората (и населения США в целом) вовсе не активные пользователи соцсети и волновали их более актуальные для них лично проблемы. Если в 2016-м Трамп смог представить себя как борца за права «простого американца», то в 2020-м он чаще упоминал обсуждаемых в Сети людей, нежели последствия коронавируса, заметила журналистка. Она привела примеры, когда и среди демократов обсуждали, что твиттер может повредить левым, фокусируя дискуссии на незначительных вещах, но в итоге Джо Байден стал кандидатом, не слишком опирающимся на соцсети.

Одним словом, на реальность живущего «чрезвычайно онлайн» человека начинают влиять мнения, распространяющиеся среди небольшого круга людей (пользователей соцсетей) и опирающиеся на отсылки, которые только они и поймут, и методы диалога, присущие для онлайн-пространств. То есть термин описывает способ мышления и поведения в целом, а не то, где (то есть онлайн) оно проявляется. Хотя зачастую такое поведение проявляется вновь в онлайн-пространствах — порой в соцсетях даже спрашивают о самых «экстремально онлайн» мнениях, которые люди недавно видели в Сети.

Так, в сообщениях пользователей, ведущих экстремально онлайн образ жизни, могут замыливаться важные понятия, проявляться поверхностное морализаторство (даже из хороших побуждений). Но в то же время, как замечает Кейт Линдси, порой термин «слишком онлайн» могут использовать против разумных просьб учитывать, как в соцсетях обсуждают значимые темы, вроде расы, гендера, инвалидности и не только.

Видеоэссеистка Шания, известная на YouTube как Shanspeare, затрагивает личные переживания, которые подвигают людей больше времени проводить онлайн. Она рассуждает о том, как привычно современным людям постоянно скроллить и отвлекаться на уведомления. О боязни пропустить что-то важное, отстать от обсуждений или пропустить ошибку, которую допустила ранее и на которую теперь все указывают. Рассуждая уже именно о феномене «экстремально онлайн» она выделяет три категории: политическую, которую характеризуют поверхностные дискуссии, подпитывающиеся анонимностью участников, индивидуальную, которая проявляется в пассивности при потреблении большого количества информации и влиянии экранного времени на самочувствие людей, а также прибыльную — для big-tech компаний, которым важна постоянная активность пользователей. Она заключает, что экономика внимания, таким образом, оказывается скомпрометирована.

Проблема не в интернет-общении как таковом, это не значит, что «реальная жизнь» происходит только за пределами соцсетей. Для многих людей Интернет может быть одним из немногих способов общаться по разным причинам. Дело не в том, что кто-то слишком много сидит за компьютером, но в некой тенденции в общении, которую люди стали отмечать и которой к тому же способствуют алгоритмы соцсетей, продвигающие посты с не самыми продуктивными дискуссиями. Кейт Линдси также считает, что, пока алгоритмы стимулируют поверхностное общение, где незнакомцы быстро переходят к спорам, они не прекратятся. И она предлагает перестать играть в этом роль: замечать, когда что-то звучит «слишком онлайн», и не взаимодействовать с этим — и надеяться, что вскоре так будет поступать большинство.