«Никто в глазах государства»: Соня Субботина о деле против своей партнёрки Саши Скочиленко

Новой статье 207.3 УК РФ, по которой судят за «фейки» о действиях российской армии, всего три месяца, однако по ней проходят уже 38 фигурантов. Одно из самых громких дел — суд над петербургской художницей и музыканткой Сашей Скочиленко. 31 марта Саша заменила ценники в магазине «Перекрёсток» на листовки с информацией о действиях российских военных в Мариуполе. 13 апреля суд Санкт-Петербурга отправил Сашу в СИЗО, а 8 июня следователь направил её в психиатрическую больницу для судебной экспертизы. Скочиленко грозит 10 лет тюрьмы — Саша признаёт участие в акции, но отрицает свою вину и не считает информацию на ценниках ложной.

Саша написала известную «Книгу о депрессии» и помогла тысячам людей понять, что с ними происходит, подарив поддержку в добрых иллюстрациях. Однако ей вменяют вторую, более суровую часть статьи — «по мотивам политической, идеологической ненависти или вражды». «Любой человек, который знает Сашу, может подтвердить, что она и ненависть — это несовместимые вещи. То, что она сделала, продиктовано исключительно гуманизмом и состраданием к людям», — рассказывает Соня Субботина, гражданская супруга Саши.

Саша Скочиленко с первого дня не получает специальное питание для людей с целиакией. Ей удалили зуб, но оставили рану открытой. Она жила в камере, в которой обвалился потолок, подвергалась травле от сокамерниц и сексуализированному насилию со стороны сотрудницы СИЗО. К ней не пускают жизненно необходимых врачей, а о состоянии её здоровья никто не знает, потому что следствие препятствует получению анализов. Судебные заседания проходят в закрытом режиме, Саше не разрешают свидания и звонки, даже адвокатам. Единственная связь с внешним миром — письма, которые постоянно задерживают цензоры в СИЗО.

Мы поговорили с Соней Субботиной о жизни до 24 февраля, нарушениях Сашиных прав и о том, какую роль играет публичная огласка в этом деле.

Текст: Полина Никитина

О знакомстве с Сашей

Мы познакомились с Сашей пять с половиной лет назад в интернете. Я увидела её фотографию в одной группе, и она мне сразу очень понравилась. У Саши были распущенные рыжие волосы, венок из цветов и цитата из Тимоти Лири (американский писатель. — Прим. ред.). Я сразу почувствовала, что мы сойдёмся. Мы немного переписывались, потом встретились лично и практически сразу полюбили друг друга.

Размещение ценников тогда всем казалось более безопасным вариантом, чем пойти на митинг, где тебя могут избить, арестовать, начать пытать в участке

Два с половиной года мы просто встречались, а потом Саша переехала ко мне жить, и мы стали семьёй. Последние пять с половиной лет Саша занималась музыкой, хотя раньше была ЛГБТ-активисткой и работала журналисткой в газете «Бумага».

Саша художница и занимается разным творчеством, но больше всего её интересует именно музыка. Саша мультиинструменталистка и играет на гитаре, флейте, на ударных, электронных и этнических инструментах, на синтезаторе. Записывала песни, собирала свободные джемы — мероприятия, куда могли приходить разные люди и импровизировать вместе с ней.

Мы жили совершенно заурядной жизнью. Разговаривали о том, что приготовить на ужин, с кем встретиться на выходных, как провести отпуск, очень любили гулять по городу, ездили часто в походы летом, немного путешествовали по России. Ну и просто в целом жили как обычная семья. Саша строила музыкальную карьеру: ей хотелось выступать и посвящать всё своё время музыке.

О жизни до и после 24 февраля

Когда 24 февраля я узнала новости, то пришла в полнейший ужас и не могла до конца осознать, что это правда. Происходящее мне казалось чем-то нереальным. Саша тоже испытывала самые плохие чувства. У неё есть друзья в Киеве, там жила её бывшая сокурсница по театральной академии, она звонила Саше, когда пряталась в метро от обстрелов. Два года назад Саша была в детском лагере в Закарпатье в Украине, который организовала та бывшая однокурсница. И Саша учила там детей киносъёмкам и актёрскому мастерству. Дети тепло приняли Сашу, говорили с ней на русском, хотя между собой общались на украинском. Саша очень к ним привязалась и боялась за их жизни.

24 февраля мы вместе сходили на [антивоенный] митинг и спокойно уехали домой после него. Саша проводила «Джемы мира», где пришедшие играли музыку и собирали деньги для «Апологии протеста» (правозащитная организация. — Прим. ред.). Где-то через полторы недели после начала военных действий Саша пошла на ещё один митинг без меня, а вот там её уже задержали практически сразу. Саша провела ночь в отделении полиции, и утром ей назначили административный штраф 10 тысяч рублей. Когда она работала журналисткой, то снимала акции протеста, и, несмотря на удостоверение прессы, её задерживали на несколько дней.

Саша даже не представляла, что её могло ожидать за акцию с ценниками. Могу предположить, что размещение ценников тогда всем казалось более безопасным вариантом, чем пойти на митинг, где тебя могут избить, арестовать, начать пытать в участке. Акция виделась чем-то безобидным, и, безусловно, Саша не представляла, что это может обернуться уголовкой, да ещё и статьёй с таким чудовищным сроком.

Во время Сашиных акций я чувствовала себя тревожно, но понимала, почему она участвовала в них. Про акцию с ценниками я не знала, Саша со мной этим не делилась. Она в тот день просто поехала к своему давнему другу, чтобы поиграть музыку, и зашла за сладким к чаю в тот самый «Перекрёсток», и заодно оставила пять ценников. Позже Сашу выследили по камерам после доноса пенсионерки и заставили этого друга предать её и заманить в ловушку.

О СИЗО

Саша оставила ценники 31 марта, а задержали её 11 апреля, и с тех пор мы с ней виделись всего два раза. На первом судебном заседании у меня была буквально минута, чтобы подойти и сказать, как люблю её, что буду делать всё, чтобы помочь ей. А второй раз мы виделись с Сашей мельком — 30 мая её заводили в зал суда под конвоем и сделали, как всегда, заседание закрытым. Я надеялась её увидеть хотя бы на какое-то время, обменяться парой слов, но нас обманули судебные приставы, несмотря на то что судья разрешила всем желающим присутствовать на оглашении приговора. Они [судебные приставы] проигнорировали это и не пустили нас в зал.

В протокол досмотра входит осмотр одежды и карманов, но одна из охранниц залезала рукой в Сашины трусы и ощупывала промежность —чтобы ещё больше унизить

Сейчас я пытаюсь добиться свидания с Сашей, поскольку каждый заключённый СИЗО имеет право на два социальных свидания в месяц. Адвокат говорил несколько раз об этом со следователем. Я писала ходатайство, но из-за того, что следователь сделал меня свидетелем по этому делу, он не даёт нам увидеться. Ещё пробовала подаваться на свидание Сашина подруга — она не свидетель, но ей тоже отказывают. Получается, такое право у заключённых есть, но Саше в нём отказывают, и это сильно давит на неё. Теперь нам можно общаться только письмами, ведь в СИЗО нет мобильных телефонов. Хотя есть возможность сделать звонок, но Саше не разрешают даже его. Саша не может позвонить даже адвокату, вообще никому.

Каждый раз, когда права Саши нарушают, мы подаём заявления в разные инстанции и пытаемся поговорить, но нам отвечают формальными отписками на канцелярском языке. Органы считают, что я могу передать Саше какую-то информацию или как-то повлиять на ход дела. Но это бред, потому что про акцию с ценниками я ничего не знала, я просто гражданская супруга Саши.

Меня вызывали на допрос, где я рассказала только свою биографию и бытовые моменты нашей жизни с Сашей, а на остальные вопросы я отказалась отвечать согласно 51-й статье Конституции. Во время допроса мы с адвокатом поняли, что следствие пытается причислить Сашу к какой-то группировке, чтобы сделать преступление более тяжким. Они пытаются приписать её к «Восьмой инициативной группе», а мы с Сашей раньше даже и не знали, кто это такие.

Пока Саша находилась в СИЗО, мы несколько раз приглашали ОНК [Общественная наблюдательная комиссия], и благодаря им удалось добиться перевода Саши в другую камеру. В первой камере СИЗО у Саши были ужасные бытовые условия: очень холодно, протекал унитаз, в него можно было ходить только по расписанию, раковина не соединялась с канализацией, вода сливалась в одно большое ведро, которое заключённые выносили по очереди. Так Саша провела там неделю, потом наши многочисленные жалобы помогли ей перевестись в шестиместную камеру.

Однако там началась травля — сначала со стороны старшей по камере, а потом со стороны остальных женщин. Старшая по камере сразу невзлюбила Сашу, придиралась к каждому её действию: как она развешивает одежду, какой стороной держит веник. Она заставляла Сашу выкидывать часть еды, которую мы для неё приносили, говоря, что в камере якобы мало места. Запрещала Саше самостоятельно пользоваться холодильником, не давала есть вне общих приёмов пищи (завтрак, обед, ужин), и из-за этого Саша часто оставалась голодной. Например, её могли утром вызвать на медицинское обследование, она пропускала завтрак, приходила в камеру, и ей запрещали есть до обеда.

Потом к травле присоединились остальные женщины — они стали утверждать, что от Саши воняет. Её заставляли перестирывать одежду каждый день, даже ту, которую она не носила. А в СИЗО заключённые стирают руками в раковине. У Саши были в основном тёплые объёмные свитера и халат, и стирка этих вещей занимала большую часть дня. У неё не оставалось времени, чтобы отвечать на письма или писать заявления. А один раз её заставили стирать всё прямо с утра, из-за этого она пропустила завтрак, и ей не давали есть до обеда.

Так Саша прожила ещё полторы недели, а затем, благодаря огласке, её перевели в двухместную камеру при медсанчасти. Там была хорошая, адекватная соседка.

Саша рассказала, что все душевые в СИЗО покрыты чёрной плесенью. Она очень опасна для здоровья и при вдыхании может вызывать аспергиллёз — грибковое заболевание внутренних органов, проявляющееся сильной аллергией, астматическими состояниями и поражением лёгких. В некоторых камерах есть чёрная плесень прямо на стенах. В одной из них год назад сидела моя знакомая. Туда приходили сотрудники СИЗО с проверкой и говорили, что девочки плохо убирают, чтобы помыли стену. Хотя, конечно, для борьбы с такой плесенью нужна специальная обработка, и её не должны проводить заключённые.

Кроме того, в СИЗО Саша подвергалась сексуализированному насилию. После адвокатских встреч Сашу досматривали. В протокол досмотра входит осмотр одежды и карманов, но одна из охранниц залезала рукой в Сашины трусы и ощупывала промежность. Подобное не входит в протокол, и для таких действий требуются очень веские основания, а рядом должен присутствовать врач, но охранница делала это, просто чтобы ещё больше унизить Сашу. Саша составила жалобу. С этой сотрудницей провели беседу, после которой унизительные досмотры прекратились, но лишь перед самым переводом в больницу. А всё время до Саша многократно подвергалась сексуализированному насилию.

О здоровье Саши и фсиновской больнице

Этой весной Саша собиралась лечь на операцию по удалению зубов. У неё неправильно режутся «восьмёрки», зубы мудрости. Один из них особенно сильно болел. Такая операция делается только в операционном зале, не в стоматологическом кресле, но в СИЗО ей всё-таки предложили вырвать больной зуб.

Практически сразу началось сильное воспаление, отекла половина лица, Саша не могла есть никакую твёрдую пищу, и ей пришлось принимать антибиотики

Всё прошло плохо, потому что осталась большая рана. Стоматолог сказала, что её обязательно нужно зашить, но шовного материала не было, рана осталась открытой. Практически сразу началось сильное воспаление, отекла половина лица, Саша не могла есть никакую твёрдую пищу, и ей пришлось принимать антибиотики. Осталось удалить ещё три зуба, но снова подобный опыт в СИЗО переживать не хочется.

В детстве у Саши были проблемы с сердцем: аритмия, остановки сердца. Ей даже хотели ставить кардиостимулятор, но своевременное лечение и соблюдение диеты помогли Саше справиться с проблемами со здоровьем. На свободе она вела очень активный образ жизни и прекрасно себя чувствовала. В СИЗО после приёмов пищи она чувствовала острую боль в животе, тошноту, рвоту, расстройство желудка. У неё резко ухудшилось состояние, а главное — начало болеть сердце. Это длится уже полтора месяца.

Желудочно-кишечные симптомы могут говорить о нарушении диеты. Целиакия так и проявляется, но то, что у Саши болит сердце и очень сильно болит живот, прямо целыми днями, может говорить об отравлении. После приёмов пищи Саша ощущала сильную слабость и сонливость. Ей просто хотелось спать целыми днями, без какой-то видимой причины, и раньше у неё такого не было.

Обращения к уполномоченному по правам человека помогли добиться, как нам тогда казалось, безглютеновой диеты, но на самом деле она соблюдалась через раз. Саша передала через адвоката, что ей часто дают запрещённые для неё продукты. И нас до сих пор ограничивают в количестве передач, хотя хроническим больным разрешены передачи без лимита. У нас всегда принимали продукты, на которых большими буквами написано «без глютена», но, например, сыр или хумус, или выпечка без глютена, на которых этого не было написано, попадали под ограничения. Плюс качество еды вызывает большие сомнения. Саша говорила, что в СИЗО дикая антисанитария: разносчицы, когда дают еду в окошко, залезают пальцами прямо в тарелку. И именно после приёмов пищи в СИЗО Саша стала чувствовать себя хуже.

Именно поэтому мы хотели назначить Саше токсикологическую экспертизу. Адвокат сказал, что для этого достаточно согласия Саши и запроса адвоката, но нам отказали. Заявили: «У нас здесь не токсикологическое отделение». Мы не обжаловали решение, так как на это нужно время. А сейчас Саша в больнице уже две недели, и токсикологическая экспертиза уже ничего не покажет.

Раньше у Саши была диагностирована циклотимия — это форма биполярно-аффективного расстройства, и следствие хочет выяснить, в каком ментальном состоянии Саша находилась, когда повесила ценники. С 8 июня Саша в больнице, и нам говорили, что экспертиза продлится три-четыре недели.

До этого Саша находилась в ремиссии длительное время, долго принимала медикаменты и проходила психотерапию, что ей очень помогало. Мы спросили врача-психиатра, который работал в отделении судебной экспертизы, о том, нужна ли ей психиатрическая экспертиза или можно обойтись амбулаторным визитом. И он сказал, что так как острого состояния нет, было бы достаточно, чтобы врач посмотрел Сашу в СИЗО. Но, видимо, следователь решил перестраховаться.

В больнице не соблюдается диета Саши. Я сама работала раньше медсестрой и просто не видела такого отношения в больницах. Саше регулярно дают продукты с глютеном, которые ей категорически нельзя, но не дают молочные продукты. Остальным готовят каши на молоке, кофе с молоком, дают йогурты и кефир, а Саше — нет, и готовят на воде. Хотя как раз лактозу ей можно, а глютен категорически нельзя. Если не соблюдать диету при целиакии, это приводит к очень серьёзным последствиям: анемия, остеопороз, истощение, рак кишечника, вплоть до полиорганной недостаточности и смерти. Но врачи несмотря на это кормят Сашу продуктами, которые опасны для её жизни и здоровья.

21 июня я ходила к главному врачу и рассказала про диету, но она ответила, что у неё другая информация и что для Саши готовится отдельное питание. Я возразила, что вообще-то Саша через адвоката передала совершенно обратное. Либо врач мне намеренно говорила неправду в глаза, либо она не в курсе, что происходит у неё в отделениях.

Самое жестокое, что Саше не позволяют провести консультацию гастроэнтеролога и кардиолога. Говорят, в штате таких врачей нет, есть только терапевт. На встрече с главным врачом я предложила вызвать специалистов за свой счёт, она ответила, что терапевт ещё раз посмотрит Сашу и учтёт, что мы готовы нанимать платных врачей. Но это тоже сложно, потому что нужно разрешение от следователя. Все эти инстанции могут намеренно затянуть процесс, пока Саша не выйдет из больницы. По сути, получается, что здоровье Саши сейчас в руках следователя, а не врачей.

Сашу выводят гулять в закуток на крыше, в нём очень душно и просто физически невозможно находиться дольше 15 минут. Обследуемых выводят на 15–20 минут и потом заводят обратно, хотя по регламентам больницы положена прогулка длиной в час каждый день. А когда Саша только поступила в больницу, она принимала душ и увидела, что в коридоре стоят четверо мужчин-фсиновцев и разглядывают её через окно. Она попросила их не смотреть на неё без одежды, им даже сделала замечание проходящая мимо медсестра, но они посмеялись и ответили, что они [фсиновцы] «не имеют пола». И продолжили наблюдать за Сашей.

Сейчас я не могу получить результаты анализов и назначений Саши. Это совершенно ужасно, потому что, во-первых, мы не можем понять, что с ней, а во-вторых, их можно было бы использовать в суде как основание для перевода под домашний арест. Наш адвокат Яна Неповиннова ещё в мае запросила медицинские данные Саши из СИЗО, и ей сказали, что ответ будет 1 июня. В этот день адвокат приехала в СИЗО, но ей ответили, что документы отправили по почте.

В адвокатской коллегии вся почта приходит на следующий день, но Яна до сих пор не получила этого ответа. Пришлось подавать повторный запрос. В больнице тоже не выдают результаты анализов и назначения. Когда я ходила к главврачу, то писала заявление, чтобы мне предоставили данные обследований, а Саша писала на это разрешение, но в ответ мне пришла отписка, в которой говорилось, что от Саши разрешения нет, а моё заявление оформлено неправильно. От нас просто скрывают состояние её здоровья.

О гомофобии

Мы с Сашей давно вместе и мечтали пожениться, но, к сожалению, в нашей стране это невозможно. А если бы я была её законной супругой, то имела бы право не свидетельствовать против неё, имела бы безусловное право на свидания два раза в месяц и, конечно, я бы имела право на получение документов о её здоровье.

Думаю, и свидетельницей по делу меня сделали намеренно — для ещё большего эмоционального давления на Сашу. К тому же это даёт право не разрешать свидания и даже не пускать меня в зал суда. Свидетелем сделали и Сашиного лучшего друга, который тоже, кстати, про акцию с ценниками ничего не знал.

Саша также постоянно сталкивается с гомофобией со стороны правоохранительных органов. Её очень жестоко арестовывали: в зале суда мы видели гематомы и ссадины от наручников. Следователи угрожали ей различными видами насилия, унижали, оскорбляли, угрожали разнести всю нашу квартиру, если Саша не сдаст пароль от компьютера. А один из следователей кричал: «Тебе нужно найти мужа и рожать детей, а не заниматься всей этой ерундой».

Сейчас рассматривают законопроект об ужесточении распространения информации об ЛГБТ, и если этот закон примут, то сам факт того, что я рассказываю журналистам или в нашем телеграм-канале, что мы с Сашей состоим в отношениях, может в будущем расцениваться как правонарушение или даже преступление (24 июня стало известно, что Госдума отказалась рассматривать законопроект из-за отсутствия официального отзыва правительства РФ; интервью с Соней было записано до этого. — Прим. ред.).

ЛГБТК-людей часто спрашивают: «Зачем вам права? Зачем вам жениться?» И наша ситуация отлично иллюстрирует ответ на этот вопрос. Мы с Сашей хотели бы обладать такими же правами, как другие пары, но у нас нет никаких прав. Я для Саши никто в глазах государства.

О переменах в жизни Сони

После Сашиного ареста моя жизнь изменилась полностью. Кроме того, что это для меня большая трагедия, я потеряла близких родственников во время пандемии, и Саша оставалась моим единственным родным и близким человеком, моей семьёй. Теперь у меня отняли семью из-за пяти ценников в магазине.

Один из следователей кричал: «Тебе нужно найти мужа и рожать детей, а не заниматься всей этой ерундой»

У меня каждый день очень много дел, связанных с Сашей: юридические, медицинские вопросы, передачи. Плюс я считаю общественную огласку очень важной и каждый день, иногда по несколько раз, общаюсь с журналистами или участвую в съёмках. Мне пришлось уволиться с работы, которая мне очень нравилась, потому что на неё не осталось ни сил, ни времени. Я не вижусь с друзьями, не хожу гулять, не делаю ничего, чтобы развлечь себя.

Сама не знаю, как держусь. Но, во-первых, мне помогает психотерапия. Всё это время журналисты издания «Бумага» были неравнодушными к нашей истории, они постоянно освещают дело Саши. Ещё они нашли мне бесплатного психолога, с которым мы созваниваемся два раза в неделю.

Во-вторых, помогает осознание, что я не одна. Мы всеми делами занимаемся с Лёшей — лучшим другом Саши. И я ощущаю огромную поддержку гражданского общества: к нам на суды каждый раз приходит очень много людей. И я вижу, что история Саши небезразлична для общества. И ещё, конечно, меня держит мысль о том, что когда-нибудь это всё закончится и мы снова будем вместе. Хотя сейчас я в отчаянии, потому что у Саши очень серьёзные проблемы со здоровьем и к ней не допускают врача. Иногда я боюсь, что она умрёт в СИЗО, от этого совсем невыносимо.

Сейчас сплошная неопределённость, много тревог и плохих новостей, но я хочу добиться хотя бы того, чтобы Саша получила необходимое обследование и лечение. Адвокаты никаких прогнозов не строят, поскольку это новая статья. Что ждёт Сашу, никто из нас не знает. Если выяснится, что Саша была в адекватном состоянии, то есть в ремиссии, то её будут судить по всей строгости закона. Если экспертиза покажет, что Саша была в мании и это повлияло на её действия, то ей могут назначить принудительное лечение в психиатрической больнице на неизвестный срок.

О переиздании книги Саши

В «Книге о депрессии» Саша хотела наглядно рассказать своим друзьям о том, что чувствует во время депрессивных эпизодов, потому что люди вокруг не всегда это понимают. И нарисовала комикс с такими простыми картинками, что даже «особо не старалась», как она мне потом рассказывала. Саша выложила комикс на своей странице «ВКонтакте», и тот неожиданно разлетелся по всему интернету. Как раз тогда впервые у неё появилась идея издать его в виде книги.

Её комиксы совершенно прекрасны, я буду рада, если как можно больше людей их увидят и прочитают, потому что они имеют большую терапевтическую ценность

Книга издавалась дважды — в России в 2014-м и в Украине в 2019 году. Недавно Саша захотела её повторно выпустить. Теперь переизданием «Книги о депрессии» занимаемся мы с её друзьями, а также готовим к печати ещё два Сашиных комикса с помощью краудфандинговой кампании. Мы решили, что сейчас перевыпуск книги привлечёт больше внимания к Сашиному делу. Мы хотим, чтобы люди вокруг понимали, что Саша не только политзаключённая, а человек, личность, художница.

Для Саши сбор на переиздание книги имеет огромное значение, поскольку она сейчас в изоляции и не может заниматься творчеством, но при этом её работы продолжают жить и развиваться. А для нас это возможность как-то порадовать Сашу в той ситуации, в которой она сейчас находится. Да и просто я считаю её комиксы совершенно прекрасными, я буду рада, если как можно больше людей их увидят и прочитают, потому что они имеют большую терапевтическую ценность. Саша пишет про ментальные расстройства, про депрессию, про биполярное расстройство, про тревогу, про чувство, что тебя, например, никто не любит. Я знаю, что психологи используют эти комиксы на своих консультациях.

Сейчас идёт лингвистическая экспертиза ценников, и эксперты смогут сказать, есть ли в них ненависть и вражда или нет. Проблема в том, что экспертизу проводят в СПбГУ, и адвокат Саши Дмитрий Герасимов был резко против: у него был плохой опыт с этой экспертизой. Мы успели опросить двух независимых лингвистических экспертов, они проанализировали ценники и вынесли вердикт, что ни ненависти, ни вражды там нет.

Ещё одна абсурдная сторона дела заключается в том, что по этой статье подразумевается «распространение заведомо ложных сведений о действиях вооружённых сил РФ». Заведомо ложные сведения — это, например, без причины позвонить в полицию и сказать, что соседняя школа заминирована. Саша же получала информацию о действиях армии из множества независимых СМИ и поэтому искренне считала их достоверными. Она не такой человек, чтобы намеренно врать или вводить кого-то в заблуждение.

Сейчас Саша в больнице и очень много рисует. В СИЗО разрешены только чёрные гелевые ручки, а в больнице можно цветными карандашами и цветными шариковыми ручками. Она общается с сокамерницами, у них сложились нормальные отношения. Саше можно и нужно писать бумажные письма, они её очень выручают в заключении.

Впереди ещё как минимум два судебных заседания, на которые могут приходить все желающие поддержать Сашу. А пока можно подписать петицию, где совсем немного не хватает до 150 тысяч подписей. Или подписаться на телеграм-канал «Свободу Саше Скочиленко!», где мы размещаем самую свежую информацию. При желании можно переводить пожертвования на счёт, указанный в канале, или присоединиться к краудфандингу и заказать Сашины книги.

Жизнь«Никто в глазах государства»: Соня Субботина о деле против своей партнёрки Саши Скочиленко