Жизнь«Больше думай о семье,
а со страной разберутся власти»: Пары, которые расстались после 24 февраля

 Мы познакомились с Артуром четыре года назад в горном походе по Дагестану. Тогда я впервые за много лет позволила себе отдохнуть от работы, отключить мобильник и просто наслаждаться природой. Правда, до этого из физических нагрузок у меня было только полчаса плавания в неделю, так что я сильно тормозила группу, Артур вызвался помочь гиду и замыкал поход вместе со мной. Я разрабатывала авторские курсы по дизайну, а в свободное время посещала выставки. Артур работал в научной лаборатории и оказался до неприличия зожником. Пожалуй, на деле у нас было очень мало общего, разве что мы оба финансово уже встали на ноги и были готовы завести семью. А ещё меня покорила его готовность приходить всем на помощь: когда мы только начали встречаться он одолжил некоторую сумму моему брату на операцию, мог без вопросов отвезти ночью к подруге, если ей нужна была моя моральная поддержка.

Честно говоря, мы ни разу не говорили о политике перед свадьбой. Оба были сосредоточенны на карьере и никогда не были вовлечены во что-то общественное. Я ходила на выборы, голосовала не за «Единую Россию», на этом всё. В начале 2020-го у нас родилась дочка; помню, в отпуске мне захотелось потихоньку планировать первые годы жизни, мониторила садики, меня смутили фотографии с празднования 9 Мая, где дети танцевали в военной форме, я загуглила какие-то статьи на этот счёт и в итоге подписалась на все медиа, которые теперь не работают в России. К прошлой зиме у меня сформировалось понимание, что я должна бороться за будущее своего ребёнка; если я хочу, чтобы что-то улучшилось, то должна сказать об этом. Я поговорила с Артуром о митингах Навального, предложила сходить вместе. Он ответил, что мне стоит больше думать о семье, а со страной разберутся власти. Но мои политические предпочтения и исходили из мыслей о семье. Развить этот разговор дома больше не получалось, Артур либо переводил тему, либо злился и говорил, что мы ничего не решаем, а лезть не в своё дело — значит доламывать то, что осталось.

В общем, на митинг я пошла с коллегой по работе. Нам было очень страшно из-за толпы ОМОНа, мы держались друг за друга и шли с краю колонны, чтобы, если будет нужно, побежать. В итоге лично с нами ничего не случилось, но пришлось увидеть, как бьют подростков, женщин, мужчин, людей в возрасте — всех тех, кто вышел поговорить с этим государством. После двух выходов на митинг во мне, наконец, полностью умер аполитичный гражданин, я стала донатить «ОВД-Инфо» (Минюст считает «ОВД-Инфо» иностранным агентом. — Прим. ред.), возить передачи задержанным, посетила пару судов, где оглашали приговор незнакомым мне людям, на чьём месте могла оказаться я сама. Артур по-прежнему не хотел говорить о политике, только один раз, когда к нам должны были прийти его коллеги, попросил не упоминать Навального, потому что «на кафедре так не принято». Ещё я узнала, что в 2018-м он голосовал за Путина. Не из-за какой-то конкретной идеологии, а потому что так привычнее. Эти факторы сами по себе не разрушили нашу семью. Да, это обеспечило некоторую дистанцию, но мы продолжали поддерживать друг друга, растить дочь. Я до последнего не думала, что с близким человеком, которого ты выбрал самостоятельно во взрослом возрасте, можно разойтись из-за политики. В последние два месяца я много раз плакала из-за новостей, вздрагивала от мысли: а что если бы мы с дочкой были не здесь, а там? Артур мне показывал совсем другие новости и говорил, чтобы я не забивала себе голову либеральной х***ёй, что как бы ни было, а в беде надо поддерживать своих.

Две недели назад я сняла квартиру, куда ушла подумать о нашем будущем. Артур каждый вечер приходит гулять с дочкой, он по-прежнему самый классный и поддерживающий отец, которого я только могла представить. Я всегда могу попросить его о помощи, но сейчас сложное время, и я перестаю понимать, насколько безопасно оставаться партнёрами при таких разных взглядах. Теперь я знаю, что в жизнь семьи всегда могут добавиться новые внешние факторы. Мне кажется, единственный надёжный способ пережить их вместе заключается в том, чтобы на берегу максимально подробно поговорить о взглядах на глобальные ситуации и о личных границах допустимых вещей.

 Я ходил на митинги с начала 2010-х. Я люблю Россию и долго надеялся что-то исправить. С Дашей (имя изменено) мы встречались последние полтора года. Она работает в государственном учреждении и сама никогда не участвовала в политических движениях, но спокойно относилась к моим взглядам. Например, приносила мне книги и прессу, когда я был под арестом. Я не считаю, что партнёры обязательно должны всё делать вместе, мне вполне хватало человеческой поддержки и того, что по всем глобальным политическим вещам Даша в целом была со мной согласна.

Этой зимой меня задержали на антивоенном митинге. А у Даши на работе сотрудников обязали носить георгиевскую ленту. Возможно, помимо этого была ещё пропаганда. Потому что через какое-то время Даша стала называть мою позицию поспешными выводами и нежеланием выслушать все стороны, чтобы разобраться в конфликте. Мы оба склонны решать любой спор с помощью переговоров, поэтому очень долго показывали друг другу новости, статьи, документальные съёмки. Я отчаялся, когда про видео, сделанное на слабенький телефон, Даша сказала, что это антироссийский фейк. Я подумал, хорошо, что мы вместе восемнадцать месяцев, а не восемнадцать лет. И можем разойтись без особых потерь.

Этой весной я покинул Россию. Мы с Дашей продолжаем практически ежедневно переписываться и интересоваться делами друг друга. Она близкий мне человек, отлично меня понимает. Мне всегда радостно слышать, что у неё всё хорошо. Уверен, мы бы прожили счастливую жизнь, если бы в феврале не произошло то, что произошло, и у нас не сформировалось бы к этому разного отношения.

 Мы познакомились с Максом прошлым летом, когда я приезжала в Берлин на стажировку от университета. Я свайпнула его профиль в тиндере, и мы пошли выпить кофе. Семья Макса перебралась в Германию из Беларуси, когда ему было шесть лет. Так что у нас не было языкового барьера, что с моим A2 по немецкому очень спасало ситуацию. Сначала встречались без обязательств, потом я приехала к нему на Рождество и мы договорились, что на следующий год я попробую поступить в Германии и тогда мы сможем совместно принять решение, хотим ли мы съехаться. Макс учится на политологии, и мы всегда много говорили об обстановке в разных странах, Макс репостил мои фотографии с митингов и говорил, что гордится тем, что я делаю это в стране, где не совсем безопасно выходить на улицу.

Двадцать четвёртого февраля мы оба пропустили первую пару в своих университетах — обсуждали происходящее, делились страхами и пытались поддержать друг друга. Через несколько дней Макс стал присылать мне репосты новостей, в том числе русскоязычных. С подтекстом вроде того, что я нахожусь в России, мне промывают мозги пропагандой, а так хоть на его скринах что-то посмотрю. Это было очень больно, я сказала, что умею получать информацию и он не может этого не знать. Мы всё обсудили и помирились. Тем не менее что-то подобное стало происходить достаточно часто. Он мог сказать: «Ты же понимаешь, что международная карьера тебе теперь вряд ли светит с этим паспортом?» Или, например: «Ты там в Москве ещё не встаёшь в Z-колонну?» Я попросила о паузе. У меня в окружении многие недоумевали от нашего разрыва: мы единомышленники и мы разошлись.

Я понимаю, что все в стрессе. И что точно не мне в этой ситуации стоит на что-то жаловаться: тысячи людей переживают намного более серьёзные вещи, чем расставание с парнем. Просто решила для себя, что я достойна не терпеть пассивную и активную агрессию и могу себе позволить сосредоточиться на других вещах. Например, учёбе и волонтёрстве.

ФОТОГРАФИИ: Elena — stock.adobe.com (1, 2, 3)