ЖизньФеминизм для грустных:
Как меланхолия стала политической

Политика грусти

Феминистские исследовательницы давно обратили внимание: меланхолия — это привилегия. Сначала она долго принадлежала мужчинам, в то время как женская грусть считалась либо чем-то тривиальным, мелочным и вызванным исключительно личными причинами либо чем-то опасным. Мужчины воспевали своё страдание в стихах и философских трактатах, женщины же могли оказаться в психиатрической лечебнице только потому, что горевали после смерти близкого человека или переутомились от работы по дому. Клеймо «истерички» преследовало женщин, которые так или иначе не вписывались в патриархальные рамки. «Истерическими» называли и требования суфражисток, чему многие из них сопротивлялись. В своей речи от 14 февраля 1913 года Эммелин Панкхёрст подчеркнула: «Я хочу, чтобы вы видели [наш протест] не как изолированные действия истеричных женщин, но как чётко продуманный план с определёнными намерениями и целями».

Но не все феминистки противились сравнению с «истеричками». Некоторые призывали переприсвоить себе это определение, а «истеричку» рассматривать как символ сопротивления. Как писала Эстер Хатфлесс в книге «Dora, Hysteria and Gender», «истеричка» для патриархата — это элемент беспокойства, поскольку она противостоит гендерным нормам и охраняет женскую сексуальность от подавления и разрушения. В эмансипаторном потенциале «истеричек» была уверена и французская теоретикесса Элен Сиксу. Она называла их «провозвестниками новых женщин», которые не соглашаются на компромисс и «желают своё желание».

В конце XIX — начале XX века женская грусть постепенно начинает обретать голос. В 1892 году выходит рассказ Шарлотты Перкинс Гилман «Жёлтые обои», главную героиню которого фактически запирает в доме собственный муж, считая, что домашняя жизнь поможет жене преодолеть послеродовую депрессию. В романе 1899 года «Пробуждение» Кейт Шопен описывает терзания женщины, которая разрывается между своими желаниями и предписанной ей социальной ролью жены и матери. В 50–60-х годах XX века исповедальная поэзия Сильвии Плат и Энн Секстон проливает свет на женское ментальное здоровье и внутренний конфликт, вызванный социальными ожиданиями от женщин.

В 1963 году, когда Сильвия Плат кончает с собой, выходит в свет знаменитая книга Бетти Фридан «Загадка женственности», в которой исследовательница описывает негативные последствия распространённого мифа о том, что высшее счастье женщины — в замужестве и материнстве. Опросы домохозяек показали, что многие из них несчастливы, они не чувствуют себя реализованными дома, но считают это своей личной проблемой и стыдятся обсуждать её с другими женщинами.

В конце 1960-х — начале 1970-х ситуация меняется: появляются группы роста самосознания, где женщины не только обсуждают феминистские идеи, но и делятся своим опытом и переживаниями, выстраивают комьюнити единомышленниц и получают поддержку. Именно в это время американская феминистка и организаторка подобных групп Кэрол Хэниш формулирует в своём эссе 1970 года тезис «личные проблемы есть политические проблемы», который редакторы сокращают до ёмкого «личное есть политическое». Женские разочарование, гнев, грусть в этой формуле обретают политическое измерение.

Саманта Джонс против Эми Данн

В конце 90-х — начале нулевых годов появляется представление о том, что феминистская борьба больше неактуальна, что мы живём в постфеминистском обществе. Популярный сериал «Секс в большом городе» рассказывал историю четырёх успешных белых женщин, которые прокладывают свой путь в новом эмансипированном обществе, где возможно всё, даже содержать квартиру в центре мегаполиса на деньги колумнистки. Неунывающая Саманта Джонс стала феминистской иконой на долгие годы вперёд — как женщина, которая знает, чего и как хочет. «СВБГ» рисует образ «идеальной феминистки» — уверенной в себе, оптимистичной и независимой женщины, которая не обращает внимания на общественное мнение, но тем не менее вписывается в общепринятые стандарты красоты. Эта женщина олицетворяла собой понятие эмпауэрмента, в котором нет места сомнениям, унынию и депрессии.

Почву для Саманты Джонс подготовила певица Ида Кокс, когда ещё в 1924 году сочинила и исполнила песню (и по совместительству феминистский гимн) «Wild Women Don’t Have the Blues». В ней Кокс поёт, что, если мужчина не будет относиться к ней как следует, она без лишних сожалений разорвёт с ним контакт. Она не понимает женщин, которые «стонут» и жалуются; Кокс настаивает, что только «дикие», свободные женщины поступают верно. «Wild women don’t worry, wild women don’t have the blues» — повторяет исполнительница. Грусть в такой парадигме воспринимается как эмоция, которая не может быть совмещена с «крутизной», эмпауэрментом, достоинством и силой. «Сильные женщины» на экране редко позволяют себе негативные эмоции, а когда позволяют, то предпочитают грусти злость, которая заряжает их на борьбу и новые достижения.

Образ Саманты Джонс — успешной и популярной, целеустремлённой и конвенционально привлекательной — очень приглянулся популярной культуре. Такая девушка не выступает против патриархата открыто, но думает, что может заставить его работать на себя, используя свою внешность и другие привилегии. Как правило, она добивается успеха и считает это доказательством, что всё возможно, стоит только захотеть. Блэр Уолдорф из «Сплетницы» и Реджина Джордж из «Дрянных девчонок» стали ролевыми моделями для многих молодых девушек, которые, устав от ограничений патриархата, стремились к успеху в «мужском мире» любой ценой. Даже ценой предательства подруг и принижения других женщин.

Кульминация этой идеи — книга предпринимательницы Софии Аморузо «#Girlboss. Как я создала миллионный бизнес, не имея денег, офиса и высшего образования», которую она опубликовала в 2014 году. Основательница Nasty Gal продвигала идею, что женщине достичь успеха в мужском деловом мире можно и даже нужно, ведь чем больше в компаниях женщин-руководительниц, тем ближе гендерное равенство и карьерный успех всех женщин. Однако ряд крупных скандалов показал, что многие женщины на руководящих позициях не спешат внедрять политику инклюзивности в своих компаниях и скорее встраиваются в патриархальные отношения власти, чем пытаются их разрушить. В июне 2020 года, в разгар кампании Black Lives Matter, несколько женщин-CEO покинули свои посты на фоне обвинений в токсичной и расистской рабочей среде.

Сегодня понятие «гёрлбоссы» переживает трансформацию: этим словом стали называть морально неустойчивых женщин, которые в своей борьбе готовы на жестокость и крайние меры. Воплощением новой ипостаси girlboss стала Эми Данн — героиня книги и фильма «Исчезнувшая», хитроумно отомстившая неверному мужу. Её монолог про «отпадную девчонку» многие считают феминистским манифестом. В нём она разоблачает миф об улыбке, с которой женщины встречают желания своего партнёра. А также миф о «лёгкости», с которой женщины соответствуют противоречивым требованиям патриархата.

Эра Флибэг

Эми Данн или Нина Сейерс («Чёрный лебедь») и подобные им героини — тёмная сторона гёрлбосс-культуры и культа женского успеха. Будучи амбициозными и властными, они тем не менее не имеют иллюзий относительно устройства мира. Они больше не верят в честную борьбу, светлое равноправное будущее и восхождение по карьерной лестнице, но стремятся выжить и преуспеть в мужском мире так, как могут.

Репрезентация «типичной феминистки» в массовой культуре последних десятилетий не ограничивалась образами позитивных, «сильных» и уверенных женщин, но включала в себя и известный троп «феминистки-кайфоломщицы». Дарья из одноимённого мультсериала известна не только своим неизменно равнодушным выражением лица, пессимизмом и цинизмом, но и готовностью обсуждать и осуждать мизогинию и расизм. Схожим образом Кейт из фильма «Десять причин моей ненависти» не стесняется портить кому-то веселье, если считает его неэтичным и неуместным. Интересно, что в одной из сцен фильма Кейт читает полуавтобиографический роман Сильвии Плат «Под стеклянным потолком» — библию грустных девушек. Эту же книгу упоминает в одном из эпизодов «Полового воспитания» Мейв Уайли — саркастичная и немного угрюмая девушка-подросток, которая не стесняется произносить феминистские речи в школе и ставить на место сверстников-сексистов.

Если гёрлбоссы в своих разнообразных ипостасях стремятся так или иначе противостоять патриархату, то новые героини массовой культуры диссоциируются. Яркий пример — Флибэг из одноимённого сериала, которая вдохновила тысячи тиктокерш на тренд «I’m in my fleabag era». Быть во «fleabag era» значит сознательно предаваться саморазрушению и сублимировать своё недовольство патриархатом в самоуничижительные шутки. Флибэг не восстаёт против своего угнетения, но равнодушно признаётся, что она плохая феминистка. Женщины рождены с болью внутри, говорится в сериале, и Флибэг справляется с этой мрачной реальностью с помощью диссоциации — ироничной улыбки в камеру и усвоения направленного на неё взгляда зрителя.

В 2019 году Эммелин Кляйн опубликовала статью под названием «The Smartest Women I Know Are All Dissociating», в которой ввела термин «диссоциативный феминизм». По сути, такой феминизм — это продукт токсичной гёрлбосс-культуры и альтернатива образу «that girl» — успешной, красивой и уверенной девушки, у которой всё под контролем. Устав от обещаний скорого равноправия и культа уверенности в себе, девушки предпочитают диссоциироваться от феминистской борьбы и честно, иронично рассказывать о своих страданиях и проблемах. Вместо того чтобы скрывать навязанное патриархатом недовольство своим телом за стремлением к «здоровому образу жизни», как это делала бы «that girl», диссоциативная феминистка спокойно признаётся, что променяла бы десять лет своей жизни на идеальную фигуру.

Теория грустных девочек

Подобная откровенность не новый феномен в массовой культуре. В 2015 году американская художница и феминистка Одри Уоллен сформулировала «sad girl theory» («теорию грустных девочек»), в которой предложила воспринимать женскую грусть как инструмент борьбы и сопротивления. Иконами движения Уоллен назвала Сильвию Плат, Джуди Гарленд и Лану Дель Рей.

По мнению Уоллен, политически важно, чтобы феминизм принимал женскую грусть во внимание. «Грустные девочки были невидимыми в течение тысячелетий. Самоубийство — основная причина смерти девушек от 15 до 19 лет по всему миру, но мы продолжаем говорить им, что их грусть — их собственная вина и её следует держать в секрете. <…> Вместо того чтобы пытаться представить девичество как что-то позитивное, вместо насильственного насаждения оптимизма и „любви к себе“, которое похоже на приклеивание пластыря на зияющую рану, феминизм должен признать, что быть девочкой в этом мире чертовски сложно», — писала она.

Сложности девичества показывали девушки на платформе Tumblr в начале 2010-х годов. Эстетика «tumblr girl» подразумевалась как набор чёрно-белых картинок с грустными цитатами о ментальных расстройствах и отношениях, посты о недовольстве собственным телом, репосты фотографий худых моделей и знаменитостей с тегом #thinspo и инди-музыку — в особенности песни известных своей меланхоличной лирикой Ланы Дель Рей, Мелани Мартинес и Марины. Хотя в контенте «tumblr girls» было много проблематичного (например, романтизация ментальных расстройств, включая расстройства пищевого поведения), он делал видимым проблемы девушек-подростков и сложности взросления в патриархальном мире.

В своей книге «Cruel Optimism» теоретикесса Лорен Берлант определила жестокий оптимизм как «сохранение привязанности к чрезвычайно проблематичному объекту». Этим объектом может быть идея романтической любви или представление о «хорошей жизни», в которой человек всем удовлетворён. Таким же объектом жестокого оптимизма может быть и вера в легкодостижимый женский успех, в идеальную girlboss или that girl, которая умело жонглирует личной жизнью, карьерой, хорошим самочувствием и саморазвитием. Жестокость такого оптимизма заключается в том, что люди не всегда готовы отказываться от его объектов, даже если они угрожают их благополучию. Привязанность к ним даёт человеку обманчивое чувство, что в желании обрести их и заключается настоящая жизнь.

Именно от этой привязанности предлагает отказаться теоретикесса Сара Ахмед, говоря о «феминистке-кайфоломщице». «Заниматься политическим активизмом — значит бороться против счастья. <…> Наши активистские архивы, таким образом — несчастные архивы. Только представьте весь труд критики за нашими спинами: феминистская критика фигуры „счастливой домохозяйки“, развенчание темнокожими активистками мифа о „счастливых рабах“, квир-критика сентиментализации гетеросексуальности как домашнего счастья», — пишет она.

Согласно феминистской критике, и жестокий оптимизм, и счастье нередко используются, чтобы оправдать дискриминационные социальные нормы и выдать их за необходимое общественное благо. Образы уверенных в себе «сильных женщин» обещали, что счастье возможно, если приложить усилия. Однако реальность, в которой существует структурное угнетение, раз за разом показывала, что эти обещания ложные.

Зачем это всё

Реакцией на разочарование стали новые героини — sad girls, диссоциативные феминистки, девушки во fleabag era. Как пишут авторки «Манифеста грустных девочек»: «При капитализме не существует хэппи-энда». И одна из миссий грустных феминисток — напоминать об этом. «Мы, грустные девочки, обнажаем трещины в системе. Мы показываем, как господствующий цайтгайст путается в своих собственных противоречиях. Поэтому да, очень важно, чтобы мы, фанатки американской мечты, периодически плакали и блевали в туалете, делали селфи с ретрофильтрами и постили их в инстаграме (компания Meta признана экстремистской в РФ, её деятельность на территории страны запрещена. — Прим. ред.). Так мы показываем, что неолиберальное обещание счастья — обман», — гласит манифест.

Грустный и диссоциативный феминизмы не лишены собственных проблем и противоречий. Они не заряжены на борьбу, они ограничиваются критикой патриархальной системы, но не предлагают альтернативного будущего и не работают на него. Они также не лишены классизма, расизма и лукизма. Феминистские исследовательницы не раз отмечали, что общепринятый образ грустной девушки в массовой культуре — худая, конвенционально привлекательная и обеспеченная белая девушка. Небелым и бедным женщинам в грусти и меланхолии часто отказано.

При этом многие атрибуты эстетики «sad girl» заимствованы из других культур. Например, чикана-коллектив Sad Girls y Qué обращает внимание, что истоки sad girl следует искать в культуре chola, а именно фильме 1994 года «Mi Vida Loca», главную героиню которого зовут Sad Girl. Интересно, что многие элементы chola-культуры заимствовала в своей лирике и эстетике Лана Дель Рей — исполнительница, которая считается многими одной из главных фигур грустного феминизма.

Грустный, диссоциативный и другие альтернативные феминизмы необходимы, чтобы напоминать о сложностях и несправедливостях мира, работающего по законам расизма, сексизма, гомофобии о других дискриминационных политик. Пока существуют однобокие репрезентации «сильных женщин», которые с лёгкостью добились успеха при капитализме, будет существовать и Флибэг, напоминающая о призрачности этого мифа. Женщинам долгое время было отказано в грусти, и феминизм не должен продолжать эту традицию, вытесняя меланхолию в угоду позитивным и оптимистичным феминистским образам.

«Wild women don’t have the blues» — пела Ида Кокс в 1924 году. В 2014 году японо-американская исполнительница Мицки добавила: «But I find that lately, I’ve been crying like a tall child» («Но я замечаю, что в последнее время плачу как большой ребёнок») — и за это её полюбили девушки по всему миру.

ФОТОГРАФИИ: wikipedia / Общественное достояние (1, 2), Audrey Wollen / соцсети, Sad Girls / соцсети, HBO, MTV, BBC Three