Жизнь«Мне комфортнее общаться со взрослыми людьми»: Рассказы «поздних» детей о своих родителях
Осознанное материнство и страх смерти
Не секрет, что сейчас всё больше людей не считают рождение ребёнка и создание семьи своей обязанностью и делают это тогда, когда им захочется. Осознанный подход к воспитанию детей нередко гарантирует счастливое и благополучное будущее для ребёнка, но может обернуться и конфликтом поколений или синдромом «сэндвича», когда повзрослевшие дети занимаются и собственными семьями, и зависящими от них родителями. На самих «поздних» детей, впрочем, часто влияют и стереотипы о том, что их родители «недостаточно молоды». Мы поговорили с «поздними» детьми о том, как складывалось их общение с родителями и как они ощущали себя сами.
Полина Шевцова
Алла
Я родилась, когда маме было сорок пять. Я третий ребёнок в семье — сейчас моей старшей сестре сорок, а брату — двадцать пять. Изначально мой папа был против моего рождения, поскольку переживал за здоровье мамы из-за поздних родов. Его опасения были оправданны: сразу после рождения у меня обнаружилось серьёзное генетическое заболевание, из-за которого мне пришлось делать операцию на второй день жизни. Уже во взрослом возрасте один хирург сказал мне, что на мой диагноз повлиял возраст родителей. При этом я допускаю, что свою роль сыграли скорее какие-то упущения: двадцать лет назад не так следили за состоянием беременных, как сейчас.
Мои родители никогда не делали акцент на том, что у меня есть какие-то ограничения по здоровью. Я ела всё, что хотела, и занималась спортом, хотя нас предупредили, что мне нельзя тренироваться. Я никогда не чувствовала себя отличной от других. После перенесённых операций у меня остался шрам на животе — родители убедили меня, что я очень красивая и с ним, поэтому я никогда не испытывала комплексов из-за «царапинки», как мой шрам шутя называл папа. Мне кажется, именно благодаря зрелому возрасту родители понимали, как важно донести такие вещи до ребёнка.
Когда я была маленькой, мама уже не работала, поэтому всё своё время посвятила моему воспитанию. Мама очень дорожила мной и переживала за меня — до подросткового возраста меня не отпускали одну из дома. Родители всегда боялись, что со мной что-то случится: первый раз я поехала одна на метро в четырнадцать лет, тогда у меня в кармане лежали ножницы и в каждом человеке я видела маньяка. Я до сих пор окончательно не проработала этот страх — порой с опаской выхожу из лифта или стараюсь, чтобы его двери поскорее закрылись.
Из-за этого в детстве я по большей части общалась только со взрослыми из родительского круга. Это сказывается и сейчас: мне комфортнее общаться с более взрослыми людьми и мой жених Гриша старше меня на одиннадцать лет. Я хуже понимала своих сверстников: игры одноклассников в догонялки казались мне странными, как и их проблемы и ссоры, — я привыкла к беседам родителей о более взрослых вещах. Детские разборки казались мне странными. А ещё я не могла присоединиться к разговорам моих школьных друзей о бабушках и дедушках: в моей семье многие из них уже умерли до моего рождения, а с оставшимися я практически не общалась.
У родителей никогда не было возрастной надменности в духе «я прожил жизнь, слушайте меня, я вас научу». С другой стороны, они оказались совершенно не готовы к тому, что в четырнадцать лет мне диагностировали депрессию
При этом сами отношения с родителями у меня складывались по-разному. С одной стороны, они всегда пытались не отставать от времени, умели общаться с людьми абсолютно разного возраста и были лёгкими на подъём. У родителей никогда не было возрастной надменности в духе «я прожил жизнь, слушайте меня, я вас научу». С другой — они оказались совершенно не готовы к тому, что в подростковом возрасте, в четырнадцать лет, мне диагностировали депрессию — время её начала отлично отслеживается по моим записям в дневниках. В ответ на просьбу, что мне нужна помощь, мама всегда просила меня улыбнуться и говорила, что я просто устала. Мама отнеслась к моему расстройству всерьёз, только когда у меня началось суицидальное поведение — она до сих пор боится, что о моей депрессии кто-нибудь узнает и «меня не возьмут на работу и не выдадут карточку в банке». Также она думает, что от медикаментозных препаратов у меня рано или поздно разовьётся наркотическая зависимость.
Папа и вовсе воспринял моё в состояние в штыки — он перестал со мной общаться. Он считал, что я придумала себе болезнь, отправлял мне статьи с сомнительными медицинскими советами, что для лечения от депрессии нужно «потанцевать и сходить в парк». Из-за его позиции у нас крайне натянутые отношения уже восемь лет — я боюсь, что уже ничего не изменится.
У меня очень большой страх потери родителей. Особенно сильно я переживаю за жизнь мамы. Я думаю о её смерти с шести лет — тогда ей был пятьдесят один год. Сейчас ей шестьдесят пять, у неё есть проблемы со здоровьем, поэтому я понимаю, что в ближайшие годы она может уйти. Из-за моего генетического заболевания у нас очень сильная связь — однажды меня привезли в больницу за пятнадцать минут до моей смерти, и я чуть ли не умерла у неё на руках. Не представляю свою жизнь без этого человека. За папу я тоже переживаю — ему уже семьдесят, но в силу нашего конфликта у нас нет настолько близкой эмоциональной связи.
Мне кажется эгоистичным обвинять родителей в том, что они поздно меня родили и рано оставят. Более того, в определённой степени их опыт помог мне: я рано повзрослела и раньше своих сверстников начала самостоятельно распоряжаться своей жизнью. Наверное, мне бы хотелось прожить длинное детство. Наверное, мне бы хотелось отправиться с родителями в сплав на байдарках или чаще кататься на велосипедах. Но я прекрасно понимаю: каждому — своё.
Сейчас я живу вместе с Гришей. Я рано вступила в серьёзные отношения, но никогда специально этого не планировала — я не хотела задумываться о семье до тридцати лет. Мы не планируем рожать детей в ближайшее время.
Мои родители в какой-то степени отнеслись к рождению детей несерьёзно и, на мой взгляд, допустили серьёзные ошибки в воспитании своих старших детей. Когда моя сестра была маленькой, мама много работала и практически не проводила с ней времени — у неё до сих пор осталась очень сильная обида на отсутствие родительского внимания. Возможно, она даже испытывает зависть ко мне, поскольку моё воспитание кардинально отличается.
При этом сестра сама воспроизводит негативный опыт: она родила в восемнадцать, а в девятнадцать развелась с мужем, потому что у него была алкогольная зависимость. Ей пришлось самой воспитывать ребёнка.
Я думаю, возраст — плохой ориентир для рождения детей. Одни готовы к созданию семьи в двадцать, другим стоит дважды подумать о родах в сорок. Если человек решил, что в его жизни должен появиться ребёнок, он должен со всей ответственностью подойти к медицинским анализам, к финансам и ко многим другим аспектам жизни. А ещё он должен быть готов уделить ребёнку достаточное количество времени, чтобы вырастить его не травмированным человеком.
Маша
Я второй ребёнок в семье: сейчас мне двадцать два, маме — шестьдесят два года, а папе — семьдесят пять лет. Субъективно кажется, что на отношения с детьми куда больше влияет характер родителей, а не их возраст. В детстве я много времени проводила с папой: мы часто играли, ездили вдвоём на дачу, разбирали логические задачки из книжек, что-то мастерили вместе. С мамой тоже были тёплые отношения, но с папой мне было интереснее. Сейчас я думаю, что в детстве он играл для меня роль дедушки: старший брат был моим кумиром и образцом для подражания, а папа хорошо ладил с детьми.
По мере взросления я сравнивала свою семью с родителями сверстников и обнаруживала различия. Например, когда папа приходил забирать меня из детского сада, ребята говорили мне, что за мной пришёл дедушка. В начальной школе у меня была лучшая подружка, и её бабушке было столько же лет, сколько моему папе, — тогда я впервые по-настоящему задумалась. В школьный период я впервые осознала, что моя семейная ситуация сильно не похожа на среднее значение по окружению.
С началом переходного возраста мы с папой стали общаться меньше, поскольку у него было излишне контролирующее поведение, а мама позволяла делать больше. Я на него часто обижалась за контроль — были дни, когда мы не разговаривали. Плюс в тот момент стала сильно чувствоваться наша разница в возрасте. С годами отношения постепенно улучшились, и сейчас я хорошо общаюсь с обоими родителями.
У меня довольно образованная семья: мама преподаёт в вузе, папа работает в сфере космического приборостроения. При этом родители никогда не давили и не ругали меня за редкие эпизодические двойки-тройки. Напротив, всегда поддерживали и хвалили за успехи, даже самые незначительные. Однако я, наоборот, ставила себе высокие планки: получать лучшие оценки, выигрывать в конкурсах, быть всегда на первых местах. Какое-то внутреннее чувство перфекционизма не позволяло мне расслабиться, я всегда стремилась к лучшему результату, чтобы быть поводом для гордости. Иногда хотелось, чтобы родители были молодыми и неопытными, чтобы у меня не было страха за совершение ошибки, чтобы не боялась их подвести или откатиться в развитии назад.
Аня
Для меня отец стал более близким из родителей — ему был сорок один год, когда я родилась. У нас были очень схожие характеры. Зрелый возраст отца не оказывал на наши отношения никакого явного положительного влияния, кроме разве что его возможности делиться историями из детства. Они напоминали мне сюжеты из произведений школьной программы по литературе: истории, такие далёкие от той реальности, в которой росла я.
Я тяжело переживаю его утрату — по факту для меня он был больше другом, чем родителем. Именно с ним мы тайком от мамы покупали «вредные» конфеты на кассах в магазинах, газировку, часами без перерывов смотрели фильмы
При этом возраст отца беспокоил меня с самого детства. Горечь первого осознания смертности родителей в каком-то смысле подпитывалась тем, что родители всех моих друзей были моложе. На школьных праздниках и днях рождения они выглядели свежее и активнее. В них чувствовалась какая-то искра, живость. На их фоне мой отец выделялся высокой и вялой фигурой, ему редко удавалось поддержать формальный разговор обо всём и ни о чём. Я часто замечала, что, к моему стыду, несмотря на то, как сильно я любила отца и как сильно мне нравилось проводить с ним время дома или наедине, мне не хотелось, чтобы меня увидели с ним в компании моих сверстников.
Несколько лет назад папе поставили онкологический диагноз четвёртой степени. Было больно и страшно. В тот момент я поступала в университет, переезжала в Москву, оставляла семью и всю свою прошлую жизнь позади, так что произошедшее стало для меня двойным испытанием.
Я никогда не верила в то, что папа сможет пережить все предназначенные для него курсы лечения. Хотелось просто думать, что заболевание получится сдерживать и обеспечить отцу комфортное существование. В его разговорах со мной о болезни также не чувствовалась вера в победу, ведь сражаться с онкологическим заболеванием после шестидесяти под силу далеко не каждому организму — примерно полгода назад его не стало.
Я тяжело переживаю его утрату — по факту для меня он был больше другом, чем родителем. Именно с ним мы тайком от мамы покупали «вредные» конфеты на кассах в магазинах, газировку, часами без перерывов смотрели фильмы. Я могла разговаривать с ним о чём угодно, он всегда с удовольствием и внимательно меня слушал. С одной стороны, выглядит так, что он относился к моему воспитанию менее ответственно, с другой — он давал всем своим детям больше свободы, больше личного пространства и времени, которым можно распоряжаться.
Я скучаю по отцу. Часто вспоминаю последние проведённые с ним выходные, когда он учил меня правильно готовить пельмени и в тысячный раз рассказывал свои истории и штуки. Отпускать близких и дорогих людей тяжело, но иногда необходимо. Порой я ловлю себя на мысли, что я всё ещё жду, как однажды он напишет и спросит, как у меня дела.
Варя
В момент моего рождения маме было почти тридцать девять лет. Я стала первым ребёнком в семье, поскольку именно в тот момент она впервые задумалась о материнстве — раньше она не хотела и не планировала воспитывать детей. Отец ушёл из моей жизни, когда мне было семь лет. Мне обидно, что понятие «поздний ребёнок» доставляет больше проблем именно матери: для мужчины считается нормальным иметь ребёнка и в шестьдесят, и в семьдесят лет, а статус «старородящая» для женщины звучит как клеймо.
Мама рассказывала, что на её решение завести детей повлияла профессия — она акушер-гинеколог, и в её практике был момент, когда она лечила бесплодие, тогда и появилось сильное желание завести ребёнка. Сначала мы жили в Иркутске, но потом переехали в Москву, и, чтобы обеспечить семью, маме пришлось работать сразу в трёх местах. Поскольку отца не было в нашей жизни, это приводило к тому, что в доме всегда была няня. Вплоть до двенадцати лет я называла няню «мамой», а маму — «няней», не понимая, почему моя «настоящая» мама на это обижается: слово «няня» мне казалось уменьшительно-ласкательным и милым. Вместе с тем мама всеми силами старалась вкладываться в моё развитие: я посещала кружки, ходила в музыкальную школу, меня всегда пытались чем-то занять.
Первый раз я почувствовала, что моя мама немолода, когда играла с одной из нянь, с ней у меня сложилась более близкая эмоциональная связь. Мы просто бегали по детской площадке, и я расстроилась, что в силу маминого возраста мы не можем постоянно так играть.
В подростковом возрасте стало сложнее. Например, мне было несколько некомфортно из-за того, что моя мама практически не принимала участия в школьной жизни. В то время, как другие мамы мамы могли посвятить себя организации мероприятий, праздников, общались между собой, моя мама работала на непростой должности заведующей клиникой и поэтому едва знала имена моих одноклассников, а в школе была от силы один раз. Я в одиночестве делала уроки, с мамой мы контактировали только поздно вечером. И я подспудно связывала это с её возрастом.
Я не думаю, что комплексовала из-за возраста мамы. Скорее всего, это связано с тем, как дети воспринимают возраст. Я хорошо ощутила это, когда, будучи ещё несовершеннолетней, работала вожатой в детском лагере. На вопросы детей о своём возрасте я просила угадать, и один раз услышала в ответ, что мне сорок два года. Для ребёнка все взрослые — «взрослые». Правда, я выглядела старше — может, из-за стиля в одежде: в двенадцать лет меня однажды перепутали с мамой, которая пришла забрать кого-то из школы.
Гораздо сложнее оказалось найти общий язык с мамой в вопросах ценностей и отстаивания личных границ. Мне кажется, что на момент моего рождения она реализовалась в карьере, но не понимала, как вести себя в роли матери. Из-за этого наше общение оборачивалось гиперопекой.
Часто бывает так, что поздних детей или очень сильно опекают, или растят в довольно открытой, свободной среде. Моя ситуация была ироничной: я обрела свободу не по желанию мамы, а поскольку мамы не было рядом. Я начала самостоятельно жить в восемнадцать лет и довольно быстро привыкла к этому.
К смерти мамы я стараюсь относиться прагматично. Год назад мы потеряли бабушку, и это стало травматичным опытом для мамы. В свою очередь я понимаю, что мама сможет поддерживать меня максимум до своих шестидесяти пяти лет (ещё совсем недолго), что мотивирует меня быстрее вставать на ноги. Я готовлю себя к тому, что если моя мама осталась одна только в шестьдесят лет, уже имея семью, жильё и стабильный доход, то я могу остаться одна даже раньше тридцати. Но у меня есть уверенность, что в жизни у меня свой путь и я не пропаду. Страха нет.
Катя
Я родилась, когда маме было тридцать четыре, а отцу — сорок. У отца есть дочь от первого брака, правда, он не сильно занимался её воспитанием. Поэтому я не могу сказать, что у моих родителей за плечами был опыт воспитания детей — они себя вели так же, как и остальные.
Впервые «поздним» ребёнком я почувствовала себя в начальной школе. Я удивлялась молодости родителей моих одноклассников, тому, что они родили своих детей в районе двадцати лет. После этих мыслей я немного смущалась. Со временем, когда я выросла и начала учиться в университете, это уже не ощущалось.
Отец постоянно шутит о своей смерти, что помогло мне относиться к этому проще. К тому же в моей семье есть долгожители — моей бабушке со стороны папы девяносто четыре года. Есть вероятность, что родители так же долго проживут
Возраст моих родителей не сказывался на отношениях в семье. Более того, он стал плюсом, поскольку они успели реализоваться в карьере и жизни. Они бережно относились к моим желаниям, всегда меня поддерживали и разрешали самостоятельно выбирать интересы и увлечения. Благодаря этому я очень многим занималась в детстве: попробовала себя в рисовании, настольном теннисе и музыке. А ещё мы не испытывали финансовых трудностей и много путешествовали вдвоём с мамой.
Однако в подростковом возрасте у нас начались конфликты, в это же время отец ушёл из семьи. Я часто ругалась с мамой, и вместе мы пережили стандартный конфликт поколений. Я была очень радикально настроена против традиционных ценностей, что мои родители не понимали, поскольку выросли в другой повестке. Сейчас я осознаю, что нам просто не стоит обсуждать такие темы — мы не сможем переубедить друг друга. Я предпочитаю искать другие точки соприкосновения — например, разговаривать о музыке и литературе.
Временами я задумываюсь о смерти родителей, но не чувствую страха. Я понимаю, что в окружении моего отца уже есть люди, которые покинули этот свет. Люди его года рождения. В основном из-за болезни. Отец постоянно шутит о своей смерти, что помогло мне относиться к этому проще. К тому же в моей семье есть долгожители — моей бабушке со стороны папы девяносто четыре года. Есть вероятность, что родители так же долго проживут.
Мне нравится опыт моих родителей, и я не планирую задумываться о рождении ребёнка раньше тридцати. Я рада, что они успели пожить жизнь без детей, у них было время построить свою карьеру, насладиться жизнью. Мне кажется, это здорово, что сейчас подобный стиль жизни становится стандартным. Можно не торопиться с созданием семьи, и ничего страшного не произойдёт. Так что на любой бестактный вопрос о том, когда я думаю завести ребёнка, я с радостью приведу в пример родителей. К слову, мама с отцом не давят на меня с внуками — понимают, что это моя жизнь и не им решать.
Я пока не чувствую, что должна становиться опорой для родителей. Во-первых, у мамы довольно насыщенная жизнь, иногда даже кажется, что она ярче моей. Во-вторых, я пока не готова: хотя я живу в другом городе, я всё ещё в процессе сепарации от родителей. Мне двадцать два, и я чувствую, что мама ко мне сильно привязана. Я ощущаю её гиперопеку и время от времени воспринимаю себя как ребёнка. Вроде бы и живу самостоятельно, работаю, решаю взрослые вопросы, но всё равно есть ощущение, что я очень юна для ответственности за семью.
ФОТОГРАФИИ: Dasha Yurk — stock.adobe.com (1, 2, 3)