Жизнь«Возможно, это стокгольмский синдром»: Девушки о сексизме и боссинге во время стажировок

текст: Полина Шевцова

Я стажируюсь в редакции популярного глянцевого журнала. Поначалу всё казалось идеальным: интересные задания, отзывчивый коллектив, несложный график и небольшая нагрузка, благодаря чему я могла заниматься работой в редакции без ущерба для учёбы. Я была воодушевлена работой в глянце, которая ещё до поступления на журфак казалась мне несбыточной мечтой, и под конец своей стажировки поговорила с начальницей о том, чтобы продолжить своё сотрудничество с журналом. Моему счастью не было предела: помимо продолжения работы, меня пообещали официально оформить, выплатить гонорар за три месяца и платить «чисто символическую сумму каждый месяц».

Сдав нужные документы, я ждала обещанных привилегий, но ни «чисто символической платы», ни оформления за этим не последовало. Более того, сильно увеличилась нагрузка: ночные «срочные» расшифровки с ужасным качеством записи звука, абсолютно ненормированный график, когда могли выдернуть работать ночью в выходные дни,  — это одно из обстоятельств, из-за которых меня стало преследовать перманентное эмоциональное выгорание. В то время у меня начались первые за три года учёбы проблемы в виде пересдач и плохих оценок, ведь теперь всё своё время я стала посвящать журналу. Но я верила, что мои страдания окупятся, ведь впереди меня ждали «оформление» и «гонорары»: тогда мне казалось, что я просто не имею права отказаться выполнять задание, раз эти люди были ко мне так добры, пообещав столько всего.

Началась пандемия, и редакция ушла на удалённую работу: я продолжала выполнять задания и ждать денег — месяц, другой, третий. Я работала, но по-прежнему получала лишь обещания и сообщения в стиле «обсудим твоё оформление завтра». Тогда я стала чаще напоминать об этом: писала начальству об оформлении и гонораре чуть ли не каждую неделю, но результата не было. В итоге мне перестали отвечать, реакции на своё письмо я могла ждать месяцами. Тогда же мне перестали давать работу, видимо, из-за моей «надоедливости». Недавно процесс всё-таки запустился, мне написал HR-отдел, чтобы я подъехала в офис подписать документы на гонорар — тот самый за три месяца стажировки (притом что стажировка моя длится уже год). С оформлением и официальной ежемесячной зарплатой уже сложнее: по выражению редакции, она пока «думает, на каких правах может меня оставить в штате».

Отмечу, что за время моей стажировки я подружилась и с другими стажёрами — не только из моего отдела. Одна девушка попала ровно в такую же ситуацию, как и я, только стажируется она на пару месяцев меньше — обещанных ей выплат и оформлений тоже не последовало. Насколько я знаю, сейчас она переходит в другое издание. Другого моего знакомого парня-стажёра повысили: сделали ассистентом отдела — теперь он официально оформлен и получает гонорар каждый месяц. Печально, что в нашей женской редакции девушки-стажёрки сталкиваются с сексизмом, хотя такого отношения мы явно не заслужили.

Возможно, это стокгольмский синдром, но я планирую и дальше работать в журнале, потому что мне это по-настоящему интересно. Такое отношение действительно неприятно и неприемлемо, но я верю, что справедливость восторжествует и мне воздастся за мои старания, как бы наивно это ни звучало.

На четвёртом курсе я проходила преддипломную практику. Во избежание возможных проблем с её защитой, я в числе первых подала заявление в редакцию крупного новостного агентства — за три месяца до официального старта работы. На свой запрос я получила ответ лишь спустя два месяца — всё это время я находилась в подвешенном состоянии и не знала, одобрили мою заявку или нет, нужно ли мне искать новое место прохождения практики или всё в порядке. В конечном итоге невролог прописал мне нейролептики: на фоне ситуации у меня усилилась тревожность, с которой я не могу справиться до сих пор.

Но даже после одобрения моей кандидатуры отношения с редакцией не сложились. Организация, не оговорив ни сроки работы, ни мои должностные полномочия, сразу же потребовала от меня безоговорочной отдачи делу — это привело к тому, что в свой день рождения, а именно за две с половиной недели до официального начала практики, я отлучилась на три часа и не имела возможности отвечать на сообщения, что было воспринято как непростительное, недопустимое правонарушение, вследствие которого организация отказалась со мной сотрудничать.

Я прекрасно понимаю, что недоразумения и непонимания на рабочем месте — стандартная жизненная ситуация. Но беда в том, что официально о решении редакции я узнала задним числом — точнее, от отдела практики университета лишь спустя две недели, в течение которых я работала с агентством и писала новостные заметки. На мой запрос я получила в ответ лишь пересланное безграмотное письмо, которое заставило меня задуматься и о профессионализме сотрудников агентства, и о его репутации.

В дальнейшем я обратила внимание, что из двух десятков поданных анкет агентство отклонило порядка 90 % женских. При этом оно весьма лояльно отнеслось к кандидатурам мальчиков — их было немного, порядка двух-трёх человек, но все они были трудоустроены в «престижные» по меркам агентства отделы вроде внешнеполитического и спортивного — даже без опыта работы. На своём примере замечу, что хорошее резюме было обязательным фактором для допуска к практике — видимо, все люди равны, но некоторые равны более, чем другие.

Я стажировалась в глянцевом журнале, одном из крупнейших в России, полтора года назад. Поначалу была невероятно этому рада, потому что давно мечтала заниматься фэшн-журналистикой, и думала, что максимально близка к своей цели. Потом поняла, что это абсолютно бессовестная разводка. В рамках стажировки я собирала и развозила обратно вещи для съемок, ассистировала на самих съемках, расшифровывала интервью — разумеется, бесплатно. 

Формально это не эксплуатация бесплатного труда — ты сам соглашается работать за «спасибо», ведясь на масштабы бренда и надеясь в перспективе что-то получить взамен. В целом для журналистики это нормальная практика. Редакции это прекрасно понимают и пользуются этим. Во всех объявлениях о стажировках написано, что возможно дальнейшее трудоустройство, на собеседовании говорится то же самое. В реальности — нет. Вряд ли стажёров трудоустроят, и не потому что они недостаточно хороши, а по простой причине, что сотрудники редакции не нужны. Штат полностью укомплектован, и изначально никто и не собирается никого брать.

Всё нужно лишь для того, чтобы подогреть интерес к на самом-то деле никому не нужной вакансии, подпитывая надежды молодых людей, готовых за должность мечты бесплатно выполнять неразвивающую и монотонную работу. Которую, естественно, ни один штатный редактор выполнять не хочет и вряд ли будет. Со стажёрами будут вежливы и приветливы. Если они вдруг спросят «а что дальше?», им так же вежливо и приветливо не скажут ничего конкретного. Ведь, если скажут, как есть, стажеры сразу уйдут, но редакция заинтересована в том, чтобы они задержались подольше.

Помимо этого, в издании недобросовестно относились не только к стажерам, но и к тем, кто приходил устраиваться в штат. От первых лиц знаю, что однажды людям, претендовавшим на позицию редактора, в качестве тестового задания сказали в течение целого дня писать материалы для сайта — в итоге никому из них не ответили. Ни одному. Даже с обратной связью не вернулись. В тот момент редакции просто нужны были пишущие руки и под видом выполнения тестового задания они посадили взрослых профессиональных людей бесплатно наполнять контентом их сайт на протяжении полного рабочего дня. Вообще-то это стоит денег.

В общем, намного честнее было бы подобные предложения называть не «Нужен стажёр с возможностью дальнейшего трудоустройства», а «Нужен чернорабочий. Без перспектив и зарплаты». Но кто тогда на это откликнется?

Я начала работать в журналистике с первого курса. Поначалу всё строилось на чистой идейности и энтузиазме — мне хотелось видеть свои публикации на красивых сайтах и обязательно стремиться к большему. Выходных как таковых у меня не было, всё свободное время занимали учёба и работа. В большинстве мест на первом курсе мне не платили — я была очень удивлена, когда в одном из изданий мне выплатили гонорар за мои тексты.

Однажды в одном из медиа, которое существует на донатах, я столкнулась не только с проблемой неоплачиваемого труда, но и с боссингом редакторов. Редактор очень жёстко придирался к текстам и даже с какой-то снисходительностью работал со мной, хотя я не была его подчинённой и вообще могла в любой момент просто уйти. Но я, будучи студенткой первого курса и не имея за плечами опыта, воспринимала это как наставничество, а не токсичное сотрудничество. Однажды мой текст раскритиковали комментаторы, я очень переживала из-за этого, но никто из редакции ничего мне не написал и не поддержал. Эта недосказанность меня тоже жутко раздражала — о каких-либо вознаграждениях не было и речи с самого начала работы, обсуждения текстов с редактором после публикаций не происходило. Финансовая сторона вопроса была не слишком прозрачной — нам не рассказывали, сколько жертвуют и кто это делает. Вместе с этим мне приходилось много работать: когда я писала, что занята по учёбе или у меня выходной, редактор всё равно настаивал, чтобы я срочно сдавала текст.

К счастью, я обожглась только в первый раз и затем стала говорить «нет», сталкиваясь с подобными условиями работы. С тех пор стараюсь вообще бесплатно не работать. Многие люди в начале своего профессионального пути сталкиваются с похожими проблемами, и я хочу, чтобы боссинг и неуважение к стажёрам перестали быть системными.

Я собиралась работать на одной ярмарке современного молодого искусства. В целом подготовка шла вполне штатно: я прошла собеседование, в котором из какого-то излишнего чувства такта не спросила о зарплате, стала участницей чата в телеграме и нашла своё место в графике. Я уже начинала заниматься подготовкой сорокаминутной экскурсии — но всё остановилось в момент, когда я спросила в общем чате об условиях оплаты. Оказалось, что все мы, медиаторы, здесь были на волонтёрских основаниях, но прямо об этом нам сообщили впервые — даже в объявлении о наборе отдельно искали волонтёров, отдельно медиаторов. Высказав своё недовольство этим обстоятельством, я получила ответ от администрации — мы все здесь работаем на «собственном энтузиазме, любви к искусству», а некоторые абсолютно нормальные вещи, как 5,5-часовой график, преподносились как уступки ради нашего удобства, ведь на выходе мы получим опыт работы на мероприятии и знакомство с современными художниками. Последний тезис — абсолютное лукавство, так как в день открытия — единственный день, когда мы могли познакомиться с художниками, — большая часть медиаторов была занята с 10:30 до 22 часов. На ногах. После моего отказа участвовать в проекте в личных сообщениях одна из администраторок предложила вернуться, так как их волевым решением было принято выплачивать медиаторам по 500 рублей за смену, то есть примерно 90 рублей в час. Медиация — труд, требующий определённых знаний и навыков, а это — даже не цена раздачи листовок у метро. И совершенно не понятно, какова связь между миссией ярмарки — помощь молодым художникам — и отсутствием достойной оплаты молодых специалистов в сфере искусства.

Мы обсудили этот вопрос с моей подругой и пришли к выводу, что разного рода пренебрежение временем и квалификацией молодых специалистов, стажеров и волонтёров — это институциональная проблема. Много хорошего сейчас сказано об этичном отношении к работе художников и кураторов, хотелось бы дополнить эту полемику ещё и проблемами молодых специалистов — работников музеев, галерей и фестивалей.

Существует не так много вариантов трудоустройства студента сферы искусства в своей области, и две наиболее частые проблемы — это отсутствие оплаты за квалифицированный труд, когда работодатель годами набирает стажёров и студентов из арт-сферы, обещая богатый опыт, связи или возможность последующего трудоустройства. Вторая — набор оверквалифицированных сотрудников: на одном арт-фестивале я мыла палитры и кисти от масла и встречала людей на холоде, но в интервью у нас спрашивали об опыте публичных выступлений, погружённости в тему и интересе к сфере искусства. Когда к одному китайскому художнику опаздывал переводчик, человека с достаточным знанием китайского нашли в числе «рядовых» работников ярмарки.

Кроме того, основной рабочий контингент в сфере искусства — женщины. Если суммировать недоплаченный труд стажёрок и медиаторов с и так притеснённым экономическим положением женщин, проблема будет выглядеть ещё более серьёзной.

ФОТОГРАФИИ: Olga — stock.adobe.com (1, 2, 3)