Жизнь«Я вижу там своё лицо»: Истории людей, которые искали биологических родителей

 Меня удочерили в три месяца. Первые воспоминания — сижу под ёлкой, ещё не умею ходить. Рядом ругаются родители. То есть, разумеется, до удочерения я ничего не помню. Я выросла в городе Дно Псковской области, где всё население — восемь тысяч человек. Так что я с раннего возраста привыкла слышать много разных пересудов, в том числе про то, что я приёмная. Когда приходила домой с вопросами, родители отмахивались: не так услышала, не так поняла. Я, видимо, очень хотела в это верить.

В семье было, наверное, как и у всех на стыке 80-х и 90-х: есть как тёплые воспоминания, так и очень неприятные про наказания, конфликты. С маминым сыном от первого брака у нас была разница четырнадцать лет, мы очень мало прожили в одном доме, так особо и не сблизились. Тем более мне написали в документах, что я родилась 2 ноября, а это — его день рождения.

Когда мне было шесть, к нам в гости стала приходить девочка-подросток. Потом мне говорили: «Люда теперь твоя сестра, будет жить с нами». Это случилось внезапно, и я не успела ничего придумать, кроме как встречать сестру в штыки. Вдобавок родителям платили за неё опекунские. У меня в девяностые ничего особо не было, а Люде тут же покупают шубу, дарят заграничную Барби. Я люто просто её ненавидела и постоянно говорила глупости: «Ты дура! Ты вообще из интерната! Ты никому не нужна!» Она на всё спокойно реагировала: «Ну и что, сама такая». Это мне вообще нечем было крыть, и пришлось в итоге подружиться. Ещё мы делили на двоих родительские усталость и наказания, на этом фоне и сблизились. Потом, когда мне уже лет в десять говорили несколько раз на улице или в поликлинике, что я приёмная, думала, что меня путают с сестрой. Относительно себя почему-то совсем не могла такое допустить.

Когда мне было двадцать пять лет, мы с папой (мамы уже не было в живых) поехали к моей крёстной на Восьмое марта. У них накрыт стол, много алкоголя. Крёстная, такая уже поддатая, пропускает рюмку и говорит: «Всё, не могу больше молчать, насиловать себя». Её муж занервничал, пытался перевести тему, но крёстная бросила: «А что она живёт и не знает до сих пор, что приёмная».

И всё, вся предыдущая жизнь на этом моменте посыпалась вниз. Предыдущая жизнь, в которой я ничего не спрашивала, получив паспорт с местом рождения в Калинине (сейчас — Тверь), а не псковском Дно, и в которой прилагала столько усилий, чтобы не задать себе вопрос: почему в семье высоких и худых людей, появилась я, ростом метр пятьдесят и не очень понятной формы.

Иногда люди, сами не побывавшие в теме усыновления, говорят: «А что такого? Ты же не умерла. У тебя была нормальная семья, зачем искать другую?»

Я стала обзванивать маминых подруг, первые несколько человек отреагировали в духе — ничего не знаем. Набираю очередной номер, тётя Наташа говорит: «Сейчас я к тебе приеду». И я понимаю: ну вот и всё. Подробно информацией никто не владел: кто моя мать, есть ли ещё родственники. Начала чувствовать себя уродцем из ниоткуда. Иногда люди, сами не побывавшие в теме усыновления, говорят: «А что такого? Ты же не умерла. У тебя была нормальная семья, зачем искать другую?» Ну, во-первых, я не умерла только физически. Кто ты, если ты не знаешь, где твои корни? И если это всё время скрывали, то почему? Это что, получается, позор — быть удочерённой?

У меня в сознании всё расшаталось, как в старой игре в тетрис. Следующие пять лет я звонила в органы опеки, где ничего, кроме «да зачем?», я не получила. 

Накануне тридцатилетия я сидела в одной столовке, меня крыло вот это состояние никчёмности, не могла понять, как в нём жить. Как можно, например, создать семью и рожать таких же детей без корней, которые будут свидетелями этой постоянной депрессии. Вечером я постаралась переключиться на просмотр инстаграма. Тогда только случайно узнала, что Ольга Шестакова, моя новая знакомая, прошла через поиск биологической семьи и теперь предлагает остальным помощь в такой же ситуации. Мы сразу же созвонились. С этого момента я была не одна. Наконец у меня укрепилась мысль, что вообще-то я имею право на эту информацию, что поиск биологических родителей не равнозначен неблагодарности приёмным.

Ольга сказала, что дальше в любом случае только разговор с папой. А папа пережил инсульт, и я боялась его довести этой темой, так что убедилась, что он сидит в кресле, и спросила. Он отказался говорить по телефону, я сразу приехала в Дно. Мы с папой отнесли в загс заявление с запросом о получении моих данных. Если честно, я этого не ожидала, стала действительно его уважать за то, что он не побоялся сплетен в Дно. Спустя время иду по Невскому, звонит папа и сообщает, что я Орлова Вера Игоревна и родилась четырнадцатого августа. Спустя какое-то время пришла в себя в книжном под собственный крик в трубку: всё что угодно, но нельзя было переносить мой день рождения! Мне тут же вспомнилось, что в мой детский фотоальбом был вклеен гороскоп Льва. 

Потом всё как-то сложилось само собой: мне написали из программы «Зов крови», в поезде я познакомилась с адвокатом, который согласился помогать безвозмездно. И мне с помощью постановления сверху выдали отказную моей матери, там были её имя, год рождения (на момент родов ей было всего семнадцать лет), упоминание, что в семье нет денег и что я родилась в результате случайной связи. Хорошо ещё, что у меня всё в порядке с чувством юмора! Потом редакторы сказали, что передачи не будет: все умерли. Я подумала: «Ну ладно, не придётся сниматься». А потом добавляют: «Есть брат, вот его страница „ВКонтакте“». И ещё сбрасывают фотографию биологической мамы. Обычная чёрно-белая карточка с пропуска в швейный техникум. Я вижу там своё лицо. Потом открываю страницу брата: невысокий, пухлощёкий, с моей же улыбкой. И всё, на этом длинный и тяжёлый цикл завершился.

Дальше была встреча с Максимом, моим младшим братом. Он сразу узнал меня из-за схожести с мамой — первые годы жил с ней. Рассказал, что мама постоянно работала, почти не было контроля и в какой-то момент соседи написали в опеку — Максима забрали в детский дом. Туда постоянно приезжала наша мама — сходить погулять, передать одежду, они в целом жили очень дружно. Потом приезжать перестала, Максим успел обидеться, а через год ему предложили съездить на кладбище, потому что в этот день был подходящий автобус. Соцработник должен был сообщить год назад, но припозднились.

Максим рассказал, что мама постоянно работала, почти не было контроля и в какой-то момент соседи написали в опеку — Максима забрали в детский дом

Максим спокойно совершенно об этом рассказывает, но вообще я представляю, что это за эмоции внутри. С братом поддерживаем отношения: созваниваемся, я ездила к нему на свадьбу в Ростов, недавно вместе снимались в «Модном приговоре» — много всего весёлого.

Сейчас работаю педагогом в системе монтессори. Занимаюсь творчеством, с детства безумно люблю петь. На днях ездила к подруге записывать песню про маму. Когда писала текст, думала, что он о маме, которая меня воспитала. Сейчас воспринимаю скорее как собирательный образ понимающей матери, которой у меня не было.

Об этой истории достаточно сложно разговаривать с людьми, которые никогда не были в похожей ситуации. Я впервые получила настоящий фидбэк, когда стала постить свою историю в инстаграме. Со мной сразу связалось много усыновлённых людей. Это впоследствии переросло в группу поддержки в телеграме «Усыновлён». Там каждый может обратиться за юридической и моральной поддержкой. Важно, что туда вступают и усыновители, это вообще идеальное место для снятия розовых очков по поводу тайного усыновления: вот вам, пожалуйста, последствия — люди, выросшие без корней, подумайте о них.

Мне кажется, не принимать историю и генеалогию своего приёмного ребёнка — значит не принимать его самого. На самом деле я решила большую часть личных проблем, когда узнала про свой род. Например, научилась смотреть в зеркало. До этого никак не могла принять свои параметры, казалось, что у моих высоких и худых родителей только по какой-то случайности мог получиться такой ребёнок. А теперь я могу видеть себя без одежды и понимаю, что в моей внешности нет ничего странного, просто меня родила женщина с таким же телом.

Мне часто пишут усыновители, что боятся рассказать детям правду, потому что те могут от них уйти. Мне всегда хочется спросить: «А что, у вас всё настолько хреново в семье?»

Какие бы у меня ни были отношения с приёмной семьей, их я знаю всю жизнь, а Максима и фотографию биологической мамы увидела два года назад, я же не могу из-за этого сделать подмену у себя в голове. Просто с тех пор моя семья стала больше.

 Я рос в Рыбинске в полной семье, каждое лето проводил на даче у бабушки с дедушкой. Во время очередных каникул к моей бабушке пришла подруга и спросила что-то вроде: «Так Миша и есть тот приёмный мальчик?» Бабушка ответила, что, конечно, нет, это какая-то ошибка. Вроде бы я забыл об этом на много лет.

Я окончил школу и стал артистом цирка. Однажды на гастролях, в Костроме, получаю звонок от папы — мамы не стало. Папа работал дальнобойщиком, часто выпивал, и в тот раз он был сильно пьяным. Так что я первые минуты никак не мог поверить, что это всерьёз. Через час артисты в складчину собрали деньги мне на билет. На поминках ко мне подошла двоюродная сестра отца и говорит: «Миша, да, мамы у тебя не стало, но ты не расстраивайся сильно». Я опешил — мама всегда была мне самым близким и родным человеком. «Она не настоящая твоя мама, тебя взяли из Первого детского дома», — объяснила сестра.

Пришлось проживать две сложные новости в короткий срок. Я сразу стал писать на телевидение, радио, искать хоть какие-то зацепки о своей семье. Однажды приехал в отпуск домой, перебрал все бумаги — нашёл письмо от маминой подруги из Челябинска с вопросом: «Как Миша вживается в вашу семью?»

Я полетел в Челябинск по указанному на конверте адресу, сообщил о смерти мамы, осторожно спросил про усыновление. Она всё подтвердила фразой: «Неважно, кто тебя родил, — важно, кто воспитал». Мне было двадцать три года, подумал тогда: почему же было не сказать раньше, я так любил мать и точно бы ничего не поменялось, узнай я это ребёнком или подростком.

«Миша, да, мамы у тебя не стало, но ты не расстраивайся сильно». Я опешил — мама всегда была мне самым близким и родным человеком

Очень долго поиски ни к чему не вели. В органах опеки говорили: «У тебя же была счастливая семья, что ты ещё хочешь?» Я хотел как минимум сказать биологическим родителям спасибо. Мой фотоальбом начинается с пятилетнего возраста, когда меня усыновили. Как ни странно, до этого же возраста я ничего не помню, так что никогда не думал, что жил где-то до семьи. Из раннего детства помню только, что ненавидел есть кашу в детском садике. Но в этот садик меня уже водили родители.

Я ходил на несколько телепередач с целью поиска родственников, мне нашли только свидетельство о смерти мамы. Рассказали, что её тело осталось невостребованным, никто не забрал. Дали адрес, где она жила раньше. Теперь, когда будут свободные дни, я намерен съездить в то место. Узнать у соседей, есть ли кто-то из родственников. У другой героини передачи, кстати, нашлась мама. Она вышла в студию, было видно, что страдает от разных зависимостей. Дочь отказалась развивать с ней знакомство. Меня, если честно, шокируют такие ситуации. Если родители оказались со сложностями, возможно, им можно чем-то помочь. Если отказались от общения — всё равно ты сделал что мог. То есть я за знакомство при любых обстоятельствах.

Один человек из государственных структур помог получить доступ к своим документам и медицинской карте. У меня на тот момент умерли оба приёмных родителя, а запрос в любом возрасте делается через них. Я узнал все исходные данные, где родился, сколько весил, рост. Может звучать как мелочь, но это, в конце концов, встреча с собой и дорогого стоит.

Мои дети прекрасно знают мою историю, расспрашивают про приёмных бабушку и дедушку. Они тоже занимаются в цирке, и мы часто ездим давать мастер-классы в детские дома. Дочка любит спросить: «Папа, а если бы мы были из детского дома, ты бы сказал?»

Конечно, я бы сказал. Мне кажется, все имеют право на информацию. И ничего зазорного нет в том, что растёшь в приёмной семье, всё зависит от тебя самого.

 Так получилось, что я немного помню себя и в биологической семье, и в детском доме. Нас было трое погодок. Я старшая, потом брат и новорождённая сестра. Помню, дома прорвало трубу, и мы с братом забрались на кровать, прятались там под одеялом. Ещё помню, как лежу на земле, упав со второго этажа. Спустя примерно сорок лет я спросила у маминой сестры, было ли это на самом деле. Она подтвердила, сказала, что я тогда сломала руку и нас всех отвезли в детский дом. Меня — в дошкольный, младших — в дом малютки. Очень скоро появилась новая семья, по совету органов опеки мне поменяли имя и дату рождения — чтобы не нашли родные. Конечно, из-за воспоминаний у меня возникало много вопросов, от которых родители без особой изворотливости отбивались. Про время, проведённое в биологической семье и детском доме, говорили, что сначала я жила у знакомых семьи, был круглосуточный детский сад, так как родителям пришлось уехать в командировку. Нет детских фотографий — я постоянно вертелась, не давала поймать себя в кадр. Точно помнила, что раньше меня звали Рита, — не могла выговорить «Марина» и для меня придумали сокращение. Нет внешней схожести — у родителей тоже голубые глаза и тёмные волосы, значит, похожи. Я почему-то всегда в это всё верила.

Считаю, что мне очень повезло с семьёй — мы дружно жили, проводили вместе выходные. Родители меня всегда восхищали. До сих пор, когда смотрю «Доживём до понедельника», не покидает ощущение, что это как будто про моего папу. Он тоже был историком и невероятно интеллигентным человеком.

В двадцать один год я нашла в старых вещах письмо от сестры моей мамы. Она писала, что поддерживает решение взять в семью ребёнка. Я даже тогда первым делом подумала о том, что у нас с родителями разница в возрасте больше сорока лет, вот, значит, как им было тяжело, пока я не родилась, — хотели взять ребёнка. Потом посмотрела на дату и наконец признала, что приёмный ребёнок — это я. Папы тогда уже не было в живых, к маме подойти не решилась — поехала к её сестре. Она мне говорит: «Так а что ты рыдаешь? Могла бы так и остаться в детском доме».

А я просто не могла сдержать эмоций. Стала перебирать старые воспоминания, спросила тётю про мальчика Колю. Она подтвердила, что брат. В органах опеки могли дать информацию только с согласия усыновителей — пришлось рассказать маме. С Колей переписывались целый год, а потом я получила телеграмму: «Встречай!»

В двадцать один год я нашла письмо от сестры моей мамы. Она писала, что поддерживает решение взять в семью ребёнка. Я наконец признала, что приёмный ребёнок — это я

Они приехали с женой во Владивосток на целую неделю. Было потрясающее чувство — встретить человека, с которым вы кровно связаны. Мы похожи внешне, оба терпеть не можем кока-колу и рыбу, оба выросли в хороших семьях.

Про младшую сестру так и не удалось ничего узнать. Я писала в группе Облучья (город, где я родилась) свои изначальные данные, просила откликнуться, если кто что знает про семью. Оказалось, что есть ещё три младших брата. Они росли уже в семье. Нашла ещё сестру биологической матери. Сама мать умерла. Понемногу собрала разную информацию про свой род. Когда читаешь отказную из роддома, можно узнать только что-то негативное про мать и обстоятельства её жизни, когда находишь родственников — появляется и хорошая информация, человек становится живым.

Мы с мужем ездили в гости к сестре матери, она меня очень тепло приняла, рассказала разные истории про время, когда я была маленькой. Я считаю невероятной удачей это совпадение: и была в живых, и приняла по-семейному.

В 2009 году мы усыновили ребёнка, я стала часто бывать на сайтах приёмных родителей. Заметила, что когда на таких форумах высказываются люди, которые сами были усыновлены, то сталкиваются с непониманием: «Тебе всё дали, зачем тебе ещё и биологическая семья. Это неблагодарность». Я организовала сообщество усыновлённых, где мы можем поддерживать друг друга, делиться опытом. Это важно.

Узнав про корни, я обрела больше самоуважения. И это не про то, что в биологической семье всё здорово, скорее про счастье узнать себя. Всем, кто только начинает поиск родных, всегда хочется посоветовать быть морально готовыми встретить не идеальных, а любых родителей, во-вторых, услышать историю — в каких обстоятельствах тебя отдали. Это может быть далеко не лучшей информацией в жизни человека, но в итоге помогает ответить себе на разные вопросы, а значит, куда увереннее встать на ноги.

ФОТОГРАФИИ: LIGHTFIELD STUDIOS — stock.adobe.com (1, 2, 3)