ЖизньЧто не так с «Крепостью»: Как помогать, а не вредить жертвам насилия

Организация и принципы работы кризисного центра

Рассказывает директорка Кризисного центра для женщин «ИНГО» в Санкт-Петербурге Елена Болюбах

Главные принципы помощи женщинам в ситуации домашнего насилия — это анонимность, конфиденциальность и профессиональность. В нашем кризисном центре нет волонтёров, но у нас есть программа стажировки для специалистов с высшим психологическим образованием. На наш взгляд, это важно, если речь идёт о систематической работе с кризисными ситуациями. Кроме того, мы считаем, что все сотрудницы нашего центра, работающие непосредственно с клиентками, должны быть не только профессиональными и компетентными, но и оформленными в штат организации.

С каждой из стажёрок, успешно прошедшей программу подготовки, нам важно не только подписать договор, но и обсудить этический меморандум о взаимопонимании — это позволяет нам рассчитывать, что все будут разделять наши этические принципы. К сожалению, в волонтёрских программах добиться такой чёткости может быть трудно, а наша сфера предполагает очень тонкую работу со сложными, острыми состояниями. Это похоже на работу хирурга, где принцип «не навреди» зачастую играет решающую роль. Раньше у нас была и волонтёрская программа, но мы сознательно переориентировались на оказание именно профессиональной помощи.

В течение года к нам приходит обычно 150–200 заявок на стажёрскую программу. После того как мы получили заявку от психолога, мы приглашаем на собеседование, где кандидатка заполняет анкету номер два. Это опросник, в котором мы выясняем отношение к насилию в принципе, сексуализированному насилию, виктимблеймингу, «провокации насилия». Все эти вопросы проявляют позицию психолога. Собеседование проходит около часа, и за это время мы стараемся узнать человека лучше, понять, как психолог смотрит на те или иные вещи.

По итогам собеседований мы отбираем на стартовый тренинг, как правило, 15–20 человек. Из них мы приглашаем на длительный практикум только двух-четырёх человек, которые и будут стажироваться. Двести часов вместе со штатными психологами они будут разбирать кейсы — либо в онлайн-приёмной, либо на горячей линии. После этого мы принимаем решение, готовы ли мы дальше сотрудничать. Высокий процент отсева на этапе собеседований связан с тем, что наша организация базируется на феминистских принципах. Если мы видим, что кто-то не готов разделять нашу повестку, то нам легче просто оставить сотрудничество. Мы не можем перевоспитывать взрослых, состоявшихся людей — мы лишь выбираем тех, кого мы можем назвать сторонницами в вопросах противодействия насилию.

Выгоревший или изначально профнепригодный специалист может совершить много ошибок: он может раздражаться или, наоборот, излишне вовлекаться в ситуации клиенток

Самое важное для НКО — это открытость. Мы сами только недавно открыли лица, имена сотрудниц: многие боялись, что их за эту работу будут преследовать. Но в какой-то момент мы решили исправить это, чтобы люди понимали, кто эти психологи, что работают в кризисном центре. Ещё мне кажется важным наличие интервизии (обсуждение в группе специалистов-психологов трудных ситуаций, обмен опытом. — Прим. ред.) и супервизии (наблюдение более опытного коллеги за работой психолога. — Прим. ред.). Они должны проводиться постоянно, если мы не хотим только красиво отчитываться. Специально закладываем на них деньги в бюджете, потому что это довольно дорогие мероприятия. Также мы приглашаем специалистов из других организаций — это для того, чтобы мы понимали лучше не только кейсы, связанные с насилием, но и кейсы из каких-то смежных областей.

Мы считаем, что каждый работающий в кризисном центре психолог должен получать за свой труд зарплату. Понятно, что в некоммерческой организации не будет таких доходов, как в частной практике, но тем не менее мы обязательно платим за консультации гонорар. Это важный инструмент профилактики выгорания у психологов. Выгоревший или изначально профнепригодный специалист может совершить много ошибок: он может раздражаться или, наоборот, излишне вовлекаться в ситуации клиенток. Психологи в организациях могут бояться рассказать руководителям, что они устали, что им нужна передышка, потому что боятся осуждения или увольнения. У кого-то включается «супергеройская» история — но, глядя со стороны, мы понимаем, что пора уже самого специалиста спасать.

У психолога должно быть чёткое понимание цикла насилия. Конечно, мы можем вложить в клиентку много сил и ресурсов, а она может вернуться к автору насилия. Возникает вопрос: «А почему так? Я же столько сил вложила, чтобы она не возвращалась в опасные отношения! Значит, я плохо работала». Специалистка должна понимать, что и это нормально. Конечно, есть опасность воспринимать каждый кейс очень лично — поэтому часто психологи начинают спасать клиенток, а не создавать условия, чтоб они принимали собственные решения. Клиентка может быть не готова, например, уйти из насильственного брака, но боится обидеть специалиста — это очень токсичная история для обеих сторон.

В апреле, когда из-за введения мер самоизоляции временно закрылись многие сети убежищ для пострадавших, мы договорились с несколькими отельерами города. Теперь в нашем распоряжении есть комнаты в четырёх отелях, где мы можем разместить женщину, пострадавшую от насилия. Самое главное для нас — это закрытый адрес и протокол, который мы подписываем и с клиенткой, и с площадкой. Клиентка обязательно должна получать психологическую и юридическую помощь, она должна быть включена в эту работу. Также в соглашении прописываются требования, которые касаются правил, распорядка. Ничего экстраординарного мы не требуем, но просим соблюдать требования отеля. Важно, что клиентка не может рассказать адрес ни друзьям, ни родственникам. Обидчик может её искать — и мы не знаем, какие методы он может использовать. Также мы просим клиентку менять средства связи, номер телефона. Чтобы решить проблему насилия, нужно прерывать контакты с автором насилия.

Кризисное консультирование

Рассказывает социальный психолог и координатор программы стажировки в Кризисном центре для женщин «ИНГО» Хана Корчемная

Кризисное консультирование и психотерапия отличаются, это два разных формата. Метафорически первое — это «реанимация», а второе — «реабилитация» пострадавшей. Наш профиль — это именно кризисное консультирование. Обычно к нам обращаются люди, которые испытали насильственный эпизод недавно. Мы помогаем по горячим следам, пока у человека есть острое стрессовое состояние — оно длится, как правило, до одного-двух месяцев после эпизода насилия.

Обращение за помощью к кризисному консультанту — это не то же самое, что звонок в службу спасения или в справочное бюро. Человеку в остром стрессе важно быть услышанным. Ему важно, чтобы на другом конце провода посочувствовали. Чтобы подтвердили, что это именно насилие, — или дали инструменты, чтобы понять, где насилие, а где конфликт. Психологу в этой ситуации важно оценить уровень текущей угрозы для жизни и здоровья клиентки. Он помогает разработать некий план или первоначальный набросок стратегических решений, и они совсем не обязательно будут связаны с разводом или с немедленным выходом из этих отношений. Но принципиально, что эти решения связаны со снижением уровня угрозы.

Для кризисного консультанта очень важно, чтобы он понимал разницу между кризисным консультированием и психотерапией, мог оценить, в каких случаях применяется каждый из этих форматов работы, а в каких нет. Чтобы чётко видел поле своей работы и границы эффективности своих методов, умел аргументированно предлагать клиентке рабочие стратегии, равно как и аргументированно не браться за непрофильные кейсы. Если, например, за консультацией обратилась женщина, которая пережила домашнее насилие пару лет назад, специалист должен перенаправить её к психотерапевту: короткая кризисная программа в таком случае будет просто бесполезной.

Мы поддерживаем на разных этапах выхода из трудной жизненной ситуации, «подсвечиваем» ресурсы человека.
Но любые решения принимает он сам

Очень важны для успешной работы супервизии и интервизии. При такой трудной работе необходима возможность посмотреть со стороны на свой кейс, свериться, получить обратную связь от других профессионалов. Знание, как коллеги разбирают похожие случаи, помогает не терять почву под ногами. В чём-то интервизия и супервизия дают специалисту эффект группы поддержки.

Какое должно быть образование у кризисного консультанта — это открытый вопрос, и ответ на него зависит от целей, которые ставит перед собой та служба, где он работает. Организация может делать ставку на консультирование по принципу «равный — равному» — и тогда принципиально, есть ли у консультантки собственный опыт выживания, сопротивления и выхода из насильственных отношений. А можно ставить в приоритет профессионализм в кризисной психологии, и в такой организации консультанту важно владеть определёнными инструментами и методиками. Для этого нужно не только базовое психологическое образование, но и дополнительная подготовка в кризисном консультировании.

Об успешности работы кризисного консультанта может быть непросто судить — особенно если кажется, что есть задача спасти человека. Что такое результативность кризисного консультанта — развод женщины с автором насилия? Или достаточно помочь ей накопить силы для того, чтобы она хотя бы из дома ушла? Это часть профессиональной позиции кризисного консультанта: мы не решаем проблемы людей. Мы скорее помогаем им получше увидеть весь набор способов решить проблему. Мы поддерживаем на разных этапах выхода из трудной жизненной ситуации, «подсвечиваем» ресурсы этого человека. Но любые решения принимает  он сам, консультант не агитирует и тем более не заставляет. Иначе такой специалист будет мало отличаться от домашнего обидчика, который контролирует свою партнёршу и считает её некомпетентной и несамостоятельной.

Организация и принципы работы шелтера

Рассказывает директор женского кризисного центра «Китеж» Алёна Садикова

За последние два года мы уже не раз сталкивались с непрофессиональными попытками организовать шелтеры для женщин в ситуации домашнего насилия. Один из них открыли две женщины без каких-либо специальных знаний. Они собирали на него деньги в инстаграме, а потом, когда у них появились первые клиентки, они читали им лекции о «мудроженственности» и учили терпеть, выглядеть женственнее — мол, так их никто бить не будет. Естественно, для любого профессионала это звучит ужасно, а любая женщина в таких шелтерах не только не восстанавливается, но ещё больше начинает чувствовать себя виноватой. По сути, ей говорят, что она сама виновата в насилии.

Работа приюта всегда связана с большим количеством рисков, и цена ошибки в нашем деле высока. У нас до сих пор нет какого-то единого подхода, какой-то методички с описанием работы кризисного центра. Это может привести к тому, что ошибка может сломать психику или физическое здоровье человека. Я считаю, что те, кто собираются организовать кризисные центры, должны советоваться с профессиональным сообществом. Оно всегда очень открыто, всегда можно задать любые вопросы. Всегда можно пройти стажировку — например, у нас в прошлом году стажировалось сразу шесть организаций. У многих есть конкретные стандарты деятельности, которые тоже можно узнать.

Второй шаг — это строжайший отбор сотрудников. В прошлом году вместе с центром «Сёстры» мы набирали волонтёров-психологов, и из ста человек только одиннадцать прошли его. У многих из них мотивацией было желание спасать, но она в профессиональном сообществе не считается правильной. Мы помогаем женщине, которая должна спасать себя сама. Мы не можем считать, что как-то благодетельствуем и теперь женщины нам должны.

Третий аспект — это взаимодействие с клиенткой, оно должно быть чётко проработано. У нас есть строгие протоколы: например, мы никогда не инициируем общение. Мы всегда говорим клиенткам, что не можем сами первыми им написать, что ждём от них обращений. Мы фиксируем каждое действие — например, перед тем как покинуть центр, женщина подписывает специальную бумагу. Сейчас мы хотим выпустить практические рекомендации для кризисных центров. Составляя их, мы учитывали опыт разных стран и международные стандарты, о которых тоже часто забывают. По сути, они достаточно универсальны, принципы везде похожие. Все эти правила вырабатывались методом проб и ошибок.

Человеку нужна полноценная реабилитация. Без неё женщина будет дальше жить
с травмой, она может заново вступать
в абьюзивные отношения или применять насилие к детям

В организации шелтеров есть много своих нюансов — начиная с планов безопасности до психологической помощи. Это работа, которой нужно учиться. Просто аренда жилья для женщин может решить другую проблему — например, если у клиентки сейчас просто нет денег, она в таком случае может жить и без сопровождения. С домашним насилием так нельзя, потому что человеку нужна полноценная реабилитация. Без неё женщина будет дальше жить с травмой, она может заново вступать в абьюзивные отношения или применять насилие к детям. Женщины, выросшие в насилии, чаще могут выбирать эту модель как единственно разумную. Цикл насилия будет возобновляться, хотя наша цель как раз прервать его. Мы должны объяснить женщинам, что происходит с ними, что насилие нельзя применять в принципе. Если с абьюзом столкнулись дети, то им тоже может потребоваться реабилитация — мы, например, проводим арт-терапию и другие разные методы по показаниям.

Важно правильно подготовить помещение шелтера: оно должно быть безопасным не только для женщин, но и для детей. Есть нормы СанПиН, которые прописывают нормы освещения, метража на каждого человека, температуры. Кроме того, шелтеры должны быть оснащены видеокамерами и противопожарной сигнализацией. Шелтер — это всегда риск того, что ты можешь столкнуться и с государством, и с агрессивными мужьями, которые могут разнести его. Один раз у наших партнёров был такой случай. Муж узнал, в каком центре была его жена, залез на второй этаж по стене и начал выламывать окно. Место он узнал по фотографии в социальной сети, которую женщина сама же и выложила. По моему опыту, женщины в ситуации домашнего насилия подвергаются серьёзной опасности. Её не всегда даже можно оценить, потому что женщины часто её преуменьшают. Поэтому протоколы безопасности нужно совершенствовать каждые полгода, всё время добавлять разные требования по цифровой безопасности.

Проблема ещё и в том, что службы опеки могут рассказать отцу, где находится ребёнок — мы ещё и с ними должны работать. По закону если отца не лишили родительских прав, то он может видеться с ребёнком. И мужчины часто им пользуются, давят на социальные службы. Каждый случай домашнего насилия индивидуален; каждую женщину нужно слушать и, исходя из её слов, разрабатывать кейс-план с ней. Он включает в себя все аспекты: и медицинские, и психологические, и юридические, план трудоустройства, вопросы детей. Иногда нужно связываться с посольством, чтобы оформить женщине билеты. Есть женщины, которые не знают русский язык. Есть люди с ВИЧ. Всего невозможно учесть сразу: ты можешь столкнуться с таким, что вообще не мог предположить.

Психологическая и психотерапевтическая помощь

Рассказывает психологиня и терапевтка Карина Зинченко

Первый принцип — это доверие женщине и принятие её истории насилия. Ни в коем случае нельзя подвергать сомнению её рассказ: к сожалению, так бывает, что женщину могут расспрашивать о каких-то мелких деталях, а воспоминания о них будут только травмировать. Вопросы вроде «а что вы сделали, что вас бьют» или «почему вы это терпите» только усугубляют чувство вины, которое и так присутствует у женщин в такой ситуации. Если женщина готова рассказать о насилии, то разговор нужно строить только в том формате, который будет удобным ей. Если клиентка чувствует себя в безопасности, если она доверяет специалисту, то, скорее всего, сама всё захочет рассказать.

У женщин в ситуации домашнего насилия может быть разрушена самооценка, у них исчезает доверие своим мыслям и чувствам, потому что они склонны сами себя обвинять в том, что случилось. Они не могут признать, что над ними совершили насилие, которое никак не могли проконтролировать. Работа психотерапевта направлена на то, чтобы женщина могла защитить себя психологически, чтобы она не соглашалась с тем, чтобы автор насилия имел или имеет на него право.

Если женщина ещё не вышла из абьюзивных отношений, психолог или психотерапевт может помочь женщине вырастить её внутренний ресурс, чтобы у неё появились уверенность и знание, что с ней так нельзя. Если она уже вышла из таких отношений, то нужно работать с травмой, которую пережила женщина. Отчасти это похоже на работу врача: если рана телесная, то её нужно обрабатывать, зашивать и заживлять. Так же с душевными ранами: женщине в такое время нужен очень бережный подход, чтобы она смогла пережить насилие.

На выбор метода влияет и то, когда произошло насилие, сколько после него прошло времени. Если только что, то всё, что нужно женщине, — это безопасность и принятие. Потом, как правило, большинство женщин испытывают ПТСР — в таком случае вся работа строится на том, чтобы пережить травму, вернуть самоуважение и право жить спокойной жизнью. Это сложно, потому что женщины даже тогда продолжают думать, что заслужили насилие. Работа с ПТСР похожа на работу с самой травмой, потому что ПТСР часто усиливается паническими атаками и возвращением в переживание насилия. Панические атаки могут даже сопровождаться депрессией и суицидальными мыслями, и всё это может длиться долгие годы. Продолжительность зависит от внешних факторов, но избавить от них могут безопасность и принимающий круг людей.

Очень важно, чтобы все психологи, которые работают с женщинами в ситуации домашнего насилия, имели доступ к супервизии в принципе. Помогающий практик обязательно опирается на помощь, соучастие коллег

Сложность в том, что пережить травму женщине часто не позволяет патриархальное общество. В нашей системе столкнувшиеся с насилием часто не могут её пережить в принципе — и специалист это тоже должен понимать. Психологу нужны собственные ресурсы: если он или она чувствует выгорание или что не может больше переживать историю жертвы, то ему или ей стоит обратиться к супервизору. Очень важно, чтобы все психологи, которые работают с женщинами в ситуации домашнего насилия, имели доступ к супервизии в принципе. Помогающий практик обязательно опирается на помощь, соучастие коллег. Если их нет, то, скорее всего, психолог либо выгорит быстро, либо будет нарушать этику. И, конечно, важно специализированное образование.

Если клиентка переживает насилие в отношениях прямо сейчас, то задача психолога — помочь ей осознать, какой вред они ей причиняют. Продолжительные и повторяющиеся разговоры строятся на том, что чувствует женщина в моменты насилия. Если она приходит к мысли, что ошибалась или что автору насилия надо дать шанс всё исправить, то это снова проговаривается. Вопросы могут быть такими: «Как было до этого?», «Что вы сейчас чувствуете?», «Действительно ли вы чувствуете себя в безопасности?». Нужен постоянный фокус на том, что насилие — не иллюзия, что оно действительно вредило.

Женщина в ситуации домашнего насилия, почувствовав затишье, может выйти из терапии. Грамотный специалист в таком случае её не осуждает. Часто бывает, что женщина всё равно приходит обратно — и ей всё равно нужно протянуть руку помощи, ни в чём не обвинять. Часто в ситуации насилия женщина не доверяет себе и своим чувствам, пытаясь оправдать и объяснить действия агрессора. И не всегда ясно мыслит о своём праве быть неприкосновенной. Женщина надеется, что отношения удастся сохранить, сделать их здоровыми — но это, конечно, заблуждение.

Если психолог обвиняет жертву в насилии, то она, скорее всего, останется в этих отношениях и не будет думать, как из них выйти. Если до этого речь шла только о психологическом насилии, то насильник переходит к физическому — и такие отношения могут закончиться попросту убийством. Поэтому психолог отвечает за то, что говорит, и он не может погружать женщину ещё глубже в эти отношения. К сожалению, много специалистов именно так и делают: уровень психологической подготовки в нашей стране пока ещё на уровне «бьёт — значит любит».

Юридическая помощь

Рассказывает адвокат, партнёр, руководитель практики семейного права BGP Litigation, к. ю. н., преподаватель семейного права МГЮА им. О. Е. Кутафина и медиатор Виктория Дергунова

Юристу, который работает с домашним насилием, важно осознавать собственные представления и убеждения, касающиеся причин, природы и проблематики домашнего насилия в России. Специалист должен занять позицию солидарности: не осуждать, не оценивать, не критиковать, не обвинять. Юристу нужно доверять и сочувствовать потерпевшей, не ставить её жалобы под сомнение. Также важно не стать для неё родителем, спасателем или новым патроном. И помнить, что клиентка такой же человек, равная личность с чувством собственного достоинства.

Кроме того, юрист не должен ругать агрессора слишком сильно — иначе женщине, если она помирится с автором насилия, будет некомфортно общаться с юристом в будущем, поскольку она будет помнить ругательства и осуждение человека, с которым она решила восстановить отношения. Которого она, очевидно, любит или от которого она зависима.

Юристу важно знать обо всех доступных инструментах помощи пострадавшей — например, о кризисных центрах, убежищах и социальных учреждениях города. Специалист должен оценить все риски и составить для потерпевшей план безопасности по выходу из ситуации насилия. Задача юриста ещё и в том, чтобы проинформировать о возможности, необходимости и важности психологической помощи для проработки ПТСР и восстановления своих границ и человеческого достоинства.

Если говорить о конкретных мерах, то юрист должен чётко определить правила исполнения поручения. Например, нужно планировать все действия заранее, вести все переговоры самостоятельно, не настаивать на примирении пострадавшей с агрессором и избегать обязывающих формулировок в соглашениях, которые сохраняют её зависимость от обидчика. Если необходимо предварительно согласовать расходы на детей, то лучше установить фиксированный размер алиментов и договориться о передаче ребёнка для общения через третьих лиц: образовательное учреждение, бабушку, дедушку или няню. Это нужно, чтобы не было лишнего повода для контакта. Базовая рекомендация для такого рода дел — отделить женщину от автора насилия.

Всё это говорит о необходимости специальной подготовки адвокатов, работающих с потерпевшими от домашнего насилия, но на самом деле каких-либо специальных требований к ним нет. Есть тематические программы. Например, на учебной платформе HELP Совета Европы есть курс «Насилие против женщин и домашнее насилие». Также специальную подготовку можно пройти в центре «Насилию.нет», а на сайте Консорциума женских неправительственных объединений ознакомиться с методическими материалами.

Непонимание специфики домашнего насилия может привести к формальным подходам при оказании правовой помощи в таких делах. Например, адвокат может склонять пострадавшую к мирному разрешению спора в гражданском процессе и примирению в рамках административного или уголовного разбирательства. Или к заключению соглашений с элементами контроля, не решающих проблем психологической и экономической зависимостей. Также отсутствие знаний может привести к тому, что юрист не окажет правовую помощь комплексно. Например, кроме привлечения автора насилия к ответственности за уголовно наказуемое деяние или административный проступок, порой необходимо поднимать вопрос расторжения брака — для того, чтобы устранить родственные связи на будущее или лишить родительских прав агрессора в отношении общего ребёнка. Это нужно, чтобы исключить смягчающие обстоятельства.

Фотографии: wacomka — stock.adobe.com (1, 2, 3)