ЖизньПосткарантин:
Почему выходить
из изоляции тоже
будет непросто
И можно ли оценить последствия пандемии для нашей психики
На этой неделе число людей, заразившихся COVID-19, превысило два миллиона — эту цифру ещё в феврале было невозможно себе представить. Больше трети населения Земли сегодня находится под воздействием карантинных мер или в самоизоляции. Конечно, событие такого масштаба не может не влиять на наше психологическое состояние: вынужденная изоляция, невозможность делать многие привычные вещи и видеться вживую с друзьями и родными, новости о росте числа заражённых и погибших, страх за себя и близких людей вызывают тревогу и напряжение даже у тех, кто в остальное время их не испытывает.
Уже сегодня понятно, что COVID-19 сильно изменит мир и наше будущее: нас ждут масштабный экономический кризис и изменения на рынке труда, возможно, мы пересмотрим, как строятся наши отношения (многие из них перешли в формат на расстоянии, даже если партнёры живут в одном городе) и с новым уважением будем смотреть на работу врачей. Без сомнений, изменит пандемия и нас самих: из самоизоляции мы выйдем другими людьми.
Александра Савина
Изоляция
«Сейчас карантин покажет, кто реальный интроверт, а кто просто выпендривался», «Когда выясняется, что твой обычный образ жизни называется карантином» — шутки о том, что многим комфортно без регулярного общения с людьми, ходят в интернете с самого начала режима самоизоляции. Но то, что человек общается с небольшим количеством людей, ещё не значит, что общение ему не нужно в принципе. К тому же принудительные ограничительные меры — совсем не то, что добровольное желание посидеть дома в одиночестве. Второе легко прервать в любой момент, а недостаток впечатлений — компенсировать прогулкой или походом в любимое место — да и сама возможность так сделать сильно меняет ощущения от ситуации.
Вне зависимости от того, живёт человек в одиночестве, с семьёй, партнёром или маленькими детьми, скорее всего, он или она уже ощущают на себе последствия ограничений. Ситуация, когда огромное количество людей во всём мире оказываются заперты в своих домах, мало похожа на другие, более привычные для «мирного» времени формы изоляции. Но здесь сложно не провести параллели — с космонавтами, работниками полярных станций, бывшими заключёнными и другими людьми, которые на протяжении долгого времени вынужденно ограничивают перемещения и контакты.
Например, некоторые бывшие заключённые признаются, что после выхода на свободу им сложно выходить на улицу — им может потребоваться помощь других людей. Бывший заключённый Фрэнк де Пальма, который провёл в одиночной камере двадцать два года (его общий срок почти в два раза больше), рассказывает, что в тюрьме у него развилась агорафобия — страх перед открытыми пространствами. Последние пять лет срока он вообще не выходил из камеры, хотя раньше, например, занимался спортом в тюремном дворе в одиночестве. «Но однажды, когда я стоял там, почувствовал, как будто воздух вокруг на меня давит, — рассказывает он. — Я не мог дышать. Я начал колотить в дверь, чтобы меня впустили внутрь. Я знал, что мне нужно убираться из этого открытого пространства. Я побежал обратно в камеру и через несколько минут снова почувствовал себя спокойно».
Де Пальма рассказывает, что постепенно его психологическое состояние ухудшалось — у него начались проблемы с зубами, но он не стал обращаться к врачу; он стал меньше думать о близких и вместо этого фантазировать, что общается с воображаемыми людьми. Незадолго до освобождения им стали заниматься специалисты, которые должны были подготовить его к возвращению в общество, — к этому моменту он уже почти не говорил. Ему пришлось постепенно приучать себя выходить из камеры и привыкать к другим людям ещё в заключении.
После выхода игрок в покер признался, что общение с другими людьми стало для него «культурным шоком» — он знал, как нужно действовать, но как будто забыл
Случай де Пальмы не единственный. Исследования показывают, что у заключённых, долгое время находившихся в одиночных камерах (не в качестве наказания в карцере, а долговременно, когда человека считают угрозой для других осуждённых или сотрудников тюрьмы), наблюдаются связанные с этим психологические последствия. По мнению социального психолога, доктора наук Крейга Хэни, в долгосрочной перспективе у тех, кто в условиях тюрьмы лишён общения с другими людьми, отмечают тревогу, панику, паранойю, депрессию, агрессию и бессонницу. Джоэл Двоскин, доктор наук, клинический психолог и специалист по судебной психологии, рассказывает, что некоторые заключённые говорили ему, что опасаются, как будут вести себя с другими людьми, когда выйдут на волю.
Другой известный пример изоляции — работники полярных станций. Исследователи обнаружили, что у многих из них наблюдаются бессонница, депрессивное состояние, раздражительность, снижение когнитивных способностей, человек становится более замкнутым. Профессиональная помощь в таких случаях требуется редко, но исследователи подчёркивают, что речь идёт о группе людей, состояние которых достаточно часто проверяют. Правда, связывать психологическое состояние полярников только с изоляцией не стоит: эксперты также связывают его с сезонным аффективным расстройством — полярники долгое время находятся в суровых условиях и сталкиваются с недостатком света.
Ещё один известный пример самоизоляции, которая привела к непростым последствиям, — история игрока в покер Рича Алати, который на спор попытался провести тридцать дней в ванной комнате в полной изоляции и темноте ради 100 тысяч долларов. В чём-то его условия были даже суровее — полная темнота, ничего, кроме собственных мыслей. С другой стороны, у него была сильная мотивация — спор и денежное вознаграждение; к тому же его изоляция была добровольной.
Алати доставляли еду, но в разное время, чтобы у него не было возможности отсчитывать время. Из занятий в его распоряжении были только коврик для йоги, резинки для фитнеса, массажный мяч и соли для ванн. Испытание оказалось для Рича суровым психологически: у него начались галлюцинации, мысли быстро стали тягостными и мрачными — но отвлечься было не на что. В итоге Алати прервал эксперимент после двадцати дней — сумму спора согласились сократить со ста тысяч до 62 400 долларов. После выхода игрок в покер признался, что общение с другими людьми и то, как много действий для него теперь открыты, для него стало «культурным шоком» — он знал, как нужно действовать, но как будто забыл.
Карантин
Конечно, и одиночное заключение, и полярная станция более экстремальные условия, чем те, через которые проходит большинство людей в самоизоляции. И тем не менее исследования психологического эффекта, который оказывают на людей эпидемия и карантинные меры, показывают, что этот опыт действительно может быть травмирующим.
В марте в научном журнале The Lancet вышел обзор исследований о психологическом эффекте карантинных мер. Информацию в нём сложно назвать исчерпывающей: рассматриваемые авторами исследования чаще всего были небольшими, далеко не все из них можно распространять на всех людей без исключения (например, если исследования проводились на группе молодых студентов). Тем не менее авторы приходят к определённым выводам: психологический эффект изоляционных мер в ситуации эпидемии бывает существенным, он может быть разным и длиться долгое время.
Отрицать, что происходящее — травмирующее событие и для отдельных людей, и для общества в целом, с каждым днём всё сложнее
Большинство исследований, которые изучили авторы обзора, отмечают, что карантин негативно влияет на психику — они видели у участников исследований симптомы посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), гнев и смятение по поводу происходящего. Среди факторов, делающих ситуацию более тяжёлой для психики: то, что карантин затягивается, страх перед заражением, ощущение фрустрации или скука, недостаток запасов, отсутствие достоверной информации, финансовые потери и стигма — многое из этого уже хорошо понятно тем, кто находится в самоизоляции из-за COVID-19. Исследователи советуют властям не затягивать карантин, давать людям чёткие объяснения и обоснования вводимых мер, заботиться о том, чтобы у людей было достаточно запасов, а также напоминать людям об альтруизме и общем благе. Авторы обзора подчёркивают, что речь ни в коем случае не идёт о том, чтобы отменять карантинные меры: последствия эпидемии могут быть гораздо более губительными. Речь лишь о том, чтобы сделать ситуацию психологически более комфортной.
Авторы небольшого исследования о карантинных мерах, введённых в Канаде из-за вспышки атипичной пневмонии 2003 года, предложили заполнить онлайн-опросник тем, кто оказался заперт дома. В нём приняли участие 129 человек. Примерно у трети опрошенных наблюдались симптомы посттравматического стрессового расстройства и депрессии; эти состояния также связывали с ситуацией, когда человек лично знал кого-то, кто столкнулся с пневмонией, или встречался с таким человеком, рискуя заразиться. Похожие процессы отмечают исследователи и по итогам эпидемии Эболы в Сьерра-Леоне в 2014–2016 годах. Они пришли к выводу, что спустя год после вспышки у населения наблюдали симптомы ПТСР и депрессии.
Посттравматическое расстройство, или ПТСР, — это тревожное расстройство, вызванное тем, что человек сталкивается с тяжёлым, стрессовым и страшным событием. События могут быть самыми разными — например, нападение, авария, болезнь или сложные роды. При ПТСР человек вновь и вновь возвращается к мучительному событию через флешбэки или кошмары. Конечно, не у всех, столкнувшихся с карантинными мерами, возникнет именно ПТСР — более того, пандемия, в отличие от, например, масштабного пожара или катастрофы, не подпадает под формальные критерии этого диагноза. Симптомы или признаки определённого расстройства или депрессии ещё не означают, что человеку можно будет поставить этот диагноз. И тем не менее отрицать, что происходящее — травмирующее событие и для отдельных людей, и для общества в целом, с каждым днём всё сложнее.
Эпицентр
Уже сегодня многие из тех, кого затронули карантинные меры, ощущают, как этот процесс влияет на психику. Анна, живущая во Франции, рассказывает что перестала читать новости о COVID-19, поскольку они вгоняют её в состояние тревоги. «На улицу я стараюсь выходить как можно реже. Первый месяц я не выходила совсем, но сейчас поняла, что для поддержания психического здоровья мне необходим хоть какой-нибудь воздух, так что иногда выхожу за продуктами или в аптеку», — рассказывает она. Анна добавляет, что каждый выход даётся ей непросто: кажется, что жизнь продолжает идти своим ходом, но стоит взглянуть наверх и увидеть на окнах таблички со словами «Шью для медработников, приносите ткань» или прохожего в маске, чувство тревоги возвращается.
Анна пока не представляет, каким будет возвращение к обычной жизни и как скоро это в принципе будет возможно. «Пока я даже не могу представить, как я буду вновь ездить в метро или гулять в переполненных парках — а ведь скоро лето. Конечно, я понимаю, что нельзя жить в страхе, но психологически мне пока что очень тяжело. Надеюсь, это чувство пройдёт», — говорит она.
Вопрос ещё и в том, окажутся ли психологические последствия карантина постоянными или хотя бы длительными. Авторы опубликованного на днях доклада о психологическом состоянии людей во время пандемии COVID-19, например, отмечают, что после катастроф большинство людей всё же со временем оправляются от пережитого, а последствия травмы оказываются недолгосрочными и не приводят к постановке психиатрического диагноза.
Правда, говорить, что после пандемии все смогут восстановиться одинаково быстро, также кажется неуместным. Вероятно, сильнее психологические последствия COVID-19 будут для тех, кто непосредственно столкнулся с заболеванием: пациентов, особенно тех, кто оказался в тяжёлом состоянии, а также врачей и другого медицинского персонала, оказавшегося на передовой борьбы. Эксперты отмечают, что ситуация, когда человек попадает в реанимацию и сталкивается с необходимостью искусственной вентиляции лёгких, очень сложная психологически — а многие пациенты, оказавшиеся в прошлом в реанимации, демонстрируют симптомы, похожие на депрессию и ПТСР.
Доктор Майкл Даффи считает,
что психологические последствия пандемии для врачей могут напоминать последствия события вроде террористического акта
Исторически ПТСР ассоциировали с военными действиями: его диагностировали у бывших военных, которые столкнулись с последствиями психологической травмы в мирное время. Позднее расстройство стали выявлять у разных людей, в том числе тех, чья травма пришлась на мирное время. Тем не менее в ситуации пандемии сложно избежать мыслей о военных действиях — это одна из частых ассоциаций, возникающих в разговоре о работе врачей и медсестёр. Врачи и другой медицинский персонал переживают очень серьёзные перегрузки. Они часто сталкиваются со смертью пациентов, вынуждены сообщать родственникам погибших не только трагическую новость, но и то, что у них может не быть возможности попрощаться с близким из-за риска заражения, видят, как заболевают их коллеги. Многие из них также сталкиваются с дополнительной изоляцией — например, решают жить отдельно от родных, чтобы не заразить их. Уже известно о случаях самоубийств медсестёр и врачей в разных странах. Доктор Майкл Даффи, психотерапевт, специализирующийся на работе с травмой, считает, что психологические последствия пандемии для врачей могут напоминать последствия масштабного трагического события вроде террористического акта — кроме того, они могут проявиться не сразу, а спустя годы.
Наконец, люди с особенностями психики и психическими расстройствами могут столкнуться с тем, что нынешняя стрессовая ситуация серьёзно ухудшит их состояние: тревога и депрессия могут усиливаться из-за стресса. Евгения много лет живёт с тревожным расстройством и рассказывает, что в её жизни были моменты, когда она не могла сесть на поезд в метро или днями сидела дома, избегая контактов с людьми. С годами всё наладилось, хотя иногда у неё случаются панические атаки, когда она сталкивается с ограниченным пространством или большим скоплением людей. «В корне этой паники сидит отсутствие ощущения безопасности — в голове вдруг начинает орать сирена, хотя на это нет никаких причин. Очень интересно, что в новой реальности пандемии это ощущение опасности теперь у всех. Мир перестал быть априори „хорошим“, теперь кажется, что везде таится смертоносный вирус, — считает она. — Это новый глобальный концепт мышления, и ни одному ныне живущему поколению (кроме, наверное, немногочисленных ветеранов ВОВ) не приходилось так рассматривать окружающий мир. Это очень грустно и страшно».
Карантин Евгения проводит одна в доме в Лондоне — её соседка срочно уехала домой в США. «Я стараюсь выходить из дома хотя бы раз в пару дней, чтобы не развился синдром отшельника, ведь чем дальше ты сидишь дома одна, тем сложнее выйти, — говорит она. — Был уже и негативный опыт: в моём местном продуктовом парень размахивал ножом, пытаясь что-то украсть, а я в этот момент заходила внутрь. Я выбежала и не выходила из дома, наверное, неделю».
Важно понимать, что сегодня невозможно однозначно предсказать, какие именно из аспектов пандемии затронут людей сильнее. Возможно, именно поэтому в России при обсуждении пандемии и связанного с ней экономического кризиса так часто возникает тема девяностых — периода, когда жизнь людей менялась радикально, и финансово, и эмоционально. Страхи россиян связаны не только с угрозой заражения, но и с финансовыми потерями. Кроме того, реакция на стресс может возникнуть не прямо во время события, а спустя время, если человек не получил должную помощь. Например, пострадавшие от урагана «Катрина» в Новом Орлеане отмечают, что им сложно выходить из дома на работу в сезон ураганов — это напоминает о пережитом.
Фотографии: Aleksandra — stock.adobe.com (1, 2, 3, 4)