Жизнь«Не помню»:
Как работает память
о пережитом насилии
И это не значит, что они врут
Текст: Ирина Морачевская
Полмира следит за делом претендента на пост судьи Верховного суда США Бретта Кавано. После его выдвижения на эту должность три женщины обвинили судью в развратных действиях и попытках изнасилования в 1980-х годах, сенат отложил утверждение кандидатуры судьи, а президент Дональд Трамп поручил ФБР провести расследование. Одна из обвиняющих Кавано, профессор психологии Кристин Блейзи Форд, 27 сентября дала свои показания перед сенатским комитетом. В её рассказе было очень много пробелов — на некоторые вопросы, включая вопрос о месте, где всё случилось больше тридцати лет назад, она отвечала: «Не помню». После выступления на профессора обрушилась критика. Пресса обратила внимание на её неуверенность и явные признаки стресса, политик Майк Браун счёл показания женщины слишком отрывочными по сравнению с ответами Кавано, а опрашивавшая Форд перед сенатом прокурор Рэйчел Митчелл заявила, что на её словах невозможно строить дело.
Всё это происходит не впервые. Семнадцать лет назад в США шло похожее громкое дело: кандидата в Верховный суд Клэренса Томаса в сексуальных домогательствах обвинила его бывшая ассистентка Анита Хилл. Как и в случае с Форд, оппоненты Хилл тоже указывали на «неполноту» её показаний и выражали сомнения в том, что она может достоверно описывать события десятилетней давности. Сенаторы в итоге утвердили Томаса на должность.
Пробелы в воспоминаниях о столь важном жизненном эпизоде и правда способны смутить — если не знать, как работает память. На самом деле, указывают специалисты по психологическим травмам, во время сильного стресса человек иногда просто не в состоянии вспомнить не только мелкие детали, но и ключевые факты, запоминание которых со стороны кажется элементарным.
С точки зрения психологов неполные воспоминания жертвы сексуального насилия не просто объяснимы — их следует ожидать. Так же, как пробелов в рапортах полицейских, участвовавших в перестрелке, или солдат, побывавших на линии огня: бывает, что они не знают даже, в каком месяце произошёл травмирующий инцидент. Получив психологическую травму, мы, с одной стороны, что-то не можем вспомнить, а что-то, наоборот, никогда не сумеем забыть — и то и другое неизбежно.
Наши воспоминания отнюдь не точная реконструкция прошлого. Когда мы описываем свой опыт, мозгу приходится соединять отдельные фрагменты того, что осталось в памяти, и прибегать к предположениям, чтобы восполнить пробелы и сложить цельную историю. Благодаря этому человек способен быстро принимать решения на основе того, что он видел и делал раньше. Обычно этот процесс идёт хорошо, и в целом на его результат можно положиться. Но система не всегда бывает на 100 % надёжна, и стресс сильно влияет на её работу.
Исследователи выделяют три фазы памяти: кодирование информации, её хранение и извлечение. Кодирование — это временная регистрация ощущений и мыслей, и на этом этапе мозг обращает больше внимания на то, что имеет большее эмоциональное значение. А в случае психологической травмы эмоции сильны как никогда.
Эмоционально важную информацию называют центральными деталями, а то, что мозгу показалось менее значимым, — периферическими. Со стороны или даже для самих вспоминающих произошедшее детали события могут иметь иной вес и важными кажутся другие элементы, но в момент, когда всё происходит, мы не выбираем, что запомним, а что нет (если только у нас нет специальной подготовки). Именно поэтому, объясняет клинический психолог, специалист по психологическим травмам Джим Хоппер, многие жертвы насилия не могут рассказать, что конкретно нападавший делал с их телом, но зато помнят выражение его взгляда, запах или шум дороги за окном.
На втором этапе мозг переносит закодированную ранее информацию в условное «хранилище», и снова с центральными деталями происходит не то же самое, что с периферическими: первые сохраняются лучше, чем вторые. Центральное как бы получает больший приоритет, а периферическое быстро стирается, и если его не вспоминали и не кодировали заново, может забыться уже на следующий день. Поэтому все воспоминания неполны. И поэтому же, указывает Хоппер, солдат будет помнить страх смерти и то, как ему сложно было дышать, а жертва сексуального насилия — своё удивление от того, что знакомый парень повалил её на кровать. Такие детали останутся в памяти навсегда, хотя большая часть прочих будет утеряна. Роль играет и то, какую эмоциональную окраску имели детали: негативную или позитивную. В процессе эволюции мы научились лучше запоминать плохой опыт: он был важнее для выживания в мире, где нам угрожали хищники, испорченные продукты и другие опасности.
Чёткими остаются воспоминания о центральных аспектах пережитого, согласен психолог Гарвардского университета, автор книги «Remembering Trauma» («Помня травму») Ричард Макнэлли. Будь то жертва сексуального насилия, участник боевых действий или переживший землетрясение, после травмирующего события люди запоминают то, что поразило или испугало больше всего, констатирует он. Продавец в магазине, на которого наставили пистолет, расскажет, как выглядело оружие, но может не вспомнить, был ли грабитель в очках или без, хотя стоял в двух метрах от него.
Нейробиологический механизм реакции на насилие описывают в недавнем обзоре исследователи из Университета Огайо (США). В стрессовой ситуации организм вырабатывает гормоны кортизол и норадреналин, которые при высоком уровне действуют на функции префронтальной коры головного мозга, в том числе рабочую память, поведение и принятие решений. В результате рациональность и способность к планированию страдают, а жертва не может мыслить логически и сделать то, что кажется (постфактум) необходимым, чтобы спастись из опасной ситуации.
Как показали исследования, кортизол также способствует консолидации памяти, причём это происходит в ущерб способности к обработке информации, не связанной с инцидентом. Благодаря этому воспоминания о травме — а именно детали с высокой эмоциональной составляющей — и сохраняются яркими. По этой причине мы вечно забываем, куда положили смартфон и ключи, но не забудем человека, со стороны которого подверглись насилию.
Постепенно все воспоминания из достаточно детализированных превращаются в более схематичные и абстрактные. Мы помним суть того, что произошло, и кое-какие главные детали и по этим элементам воссоздаём историю, если нас просят её рассказать. Частично мозг сочиняет её прямо на ходу. Но наиболее травмирующий опыт редко стирается, даже если мы не хотим его помнить и восстанавливать, подчёркивает Хоппер. Такие воспоминания оказываются буквально выжжены в мозгу. Те подробности, которые были важными — для сознания во время инцидента, а не для стороннего наблюдателя, — редко искажаются, подтверждает и психиатр из Колумбийского университета (США) Тед Хьюи.
В нашем понимании того, как работает человеческая память, до сих пор огромное количество пробелов. Но сегодня, после многолетних исследований и наблюдений, специалисты сходятся в важном аспекте, касающемся жертв травмирующих событий: когда речь идёт о «центральных» деталях в их воспоминаниях, нет оснований полагать, что пострадавшие что-то «перепутали». К счастью или к сожалению, они способны храниться в памяти годы и десятилетия.
Изображения: bettiluna – stock.adobe.com