ЖизньИдеальная пара:
Как связаны наркотики
и поп-культура

Известно, что в США популярность героина значительно выросла после Второй мировой войны и войны во Вьетнаме, но эпоха сухого закона (стартовавшая в 1920 году и длившаяся тринадцать лет) сформировала его как поп-культурное явление. В подпольных барах большой популярностью пользовались каннабис, кокаин и, конечно, героин. На то же время пришёлся расцвет джаза. Его играли в борделях и подпольных клубах в Новом Орлеане, Чикаго и нью-йоркском Гарлеме — владельцы и персонал нередко были связаны с организованной преступностью или заправляли наркотрафиком, а музыканты становились их постоянными клиентами.

Британский культуролог Эндрю Блейк в своей статье «Наркотики и популярная культура в современности» рассказывает, что в музыкальных кругах существовал свой аналог мифа о Фаусте: будто бы Роберт Джонсон, легендарный блюзмен, встретил дьявола на тихом перекрёстке в Миссисипи, продал ему душу и оттого играл лучше всех (кстати, Джонсона считают первым участником «Клуба 27» — это музыканты, умершие в возрасте 27 лет). Другим легендарным персонажем стал джазовый саксофонист Чарли Паркер — помимо уникального мастерства он был известен и тяжёлой героиновой зависимостью.

Легенды о чудесном воздействии героина на творчество вышли далеко за пределы США — по мнению Блейка, британские белые музыканты употребляли героин, надеясь сравняться с гениальными афроамериканцами. Смерть они романтизировали: исполнитель в этой системе координат как бы расплачивался за талант наркотической зависимостью и ранним уходом из жизни.

Блейк считает, что на отношение к героину отчасти повлияла эстетическая идеализация подпольных клубов и образа жизни выступавших там афроамериканцев. Белые битники, с его слов, увлекались героином в том числе из-за интереса к джазу и темнокожим джазменам. Американский публицист и писатель Норман Мейлер тоже рассуждает о подражании чёрной культуре: новый белый американец из чувства нонконформизма копирует манеры и образ жизни афроамериканцев из опасных районов, саботируя традиционные правила и пытаясь получить всё больше запретных удовольствий.

Проникновение героина из афроамериканских районов в жизнь богемной белой молодёжи фиксирует роман Уильяма Берроуза «Джанки», где подробно описываются опыты употребления опиоидов. При этом героин всего лишь один из наркотиков, которым интересовались битники, известные большой энергией и любознательностью. Их поддерживал скорее бодрящий амфетамин, а не дурманящие опиоиды.

Героин оставался в зените славы вплоть до сенсационного появления психоделиков и вернулся в 70–90-е в ином качестве — как символ драматического финала и «последнего рубежа». В это время героин был окончательно отнесён к классу наркотиков, которые употребляют не для развлечения. Поп-культура — от пугающей ленты «Мы дети со станции Зоо (Я Кристина)», куда пригласили Дэвида Боуи, до задорного фильма «На игле» и книги Хьюберта Селби «Последний поворот на Бруклин» — исследовала героин именно как трагическую зависимость и, казалось, поставила на опиоидах точку. 

В последние несколько лет США и Канада столкнулись с новой опиоидной эпидемией, причём не в рядах молодых модников или выходцев из бедных районов, а среди благополучных американцев средних лет. Согласно статистике, последние умирают от передозировок чаще, чем представители любой другой социальной группы. Опиоидная эпидемия — следствие бума обезболивания 90-х: фармацевтические компании рекламировали опиоиды для устранения всех видов боли, утверждая, что препараты не опасны и не вызывают зависимости (с тех пор клиенты завалили фармацевтов судебными исками).

Опиоиды вернулись и в поп-культуру, теперь в виде аптечных наименований —  стоит ли напоминать, как их любит доктор Хаус. Рэперы Migos, Future, SchoolBoy Q и Eminem часто упоминают опиоидные обезболивающие с оксикодоном. Популярен и кодеиновый сироп — о нём читают Young Thug, Gucci Mane и Lil Wayne. В США его называют изящным «Lean», «пурпурным» или просто «сиропом» (в своё время кодеиновый сироп от кашля было несложно купить и в России, чем, разумеется, многие пользовались).

При этом очевидно, что поп-культура лишь отреагировала на опиоидную эпидемию, а не спровоцировала её. В этом смысле показательна передозировка Lil Peep: пока рэпер рассказывал в соцсетях о любви к общественно приемлемому транквилизатору, о его зависимости от токсичного фентанила не знал почти никто. 

60-е годы для США и Западной Европы стали уникальным временем расцвета левого активизма: молодые люди выступали против консерватизма, поднимая на щит феминизм, экологию, пацифизм и сексуальное освобождение. В 60-е, на фоне мечты о новом обществе, особую популярность приобрёл ЛСД.

В отличие от опиоидов, ЛСД синтезировали сравнительно поздно — в 1938 году —  и до середины шестидесятых вещество применяли либо в рамках закрытых экспериментов (наркотик активно тестировало ФБР), либо в частной практике: новое лекарство было популярно среди дорогих психотерапевтов и голливудской богемы. Вскоре ЛСД стал мейнстримом — усилиями энтузиастов, которые считали своим долгом познакомить с веществом как можно больше людей.

Сотрудники Гарварда Тимоти Лири и Ричард Альперт тестировали ЛСД на студентах-добровольцах (впоследствии их эксперименты были признаны незаконными). А Кен Кизи, автор знаменитого романа «Пролетая над гнездом кукушки», впечатлившись экспериментами спецслужб, организовал с друзьями коммуну Merry Pranksters, которая проводила знаменитые «кислотные тесты» и раздавала ЛСД всем желающим. По плану главных адептов движения, ЛСД в идеале должен был стать абсолютно бесплатным: «Братство вечной любви», стоявшее у истоков хиппи, мечтало о таком ускорении темпов производства наркотика, чтобы он полностью обесценился.  

ЛСД стал неотъемлемым пунктом политической программы молодёжи 60-х, а ещё изменил представление о музыке и культуре в целом. Первые представители эйсид-рока (к нему принято относить Grateful Dead, The Doors и Pink Floyd — их выступления сравнивали с кислотными трипами) предлагали своим слушателям совершенно новый опыт: для того чтобы понять и прочувствовать их музыку до конца, стоило не только надеть наушники, но и изменить сознание.

Подход, при котором музыка неотделима от наркотического опыта, идеально воплотился в культуре рейвов. Если эйсид-рок ещё можно было послушать дома, то появившийся в конце 80-х эйсид-хаус был исключительно большой вечеринкой с MDMA. Об этом говорит даже её темп: если раньше стандартная скорость музыки составляла 60 битов в минуту — обыкновенная скорость сердцебиения, — то с появлением эйсид-хауса она увеличилась ровно вдвое. Музыкальный критик Саймон Рейнольдс в своей книге «Поколение экстази: В мире техно и рейв-культуры» писал, что танцевальная музыка очень скоро стала осознанно усиливать эффект от MDMA.

В конце 80-х вещество появилось на вечеринках: исследователи из университетов Лиги плюща (бывшие единомышленники Тимоти Лири) предлагали их посетителям попробовать MDMA вместо кокаина — они считали вещество более безопасным и уж точно более дешёвым. Эйсид-хаус и MDMA так хорошо подошли друг другу, что 1988–1989 годы называли «вторым летом любви». Впрочем, лето окончательно изжило себя уже к середине 90-х. На смену эйсид-хаусу пришёл брит-поп, а экстази заменил алкоголь.

Вторая большая волна популярности MDMA случилась в начале 2010-х, во время подъёма электронной музыки. Экстази как будто сменил аудиторию: если раньше его игриво называли «Гэрри» (в Великобритании) или «Адам» (в гей-клубах в Далласе), то в новое тысячелетие экстази вошёл под девичьим именем «Молли». В 2012 году о ней говорили Канье Уэст, Майли Сайрус, Ники Минаж и Рик Росс. Кстати, последнему пришлось извиняться за строчку про секс без согласия под экстази: «Добавил „Молли“ в её шампанское, она об этом не знала. Отвёз её домой и занимался с ней сексом, она об этом не знала». Мадонна, выйдя к толпе на Ultra Music Festival — 2012, спрашивала: «Кто сегодня видел Молли?»

MDMA связан с поп-культурой в большей степени, чем другие наркотики, а график его популярности практически совпадал с музыкальными трендами и форматами вечеринок. И всё же наркотик лишь катализировал стремление людей собираться вместе на больших вечеринках. 

«Бензедрин (не существующее больше торговое название амфетамина. — Прим. ред.) — то, что поможет мне сохранить рассудок сегодня. Возможно, он сделает меня слишком уверенным в себе, но это тоже поможет», — говорил Джеймс Бонд в «Лунном гонщике», размешивая вещество в своём шампанском. Идеологически стимуляторы находятся на противоположном от ЛСД и экстази полюсе: если галлюциногены и эйфоретики предлагали «просветление» и «любовь», то стимуляторы использовали, к примеру, в армии для большей исполнительности и эффективности.

На 70–80-е в США пришёлся пик популярности кокаина, который иронично называют «амфетамином для богатых» (хотя кокаин куда более выраженно влияет на эмоциональное состояние). По мере того, как колумбийский наркобарон Пабло Эскобар захватывал американский рынок наркотиков, кокаин становился всё более востребован у знаменитостей и просто богатых людей. «Кокс настолько дорогой, что когда речь заходит о его покупке, звёзды Голливуда превращаются в Скруджей Макдаков», — говорил представитель Голливуда Майкл Маслански в 1978 году. А в интервью New York Times в 1982 году психофармаколог Рональд Зигель, который работал в одном голливудских рехабов, отмечал, что знаменитости готовы тратить на кокаин по миллиону долларов в год. Кокаин до сих пор считается наркотиком для селебрити: его употребляли и порнозвёзды 70-х в «Ночах в стиле буги» Пола Томаса Андерсона, и юные подростки из Голливуда в «Звёздной карте» Дэвида Кроненберга. А референсы на наркотик в популярной музыке не стоит и пытаться сосчитать.

Кокаин употребляли и на биржах: один из зарубежных трейдеров связывал его популярность с возможностью заменить наркотиком сон, а драматичные истории об увлечении трейдеров белым порошком до сих пор пользуются большой популярностью у читателей бизнес-прессы. Связь кокаина с культурой яппи и большими деньгами досконально отражена и в поп-культуре. От недавнего «Волка с Уолл-стрит» (со съёмок которого Джону Хилла увезли в больницу с бронхитом, потому что он нюхал слишком много размолотого витамина D — фейкового кокаина) и «Американского психопата» (помимо прочего, главный герой работает на Уолл-стрит и любит кокаин) до «Лица со шрамом» и «Кокаина» Теда Демме. Наркотик транслировал успешный образ жизни и для тех, кто сидел в офисе на Манхэттене, и для тех, кто пытался нажиться на наркотрафике.

«Популярность кокаина достигла своего пика к 1985 году. Затем она только снижалась, в том числе из-за эпидемии крэка. Социальный статус наркотика зависит от того, кто его использует. С тех пор сидеть на кокаине значило, что ты не руководитель хедж-фонда, а дешёвка», — полагает Марк Клэйман, один из главных экспертов США по наркополитике. По статистике, в середине 80-х один из семи выпускников американских школ пробовал кокаин, к 2009 году этот показатель снизился до одного из двадцати. 

К появлению крэка — наркотика кристаллической формы в смеси с содой, который был в разы дешевле роскошного оригинала — привели высокая цена и популярность кокаина. Продажа крэка и статус наркоторговца при этом стали ассоциироваться у выходцев из бедных районов с возможностью заработать и эмансипироваться. О продаже наркотиков как способе достичь успеха читает, например, Pusha T в треке «Clipse-Grinfdin’» (сначала он богатеет, продавая крэк, а потом признаётся, что кокаин — обязательный спутник богатства), а Fetty Wap в «Trap Queen» рассказывает, как он и его девушка готовят крэк на продажу. Продавать крэк в этой системе координат значит пробиваться с самых низов, а кокаин символизирует высшую точку успеха, наравне с бриллиантами, машинами и дорогой одеждой.

Если эпидемия крэка в большей степени коснулась бедных районов США, то психостимуляторы, как и новая опиоидная волна, обязаны своей растущей популярностью аккуратным врачебным кабинетам. С 2003 по 2011 год число детей с синдромом дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) в США увеличилось на 43 %, а к 2015 году местная индустрия психостимуляторов, которые прописывали при СДВГ, оценивалась в 13 миллиардов долларов. По прогнозам, к 2020 году она может вырасти до 17 миллиардов.

Рецептурные психостимуляторы по-разному действуют на людей с СДВГ и без него. Если упрощать, первым они наконец помогают успокоиться, на вторых оказывает возбуждающий эффект, делая их заметно работоспособнее. Препараты этого типа пришли на смену амфетамину и стали полноценной частью культуры сверхпродуктивности. Считается, что рецептурные психостимуляторы очень популярны среди миллениалов (их иногда иронично называют «поколением аддерола» — смеси солей амфетамина).

В отличие от ЛСД, который употребляли студенты 60-х, или MDMA, созданного для вечеринок, психостимуляторы не были предназначены для веселья. Они считались средством для успешной работы или учёбы. О рецептурных психостимуляторах почти не читают рэп и не поют песен, зато ссылки на них есть во многих сериалах  — от «Гриффинов», где один из героев Брайан с помощью психостимулятора пишет роман, чтобы впечатлить писателя Джорджа Мартина, до «Южного парка», где поднимается проблема назначений препарата детям, и, конечно, в сериале «Кремниевая долина», где главный герой Ричард пытается купить психостимулятор у школьников на улице. «Поколение аддерола», по сути, переизобрело смысл наркотиков: знаменитые эксперименты с микродозингом ЛСД в Кремниевой долине проводились явно не для борьбы с капитализмом, а во имя него. 

«Съешь его, потому что ты слышала о нём в песне», — читает рэпер Исаии Рашед, имея в виду транквилизатры, зависимость от которых он с трудом преодолел сам и присоединился к их противникам. В эпидемии алпразолама принято обвинять сэд-рэперов, однако его популярность куда более сложный феномен, чем последствия нового грустного альбома Princess Nokia.

Седативные рецептурные препараты долгое время назначали преимущественно женщинам — так сформировался образ депрессивной домохозяйки, которой постоянно необходима медикаментозная помощь. «В культуре существовала так называемая депрессивная роль, она поддерживала представления о разнице между мужчинами и женщинами», — считает Эдвард Шортер, психиатр и автор «Как все стали депрессивными». При равных симптомах и анализах с мужчинами женщинам до сих пор в два раза чаще диагностируют депрессию и назначают медикаментозное лечение.

Сначала американкам назначали морфин (и именно женщины одни из первых столкнулись с зависимостью от рецептурного препарата), потом барбитураты. В 50-х появились «маленькие мамины помощники» — транквилизаторы — и наконец антидепрессанты. Последние стали так популярны, что, по данным на 2013 год, 25 % американок в возрасте от 40 до 50 лет употребляют ингибиторы обратного захвата серотонина. В общем, название фильма «Нация прозака» не такая уж метафора.

Гендерные границы со временем стали стираться, но потребление антидепрессантов и транквилизаторов только растёт: теперь они популярны не только как рецептурные препараты, но и как таблетки, которые покупают в даркнете или у уличных дилеров. Они обладают заметными преимуществами перед теми же антидепрессантами: действуют сразу, не снижают либидо, их необязательно употреблять регулярно. При этом толерантность к бензодиазепинам вырабатывается очень быстро, так что их употребление может приводить к постоянному увеличению дозы и в редких случаях к передозировке.

Об эпидемии транквилизаторов много говорят в Великобритании, где эти препараты крайне редко используют во врачебной практике, зато 22 % продаж таблеток в даркнете приходится именно на Соединённое Королевство. Часть продаваемых препаратов производится подпольно: так, например, появился The Red Devil — таблетка, содержащая в два с половиной раза больше алпразолама, чем обычный брусок легального препарата.

На популярность транквилизатора, в честь которого назвал себя Lil Xan, повлиял и бум рецептурных препаратов, и распространённость депрессивных состояний у молодых людей, и общая медикализация жизни. Распространение сильнодействующих транквилизаторов к тому же логичное следствие и обратная сторона недавнего распространения психостимуляторов. Почему именно этот препарат стал знаковым для современной поп-культуры? Она всего лишь отражает мироустройство, в котором одиночества больше, чем коллективного действия. Чтобы послушать музыку наедине с собой, эйфоретики не нужны.

Фотографии: Getty Images (2), Wikimedia Commons (1, 2), Channel Four Films, New Line Cinema, Universal Pictures, LIL XAN/Facebook