ЖизньЗемля женщин:
Как живут феминистские коммуны
Кто сказал «лесбийский сепаратизм»?


Ксюша Петрова
«Я хочу организовать свою женскую коммуну, потому что общение с мужчинами делает мне плохо. Речь даже не только о физической безопасности, но и о психологическом насилии. Поэтому я хочу общаться только с женщинами и жить только с женщинами». Так представляется Татьяна Болотина — феминистка, лесбиянка, веганка и анархистка, которая мечтает о создании женской коммуны в Центральной России. В прошлом году она заявила о планах основать женское поселение в деревне и организовала встречу, на которой с несколькими заинтересовавшимися идеей девушками набросала примерный план по созданию коммуны. Как пишет Болотина в сети «ВКонтакте», пока что проект находится на стадии поиска и утверждения места; Татьяна готова переехать в деревню уже этим летом.
Судя по хейтерским комментариям к записи организационной встречи, которую Татьяна выложила на ютьюбе, идея о коммуне феминисток многим кажется как минимум странной. Самый нежный эпитет, который используют комментаторы, — «болезные», а участницам встречи советуют «выбрать себе как можно более удалённое место», чтобы не мешать жить «нормальным людям». Но Болотина далеко не первая женщина, которой пришло в голову отказаться от любого взаимодействия с мужчинами. История знает немало успешных примеров сепарации: ими вдохновляется и российская активистка, и её сверстницы за рубежом. Как пишет одна женщина в дискуссии на Reddit: «Я хочу, чтобы у нас, женщин, был свой отдельный город, страна или планета. Без шуток».
Лесбос, амазонки и феминистский сай-фай
О женских коммунах до XX века известно мало: пожалуй, самый яркий пример подобного объединения — группа поклонниц Артемиды, которую возглавляла легендарная древнегреческая поэтесса Сапфо (всё это происходило на острове Лесбос). Ещё есть отдельные истории о прогрессивных женщинах из мира искусства — например, о французской писательнице американского происхождения Натали Барни, которая была открытой лесбиянкой и будоражила устои парижского общества 1900-х. До XX века у женщин было мало прав и возможностей для сепарации, зато в мифологии и искусстве тема «страны женщин» встречается часто. Вы наверняка видели одну из последних поп-культурных интерпретаций этого сюжета — остров амазонок из «Чудо-женщины», изолированный от жестокого мира кусок суши, где гордые воительницы живут в единении с природой, трудятся и упорно тренируются на фоне водопадов и скал, чтобы отразить возможный удар извне.
Подобную картину процветающего мира, которым управляют женщины, изобразила в 1915 году американская писательница Шарлотта Перкинс Гилман в культовом романе «Herland». Во время второй волны феминизма появилось множество произведений в жанре феминистской утопии: например, в книге «The Female Men» фантастка Джоанна Расс описывает мир, в котором эпидемия чумы много сотен лет назад уничтожила всех мужчин. В феминистских утопиях женщины, освободившись от патриархата, проявляют необыкновенные способности в самых разных областях, развивают технологии и строят справедливое и гуманное общество, в котором нет места насилию и любым формам дискриминации, вступают в лесбийские союзы или вовсе отказываются от отношений, предпочитая спокойную жизнь среди равноправных сестёр.
«Рабыня, которая изгоняет хозяина из своей лачуги, тем самым определяет, что она не рабыня. Определение — это ещё одна сторона власти», — писала Фрай
Примерно так и представляли себе идеальное будущее западные феминистки 1970-х, которые начали активно развивать теорию и практику сепаратизма. Они рассудили, что единственный способ по-настоящему освободиться от патриархата — отделиться от существующей политической системы, массовой культуры, выйти из семейных отношений и ограничить общение как с мужчинами, так и с женщинами, которые поддерживают патриархальное устройство мира. Гендерная исследовательница Мэрилин Фрай определила феминистскую сепарацию как «различные виды и формы отделения от мужчин и от институтов, отношений, ролей и деятельности, которые определяются мужчинами, в которых доминируют мужчины и которые работают на благо мужчин и поддержание мужских привилегий». Проявлениями сепаратизма считался и отказ от телевизора и чтения сексистской литературы, и прекращение сексуальных отношений с мужчинами, и финансовая независимость, и отдельное жильё.
Фрай подчёркивала, что сепарация «инициируется и поддерживается по воле женщин», то есть предлагаемые государством или отдельными мужчинами гендерные гетто — скажем, школы для девочек — не служат освобождению женщин, а наоборот. «Рабыня, которая изгоняет хозяина из своей лачуги, тем самым определяет, что она не рабыня. Определение — это ещё одна сторона власти», — писала Фрай. В том же эссе она отметила, что мужская сепарация — клубы для джентльменов, спортивные команды, студенческие братства и так далее — всегда считалась естественной, а женские объединения вызывают бурную негативную реакцию (пример подобной несоразмерной агрессии можно наблюдать и сегодня — в тех же комментариях к видео Болотиной). По мнению Фрай, ярость мужчин значит, что сепаратистки всё делают правильно.
«Выбрось косметику и переезжай в лес»
Первой организацией, провозгласившей осознанное обособление от патриархата, считается бостонская «Ячейка 16» (Cell 16), основанная в 1968 году. Руководительница группы Роксана Данбар советовала женщинам забыть о макияже, моде и вообще «нездоровой практике самовыражения через внешность», сменить имя и научиться самообороне, желательно карате. Также участницы «Ячейки 16» рекомендовали «отделиться от мужчин, только если они не помогают освобождению женщин», и воздерживаться от романтических и приятельских отношений с мужчинами. Другие организации пошли дальше и заявили, что единственный верный способ сбежать от патриархата — это лесбийство, ведь гетеросексуальные и бисексуальные женщины всегда рискуют попасть под мужское влияние и предать подруг ради «гетеросексуальных привилегий». Согласно этой логике, лесбийские отношения — идеальная модель, в которой женщины могут по максимуму вкладываться в других женщин, вдохновлять и заботиться друг о друге, не тратя энергию на мужчин.
Росту сепаратистского движения способствовало и то, что в 1960-х многие американки уже получили практический политический опыт. Они рисовали плакаты и шагали с ними на демонстрациях, призывали положить конец войне во Вьетнаме, выступали за заботу о планете и права ЛГБТ, некоторые даже успели пожить в коммунах анархистов. Однако многие разочаровались: активистки отмечали, что даже в самых прогрессивных кругах женщины оставались на вторых ролях, а сексизм просто принимал менее явные формы, но на самом деле никуда не делся. По мнению Фрай и других гендерных исследовательниц, даже в борьбе за права ЛГБТ цели геев и лесбиянок-феминисток не совпадали, а активистка Дель Мартин в своём программном эссе «Если это всё, что есть» прямо обвинила ЛГБТ-сообщество в сексизме. Лесбиянки-радфем создали собственные организации, а некоторые воплотили мечту о полной сепарации от мужчин: они переехали в коммуны, куда доступ мужчинам был закрыт вне зависимости от ориентации.
Документальный фильм «Лесбиана: Параллельная революция»
Летом 1971 года в Вашингтоне появились «Фурии» — феминистки-лесбиянки, которые основали собственную коммуну. В ней жили двенадцать молодых женщин и трое детей, все они делили не только жильё, но и доходы, а ещё личные вещи — в том числе одежду. «Фурии» заявили, что лесбийство — это не вопрос сексуальных предпочтений, а политическая позиция, которую по идее должны выбрать все женщины, если они хотят положить конец патриархальному доминированию. Как объясняет героиня документалки «Лесбиана: Параллельная революция» Сельма Мириам: «Для меня лесбийство не было связано с сексом. Я считала, что лесбиянки — это в первую очередь самодостаточные женщины, которые принадлежат сами себе и могут о себе позаботиться».
Вслед за городскими коммунами, женскими фестивалями и группами роста самосознания в начале 1970-х в США начали появляться «земли женщин» — сельские поселения, жительницы которых стремились отделиться не только от патриархального общества, но и от рыночной экономики. «Женщины обучали друг друга, вдохновляли друг друга, — рассказывает Лори Йорк, которая до сих пор живёт с женой на купленном в то время участке на севере Калифорнии. — Это эффект одуванчика. Повышение самосознания дало семена, а ветер разнёс их повсюду».
Лесбиянки переезжали в деревню, учились выращивать овощи, фрукты и травы, занимались ручным трудом и осваивали традиционно мужские навыки вроде ремонта автомобилей и строительства. Сепаратистки отказывались от патриархата даже на уровне языка, который признали фаллоцентрическим: вместо слова «woman» они использовали «womyn», «womin» или «wimmin» — чтобы избавиться от корня «man». Коммунарки покупали землю или загородные дома в складчину, жили на собственные сбережения, средства от продажи прежнего жилья, пожертвования или то, что удавалось выручить за выращенные на участке овощи. В 1976 году в Орегоне появился первый некоммерческий траст «женских земель» Oregon Women’s Land Trust.
Выжить на «земле женщин»
По подсчётам журналистки The New York Times, в США и Канаде до сих пор существует около ста лесбосепаратистских коммун, созданных в 1970-х и 1980-х. Большинство их них держат в тайне своё расположение, в первую очередь из соображений безопасности: многие коммуны находятся в консервативных штатах и местные жители вряд ли бы пришли в восторг от соседства с лесбиянками-феминистками. Как и тридцать лет назад, в сельских коммунах действуют строгие правила. На территорию не допускаются мужчины: например, в открытую для женщин любой ориентации деревню HOWL в Вермонте не пускают мальчиков старше десяти лет, а в лесбийской коммуне Alapine в Алабаме разослали полушутливое сообщение «Мужчина на нашей земле!», когда к одной из резиденток приехала погостить дочь с полугодовалым сыном. «Мужчины склонны к насилию. С появлением мужчины расстановка сил внутри группы моментально меняется, так что я решила, что просто не хочу находиться с ними рядом», — рассказывает шестидесятишестилетняя коммунарка Уинни Адамс. В прошлом у неё был муж и две дочери, однако со временем Адамс поняла, что не живёт своей жизнью, а лишь выполняет ожидания общества, и пришла к лесбосепаратизму.
Сегодня в Alapine живут двадцать женщин, ещё около пятнадцати владеют участками и планируют переехать сюда после выхода на пенсию, однако средний возраст коммунарок приближается к семидесяти, и сообщество сталкивается с новыми проблемами. У пожилых женщин уже не так много сил, чтобы содержать хозяйство, а молодых лесбиянок не привлекает изолированное существование в коммуне, где порядки не менялись несколько десятков лет. Как отмечает гендерная исследовательница Джейн Р. Дики, её студентки не определяют свою идентичность так строго, как сторонницы лесбийского сепаратизма, и не хотят всю жизнь провести отдельно от остального ЛГБТ-сообщества и города. Также миллениалы не согласны со многими убеждениями феминисток второй волны, в первую очередь с трансэксклюзивностью. Из-за споров о том, стоит ли пускать трансгендерных женщин на женское мероприятие, в 2015-м со скандалом закрылся знаменитый фестиваль Michigan Womyn’s Music Festival, который проводили почти сорок лет.
Первых жительниц деревни объединил травматичный опыт — изнасилование британскими солдатами, после которого они не могли продолжать прежнюю жизнь
в родных деревнях, так как были «обесчещены»
Некоторые закрытые прежде коммуны приспосабливаются к современной жизни: чтобы заработать и привлечь новых людей, они проводят платные мероприятия и открывают двери для туристок. Как говорит управляющая Camp Sister Spirit, «феминистская утопия — это здорово, но мы бы тут не выжили, если бы принимали только лесбосепаратисток». Судя по блогам и отзывам путешественниц, пребывание в «деревне для женщин» вроде Sugarloaf или SuBAMUH напоминает каникулы в летнем лагере: женщины живут в кемпинге, поют вечером у костра, делают друг другу стрижки и учатся рукоделию, готовят обед в котелке, фотографируются на фоне природы и обещают писать друг другу, разъезжаясь по домам.
Женские коммуны, находящиеся за пределами Северной Америки, не так многочисленны и скорее стремятся избежать внимания, чем привлечь посетительниц, однако есть и исключения. Одно из самых известных женских поселений в мире — Умоджа, деревня в Кении, которую в 1990 году основали пятнадцать женщин народа самбуру. Первых жительниц деревни объединил травматичный опыт — изнасилование британскими солдатами, после которого они не могли продолжать прежнюю жизнь в родных деревнях, так как были «обесчещены». Позже к ним присоединились другие кенийки, которые пострадали от сексуального и домашнего насилия, «женского обрезания», унизительных обрядов инициации, насильственных ранних браков или просто не хотели мириться со своим рабским положением (девочек пубертатного возраста и даже младше самбуру «продают» замуж в обмен на домашний скот). Сейчас в Умодже живут сорок семь женщин и около двухсот детей, которые учатся в организованной коммуной школе. Взрослые разводят животных и занимаются ремёслами — в деревне всегда рады туристам, которые раскупают цветные бусы и традиционные наряды. Женщины в Умодже живут очень скромно, но им удалось собрать денег и выкупить землю, на которой находится деревня.
Сепаратизм для начинающих
Сегодня основательница легендарной «Ячейки 16» Роксана Данбар признаётся, что её представления о феминистском эскапизме как об «убийце патриархата» за сорок шесть лет не оправдались. «Коммуны лишили феминистское движение энергии, — говорит исследовательница. — Те, кто уехали туда жить, просто самоустранились из общества и не вызвали никаких масштабных политических изменений». Также Данбар-Ортис отмечает, что жизнь в коммунах требовала сбережений или пассивного источника дохода, и это могли позволить себе далеко не все женщины, так что лесбосепаратистское движение в США стало элитистским.
Полная сепарация на всю жизнь по-прежнему представляется идеальным решением для многих радикальных феминисток, однако и они признаю́т, что это вариант не для всех. Авторка ресурса «radical wind» пишет, что главное не физическая сепарация, хотя она желательна, а сепаратистское сознание — «готовность двигаться вперёд, придерживаясь принципов радикального феминизма, глубокой эмпатии по отношению к женщинам и неприятия мужского господства». «Я согласна с тем, что большинство из нас, если не все, не могут избавиться от мужчин в повседневной жизни. Большая часть женщин вынуждена взаимодействовать и работать с мужчинами — часто это единственный из возможных вариантов трудоустройства, который нам доступен», — говорит Witchwind. Она считает, что женщины должны в первую очередь стремиться к осознанности и бороться с проявлениями патриархального сознания в самих себе, а буквально сепарироваться от мужчин только в тех областях, где это возможно без ущерба для себя.
Интуитивно это делают даже женщины, которые никогда не слышали о феминизме или активно его не принимают: легко представить компанию российских женщин, которые собрались, чтобы «посидеть
без мужиков» и обсудить переживания
Ещё Мэрилин Фрай писала, что «большинство феминисток, а возможно и все они, практикуют какую-либо форму сепарации от мужчин и институтов мужского доминирования». Наверняка вы тоже это делаете, даже если не считаете себя радикальной феминисткой: например, не добавляете незнакомых мужчин в друзья в социальных сетях или проводите вечеринки только для девушек. Интуитивно это делают даже женщины, которые никогда не слышали о феминизме или активно его не принимают: легко представить компанию российских женщин, которые собрались, чтобы «посидеть без мужиков» и обсудить переживания. На принципе сепарации основаны женские пространства, клубы, встречи и другие мероприятия, где участницы могут учиться, обмениваться опытом, поддерживать друг друга эмоционально или просто отдыхать без мужчин — это может быть и феминистский киноклуб, и курсы для писательниц, и отель или курорт, предназначенный только для женщин. Такие пространства есть и в России: например, загородная усадьба «Залеская» недалеко от Москвы напоминает западные феминистские кемпинги вроде Sugarloaf — природа, мастер-классы, аскетичная жизнь в бытовках и атмосфера сестринства. Основательницы проекта подчёркивают, что «предложения в первую очередь направлены на потребности женщин» и «прибыль остаётся в руках женщин».
Радикальная феминистка Анна Жарк считает, что возможности для полной сепарации от мужчин в России есть, но всё же самая доступная форма — частичная: у многих женщин есть возможность обеспечивать себя и делить дом только с женщинами, например найти партнёрку для бостонского брака или лесбийских отношений. «Я лично сама частично сепарирована. Моя сепарация заключается в том, что я прекратила социальные связи с мужчинами, то есть я не живу с мужчиной в одном доме, не общаюсь с мужчинами-родственниками, не поддерживаю дружеских отношений с мужчинами, а в остальном мне так или иначе приходится взаимодействовать с мужчинами, но это чисто деловые контакты, связанные с работой», — говорит Жарк.
«Открываешь новости — и сразу возникает мысль, что живёшь в социальной антиутопии: список запрещённых для женщин профессий хотят расширить, предлагают, чтобы женщины для аборта были обязаны получить разрешение в церкви, и так далее. Организация и обустройство коммуны — это большое, трудное дело, на него нужно много ресурсов. А в России у многих женщин все личностные и экономические ресурсы уходят просто на то, чтобы выживать. Но если у кого-то получится — я рассматриваю для себя возможность присоединения», — рассказывает Виктория Скибина, которую заинтересовала идея Болотиной. Сама Болотина предполагает, что коммунарки смогут заниматься стройкой и огородом самостоятельно, но при необходимости работать онлайн, а главным правилом будущей коммуны называет принцип ненасильственного общения. Она предупреждает, что переезд в глушь и отказ от удобств будет серьёзным испытанием для горожанок — однако возможность жить с единомышленницами стоит того.
Фотографии: Wikipedia, Lesbiana: A Parallel Revolution, Umoja: The Village Where Men Are Forbidden
Комментарии
Подписаться