ЖизньСекс-паника:
Стоит ли бояться охоты на ведьм

юлия таратута

Когда весь мир переоделся в футболку Dior с надписью «We Should All Be Feminists», мне рассказали историю, которая случилась в одном из американских университетов Лиги плюща. Группа студентов готовилась к сложной сессии, и юноши, повинуясь учебным суевериям, договорились не брить бороду до тех пор, пока последний экзамен не останется позади. Выбросили бритвы и разошлись по кампусу, но тут их вызвали на ковёр: однокурсницы пожаловались в деканат на гендерную дискриминацию. Мужчины, объясняли они, совершили групповое действие, в котором девушки принять участие не могут, а значит, выведены за скобки. 

Эта история, рассказанная за ужином, вызвала раскол даже в нашем, обычно вполне согласном по этическим вопросам, кругу. Кто-то упирал на то, что девушек и правда посадили за отдельный, практически детский «столик», и ситуация, если рассматривать её теоретически и доводить до логического конца, мало отличается от любой другой сегрегации — с рискованным финалом вроде таблички «только для белых», жёлтой звезды или магазина Германа Стерлигова. Естественно, университетские юноши не имели в виду запрещать женщин как класс (они, если говорить по-русски, просто отправились с друзьями в баню), но ведь сложно отрицать, что любые эксперименты с разграничениями часто начинаются невинно. 

Защитники бритья оппонировали — это не абстрактная задачка из учебника по этике, а живая история, из которой не стоит убирать важный аспект: студентки написали кляузу в деканат, то есть использовали репрессивный инструмент, понимая, что за ними сила. При малейшем подозрении на то, что права женщин нарушены, либеральный университет сегодня перестрахуется и встанет на сторону гипотетической жертвы. Жертва и агрессор стремительно меняются местами — а каково это жить в мире, где победившие угнетённые начинают диктовать свои правила с позиции силы? Нравственный переворот не за горами — безобидная советская комедия «Три плюс два» на глазах превращается в кровожадный хоррор. 

Весь год за западным женским маршем — от многотысячных демонстраций против Трампа до разоблачения голливудских знаменитостей — в России наблюдали через те самые чёрные очки. Расставание с кумирами, которых серийно обвинили в педофилии, домогательствах и непристойном сексуальном поведении, и правда было хирургическим: прежних фаворитов целиком вырезали из премьер, а старые ленты вымарывали  с киносайтов — как бы проводя за зрителей черту отсечения порока. Когда анонимные художники расклеили по всему Лос-Анджелесу портреты Мерил Стрип (справа от одиозного Харви Вайнштейна) — с повязкой на глазах и надписью «Она знала», только ленивый не заговорил об охоте на ведьм и не пошутил про новую эпоху секса по контракту.   

Американские либералы робко забеспокоились, не запахло ли в стране маккартизмом и секс-паникой. Но в том, как ситуацию восприняли в России, есть удивительный рассинхрон и асимметрия. Речь не о тех, чья семейная конституция стоит на пословице «бьёт — значит любит», и не о представителях российской власти и церкви, для которых канон женского послушания — и скрепа, и патриотический костыль. Те, кто просто не любит Америку, тоже оживились предсказуемо: экс-политтехнолог Кремля Владислав Сурков даже написал витиеватый памфлет о двойных стандартах и фиглярстве, которые Голливуд будто бы унаследовал от лицемерного Белого дома.

Неожиданной была реакция российской богемы — от публичных интеллектуалов до людей искусства, обычных пользователей соцсетей с либеральными взглядами и русских публицистов, работающих на Западе. Они бросились спасать любимых звёзд от «клеветы», ссылаясь то на легкомысленность шоу-бизнеса, то на законы старого времени, то на презумпцию невиновности, которая будто бы вышла из моды. Но главное — на недопустимость доносов, на которых и строится, по их мнению, американский разоблачительный флешмоб. 

В постсоветской России страх доносов действительно всегда был больше чем страх. В каком-то смысле именно так человек пытался отстроиться от государства и его полицейской машины. Ребёнка здесь с детства учат «не ябедничать», так что он терпит унижения, но «своих» не сдаёт. Коллективное осуждение принято считать травлей, даже если оно объективно, а за спиной «жертвы» читается и тень власти, и цена сделки. Сергей Довлатов в своё время вспоминал про четыре миллиона доносов, которые кто-то ведь написал на своих соседей в СССР. Спустя десятилетия выяснилось, что массовое доносительство — это миф, он не подтверждается архивами большого террора. Люди не сажали своих соседей, их сажало государство. А распространение слухов об анонимках, на которые попался и писатель, было лишь одним из инструментов пропаганды и манипуляции: простой человек должен был считать, что он ничем не лучше власти, он так же испачкан, скован с ней одной порочной цепью. 

До государственной системы наказаний за месяцы секс-скандалов не дошло ни разу, но российскому общественному мнению претит уже сам разговор о важности разбирательств — оно вступается за мистическое свободомыслие, которое мир якобы выдаёт за агрессию. Дастин Хоффман — он же актёр-гуманист, у него роли и в «Крамер против Крамера», и в «Тутси». Луи Си Кей все эти годы мог просто участвовать в публичном сеансе психоанализа. А Кевин Спейси — пьющий гей, наконец совершивший каминг-аут. Россияне обрели свои сексуальные свободы буквально вчера — а сегодня их уже заставляют с ними расстаться?

Водораздел между неприятием и поощрением самой возможности насилия — во многом поколенческий. Нынешние подростки не только лучше читают по-английски, но и о сексе говорят без придыхания и хихиканий, пока родители с ужасом сравнивают их «тусклые» асексуальные будни (детки в клетке, скоро им придётся просить письменного разрешения на поцелуи) со своими «распутными» рок-н-рольными праздниками. О, ненасытный русский народ, оказывается, секс он любит не меньше футбола. Соответствуют ли эти амбиции действительности, или сексуальную раскованность всё же путают с невежеством и пьяным нахрапом? 

Те же самые подростки, кстати, в этом году внезапно вышли на митинги. Есть подозрение, что они хотят, чтобы с ними договаривались, а не ставили перед фактом, как их родителей, при помощи запретов и ультиматумов: не пуская кого-то на выборы, самовольно обустраивая городские улицы, устанавливая правила, что другим носить, как проводить время, с кем дружить и во что верить. Дети меньше боятся, что принцип согласия помешает хорошему сексу (и, скорее всего, гораздо меньше обречены на воспоминания о стыдном или просто плохом сексе в будущем). А заодно и лучше чувствуют, что такое власть и как нельзя ею пользоваться.  

Связаны ли харассмент и изнасилования? По-моему, примерно так же, как грипп и его осложнения. Могут ли невиновного человека обвинить в насилии? Конечно, могут — как и в воровстве, убийстве или «возбуждении ненависти». В отсутствие честных судов обвинениями легче манипулировать: назначить кого-то преступником или, наоборот, невиновным — без оснований и доказательств, просто следуя политической конъюнктуре. Поощряемая безнаказанность в этом смысле равна избирательному наказанию и поэтому не менее опасна. С одной стороны, хватай любого: популярного режиссёра, члена семьи гражданского активиста, федерального министра, человека с улицы. С другой — реального преступника, да хоть и убийцу, можно не трогать: в расфокусированной правовой системе улики теряют свою ценность. Преступлений в общественном сознании больше нет — их, по сути, отменили. 

Кстати, плакаты против Мерил Стрип нарисовали не разгневанные калифорнийские либералы, а ультраправые сторонники Трампа: зарвавшийся Голливуд должен быть разрушен, сказали они, — начнём же с признанных и незапятнанных авторитетов. Охота на ведьм оказалась фейком, а вот паника вокруг наступающего морального апокалипсиса — вполне настоящей.

Фотографии: Etsy