Star Views + Comments Previous Next Search Wonderzine

Жизнь«Сейчас будут бить»:
6 историй о расизме и ксенофобии у детей

Что чувствуют подростки, которые не похожи на других

«Сейчас будут бить»:
6 историй о расизме и ксенофобии у детей — Жизнь на Wonderzine

Интервью: Ива Цой

Нам часто кажется, что расизм — это экзотическая иностранная проблема, ведь это у них «чёрных линчуют». Мы поговорили с шестью девушками, которые живут в России с нетитульными цветом кожи и национальностью, и выяснили, что они переживали издевательства с самого детства — а для многих ничего так и не закончилось. 

 

Анжелла

31 год

Я училась в очень простой общеобразовательной школе в Москве. Одно из первых воспоминаний — в актовых залах, если ты резко вставала, стул откидывался. В этот момент мальчики любили цеплять чью-то юбку сзади, чтобы она сползала. Один раз так сделали со мной и тут же закричали «черножопая». Я пришла домой и спросила у родителей, что значит это слово. Они сказали, что это оскорбление, что есть афроамериканцы и у них чёрная кожа. Я бы сейчас не так объясняла это детям, но тогда был 1993 год.

Во втором классе один мальчик ударил меня несколько раз крышкой от парты по голове. Учительница это увидела и сказала: «Успокойся, сядь», — и всё. Если бы она сразу отправила меня домой, узнали бы родители, а руководству было бы не очень хорошо. Поэтому учителям в школе надо было оставить всё как есть. Дома я ничего не сказала. Может, было сотрясение мозга, может, нет.

Я терпела — мне казалось, так надо, а я правда какая-то не такая. Старалась не выделяться. Мама покупала мне много разной прикольной одежды, но она так и оставалась ни разу не одёванной. Я носила одну или две вещи, иногда даже специально их занашивала втайне от родителей. 

С пятого класса стало полегче, потому что я поняла: чтобы получить власть, нужно иметь либо силу, либо интеллект. Я пошла по пути интеллекта: стала очень хорошо учиться и давать списывать тем, у кого была сила. К девятому классу я стала серым кардиналом всей школы, и в десятом классе меня уже боялись учителя. Я могла чего-то потребовать, и все ученики пошли бы и сделали это. Я сейчас очень жалею, что тогда не разрушила школу на хрен.

Когда одноклассники меня как бы полюбили, они стали говорить: «Ты же почти русская». Как я потом узнала, во время учёбы социологии, люди оправдывают своё хорошее отношение к кому-то именно тем, что он похож на них. То есть зимбабвиец может быть «почти русским», если ты его любишь.

Когда одноклассники меня как бы полюбили, они стали говорить: «Ты же почти русская»

Я чувствовала глубокое отвращение. Мои одноклассники перестали обижать меня, но продолжали обижать тех детей, которые не стали «классными». Я очень много с чем поработала: угощала друзей у себя дома, носила армянскую еду в школу. На любом уроке, где можно было что-то рассказать — география, обществознание, — я говорила про Армению. Вся школа к моему выпускному году знала, где Армения, что она первой приняла христианство, что Арарат не наш, но обязательно будет нашим. Но когда ты работаешь в одном направлении, а в другом получаешь фразу «Ты же почти русская», значит, ты имеешь дело с плохим материалом.

Много лет я считала, что проблема была в детях. Но нельзя катить бочку только на детей за то, что они не понимали — есть не только русские и это нормально, хотя во всех домах постоянно был включён телевизор и шла первая чеченская война. Виноваты были учителя.

Учительница начальных классов могла бы вместо реплик «Так нельзя делать, потому что девочек нельзя обижать» и прочей хрени говорить: «Давайте перечислим все национальности, которые живут у нас в России», — например. Дети бы поняли, что есть много других людей, кроме русских, и они тоже  россияне. Этого не происходило. 

Я стала конфликтным человеком и долго с этим жила. В 26-27 лет возникло понимание, что это не очень правильно. Хотя конфликт — здоровая реакция на то, что тебя обижают. Жаль, что я поняла это слишком поздно. Если бы сделала это вовремя, меня бы не били. С другой стороны, в итоге я справилась с издевательствами посредством авторитета. При этом у меня самой начала развиваться ксенофобия по отношению к русским, а это очень плохо. Над этим мне пришлось работать уже в университете, что непозволительно: я должна была пройти через это раньше.

Недавно был интересный случай в метро. Шла полноватая девушка и тащила огромный чемодан. Она была условно таджикской внешности. Я подбежала к ней, взяла в руки чемодан, снесла его, поставила и собиралась пойти дальше. А навстречу шёл какой-то мужик. Он говорит: «Вот чучмечка чукче помогает». День у меня не задался. Я его схватила за шкирку и дала по роже. Он собирался мне ответить, но подбежали другие мужики и встали между нами. Не очень приятная история.

 

 

Мария

36 лет

Я бурятка, родилась и жила в Новосибирске. Примерно в 1985-1986 году меня в первый раз привели в детский сад. Воспитательница не сочла нужным объяснить детям, почему я отличаюсь от них. Они сразу же начали говорить: «Почему у тебя волосы чёрные? Ты, наверное, грязная, не моешься», «Она, наверное, заразная, я не хочу с ней рядом сидеть». На прогулке меня побили — не больно, но очень обидно: катали по снегу, как бревно, хотя благодаря зимней одежде синяков не было. Это было сильным потрясением, до этого момента я не подозревала, что чем-то отличаюсь от других детей, и понятия не имела, что отвечать на такие вопросы. Родители мне тоже ничего не объяснили. Детсадовская история была довольно травматичной, я усвоила, что я плохая, со мной что-то не так, причём я не знаю, что именно.

В школе в перестроечные времена меня всё время обзывали «узкоглазой», могли при этом толкнуть или обрызгать водой. В 1992 году мы уехали назад в Бурятию. Родители опасались, что после развала СССР начнётся хаос, национальные погромы, и сочли, что лучше уехать в родную республику.

В юности я была классическим представителем «self-hating minority», так как усвоила представление, что мой народ и другие сибирские аборигены — неотёсанные немытые дикари, и принадлежности к ним нужно стыдиться. Мне казалось, обязательно надо продемонстрировать, что ты «не такой», чтобы быть принятым в приличном обществе. Меня это, конечно, не красит, но я правда так думала. От навязанных представлений довольно непросто избавиться. Подозреваю, я не одна такая: от моей матери я тоже много подобного слышала.

В преодолении этой проблемы большую роль сыграл опыт жизни за границей: появилась возможность посмотреть на ситуацию со стороны, я поняла, что то, как относятся в России к людям другой национальности, не совсем нормально и бывает по-другому. Правда, с соотечественниками проблемы остаются: к сожалению, приехав за границу, люди нередко привозят с собой бытовой расизм и даже здесь дают мне это почувствовать.

Детский опыт повлиял на мои характер и привычки. Я довольно замкнутый и недоверчивый человек, в общении с людьми мне свойственны, с одной стороны, мнительность и неуверенность, с другой — постоянная готовность дать отпор. Наверное, в какой-то степени это результат дискриминации. Хотя, конечно, были и другие причины.

В этом году я была на мероприятии, посвящённом русской культуре, его проводили здешние студенты-русисты. Когда я вошла туда и увидела толпу молодых людей в русских национальных костюмах, первой и совершенно непроизвольной реакцией было сжаться, вобрать голову в плечи и поскорее куда-нибудь спрятаться, потому что сразу мелькнула мысль: «Караул, меня сейчас будут бить». Потом, конечно, стало смешно, но испуг в первые мгновения был самый настоящий. Я не знаю, связано ли это напрямую с опытом из детства или с событиями последних 10–15 лет, когда мода на славянские традиции начала ассоциироваться с националистами и агрессией на почве национальной нетерпимости. 

 

 

Ханна

26 лет

Лет в 10-12 я столкнулась во дворе с соседскими девочками. Они начали задираться и в конце концов кидаться камнями. Я от них убежала, рассказала маме. Мы вместе стали думать, почему это могло произойти — я не давала им повода со мной конфликтовать. Родители объяснили, что это, возможно, случилось из-за национальности.

Пик травли пришёлся на восьмой-девятый класс. Меня тогда отдали в частную школу в Подольске. Били не только меня (я была не того цвета) — били более слабых девочек и мальчиков. Несколько раз я убегала с уроков в слезах, шла жаловаться директору. Началось разбирательство с мальчиком, который меня травил, приходили его родители, клали взятку на стол, и он учился дальше. Классный руководитель делала вялые попытки меня защитить. Учителя говорили тем, кто надо мной издевался: «Она же русский знает лучше вас, зачем вы её травите?» Это вызывало у детей прямо-таки бешенство, становилось только хуже. Я даже пыталась драться, но моё положение в классе это не улучшало.

Любая непохожесть — это сильная уязвимость. Когда мне было пять-семь лет, ещё никакой открытой травли не было, но я уже ревела в ванной и говорила, что хочу быть светловолосой голубоглазой девочкой по имени Анечка. Когда мне начинали объяснять: «Ты должна гордиться своей внешностью, у тебя такие красивые волосы и цвет кожи», — это меня злило. Как я могу гордиться тем, за что меня травят? Сделайте сначала так, чтобы это не было моей проблемой, а потом я уже подумаю, гордиться ли этим. Где-то до девятнадцати лет я вообще не принимала свою африканскую часть. Когда мне говорили, что мой цвет кожи красивый, то есть пытались сделать комплимент, я очень обижалась.

Всё это длилось, пока я не съездила на малую родину, в Эфиопию. После поездки я просто приняла тот факт, что эта часть меня существует. Раньше она всегда была связана с каким-то негативом. А тут я увидела, что Эфиопия — красивая древняя страна, и это не только обзывательства «фу, чёрная», но ещё и культура. Причём для эфиопов я была белая. Они даже моего отца, а он вполне соответствующего цвета кожи, просто двадцать лет прожил в России, называли «толстый белый иностранец».

Сейчас мне легче, когда эта тема вообще не поднимается. Однажды знакомые мужчины при мне начали обсуждать свои амурные похождения с девушками других национальностей, и я взбесилась. Не потому что речь шла о похождениях, а потому что там были фразы типа «Я тут с такой экзотической девочкой встречался». И они не могли понять, что меня злит, спрашивали: «Что такого, я же ею восхищаюсь?» Иногда я думаю: может, я слишком эмоционально это воспринимаю? Попробуй объясни среднестатистическому белому мужчине, что такое объективация.

  

 

Джамиля

23 года

Я жила в типичном спальном районе Москвы. Чем старше я становилась, тем больше чувствовала свою отстранённость от сверстников. Мне казалось, что со мной что-то не так, а из-за того, что я другой национальности, на меня не обращают внимания, считают, что я ханжа, закрытая, не могу понять их шутки. Мальчики часто дразнили меня: «руки волосатые», «усы не побрила» — высматривали как будто под микроскопом. Из-за этого я носила длинные рукава, плакала. Думала, что я просто урод.

Если кто-то допускал при мне нетолерантные комментарии — условно, о ком-то говорили «чурка», — я это воспринимала как оскорбление меня лично. Сначала просто обижалась и держала в себе, потом обида вылилась в агрессию. Я жёстко спорила с такими людьми, пыталась их переубедить. Это, конечно, было глупо. Я сама себя маркировала, и они меня маркировали как «не свою» девочку. У меня, например, была подруга-азербайджанка, как и я, которую все в классе обожали, потому что она изначально себя так поставила. Национальность даже была её фишкой: на её счёт могли пошутить, она подхватывала, и ребята принимали её за свою.

Потом я перешла в хорошую школу, и именно там всё изменилось. Туда надо было сдавать экзамены, то есть дети были нацелены на то, чтобы развиваться. Там ни разу не было ссор, связанных с национальностью, вообще эта тема не поднималась. И я начала постепенно восстанавливаться, чувствовать, что на самом деле всё нормально, что девочки, с которыми я дружу, меня любят. Я по-прежнему не дружила с пацанами, мне казалось, что они меня не воспринимают как девочку, с которой можно замутить. Люди из-за моей национальности додумывали, что я придерживаюсь строгих, традиционных взглядов. Меня это всегда раздражало, но я тогда сама не понимала, кто я.

Однажды я понравилась одному мальчику. На выпускном он ко мне подошёл, познакомился. Мы были совершенно разные: он с понтами, начитался Буковски. А я на тот момент ещё и в баре ни разу не была — считала, что все бухают, а я не буду бухать, все друг с другом переспали, а я не буду со всеми спать просто потому, что так надо. Мы с этим мальчиком общались, флиртовали, но у нас ничего не получилось. После этого сначала я загналась в депрессию, но потом начала открываться миру, воспринимать себя не как забитую девочку, а как нормальную, самостоятельную личность, думать, кто я на самом деле.

Я поступила в университет, попала в студенческую организацию. Начала больше общаться с людьми, пыталась в разных ситуациях почувствовать себя и понять, моё это или не моё: сходила в бар, надела юбку покороче, накрасила губы красным, пофлиртовала поактивнее. Такие маленькие шажки, которые меня как девочку раскрывали. Ещё я начала работать со своей внешностью: выщипывать брови, ходить на эпиляцию.

Один из них заметил мою маму и сказал: «О, китаёза сидит. Мы что, мимо пройдём?» 

Но больше всего на меня повлияло то, что в какой-то момент по реакции окружающих я поняла, какая я красивая, и начала вести себя активнее. Люди тоже стали видеть меня более красивой, просто потому, что я начала любить себя. 

Если я попаду в среду гопников и мне начнут говорить, что со мной что-то не так, я не знаю, как на это отреагирую. Но в моём окружении сейчас вообще нет таких людей. Восточная внешность очень сказывается на моей личной жизни, потому что меня побаиваются, думают: неизвестно, чего от меня ждать. Многие даже не рискуют узнать, кто я на самом деле. Ну, это их проблемы, значит, они недостаточно смелые. Зачем мне такие люди?

Окружающие удивляются, когда я говорю, что живу одна, работаю, сама себя обеспечиваю. Они не удивляются тому, что я ещё девственница, но удивляются, когда я начинаю флиртовать. Когда я пью или курю, люди вокруг чуть ли не в обморок падают, говорят: «Тебе не идёт», — то есть всем остальным идёт, а мне нет. Я не уверена, что мне это нужно, но начала так себя вести именно для того, чтобы показать, что я не такая, как все думают.

Сейчас, когда при мне говорят, например, слово «чурка», я просто не принимаю это на свой счёт. Конечно, я при этом делаю пометки в своей голове, что этот человек — дурачок, но продолжаю с ним общаться. Если это не идёт дальше двух комментариев, то я об этом забываю. Раньше бы я с таким человеком сильно поссорилась и перевела бы разговор на то, что он меня не уважает.

Восточная внешность — моя уникальность. Я сравниваю себя с другими девочками и понимаю, что именно это и привлекает людей во мне. Когда я с человеком хорошо общаюсь, закрадываются подозрения: он влюбился в меня или в мою «экзотичность»? Но в целом на уровне флирта мне это приятно. Ведь это правда я, почему надо этого стесняться? Наоборот, это моя фишка. Кто-то использует блондинистые волосы, кто-то длинные ноги и так далее.

 

 

Анастасия

27 лет 

Моя мама — кореянка, отец — русский. Я жила в Ташкенте до 11 лет. Однажды прихожу я на детскую площадку, а там появляется орава узбекских детей. Они начинают меня выгонять. Мне было лет шесть, я не понимала их язык, потому что ходила в русскую школу, но понимала, что они мной недовольны. И я впервые осознала, что я какая-то другая, а значит, люди не все одинаковые: у кого-то есть привилегии, у кого-то нет.

В СМИ специально подчёркивают всё, что касается национальностей.  Допустим, не рассказывают, что русский человек что-то там взорвал. Но когда это сделал представитель другого народа, обязательно скажут, а если он русский, сделают акцент, что он — выходец с Кавказа или из Азии. То есть они настраивают людей против «чужих» уже на подсознательном уровне. Сидит бабушка, смотрит новости, вслух говорит: «Чурка», — а рядом шестилетний ребёнок, который всё это впитывает, а потом приходит в садик, в школу и начинает чморить тёмненького мальчика, который с ним учится.

Самые яркие события начались уже в России. У меня был единственный метод борьбы с обзывательствами: я дралась. Я с детства ходила на ушу, тхэквондо, хоккей на траве, лёгкую атлетику. Метала ядро, качала руки. Поэтому если в школе меня кто-то задевал — называл, допустим, «китаёзой», «узкоглазой», — я просто подходила и била. Они плакали.

Лет десять назад моя мама столкнулась со скинхедами в электричке. Был восьмой час вечера. Она ехала по пути Мытищи — Москва, и там были фанаты с футбольного матча: бритоголовые, с закрытыми шарфами лицами, в гриндерах, косухах. Они зашли в вагон и тупо смотрели на чёрные головы — искали жертву. Там ехал ещё один мальчик, узбек, с подружкой. И они всей толпой подходят к этому пацанёнку, хватают его за шкиряк и начинают выводить в тамбур. Один из них заметил мою маму и сказал: «О, китаёза сидит. Мы что, мимо пройдём?» Мама в этот момент уже мысленно со всеми попрощалась. Думала: ладно изнасилуют — главное, чтобы хоть в живых оставили. Главарь поворачивается, смотрит на мать, говорит: «Ладно, не до неё», — и проходит. И идёт эта орава мимо, понимает, что дали отказ, но каждый что-то матом сказал в мамину сторону. А того мальчика сначала избили, а потом выбросили из поезда. В новостях ничего не сказали: умер, не умер, неизвестно.

Как-то раз лет в девятнадцать я сидела с молодым человеком в гипермаркете, мы пили кофе и целовались. Подошла женщина, положила на стол белую салфетку и ушла. Я начала смотреть салфетку, а там написано: «Из-за таких, как ты, вымирает русская нация». Каково девчонке в девятнадцать лет, когда она сидит с парнем и уже придумала, как будет проходить свадьба, как она назовёт детей и тому подобное, такое получить? Для меня это был, наверное, самый большой шок и самый больной момент на тему национальности и отношений с русскими.

Однажды за мной ухаживал мужчина, ему было 35 лет. Как-то раз он встретил меня около работы и пригласил в кино. Я согласилась. После кино мы зашли в кафешку выпить кофе, и он мне рассказывает: «Я вчера ехал за город, зашёл в Burger King, а там таких, как ты, штуки четыре». Это был последний мой разговор с тем мужиком.

В моём детстве было, что раз я другой национальности, значит, некрасивая. Для меня это было абсолютное равнозначно. Частично преодолеть это мне помогли бывший молодой человек, с которым я встречалась восемь лет, и мой нынешний муж. Именно благодаря их усилиям, их вниманию, их аккуратному подходу я сумела успокоиться. Они мне говорили много комплиментов. Допустим, получишь с утра «доброе утро, красавица» — всё, ты уже богиня.

Но в целом мой характер стал намного жёстче. Я поняла, что не все могут меня любить. С тех пор я всегда старалась, чтобы моё положение было выше, чем у тех людей, которые меня обзывали. 

 

 

Ива

24 года

С шести лет я живу в Долгопрудном. Меня называли «китаёзой» всякий раз, когда я проходила мимо какой-нибудь спортивной площадки, лавочки или любого места, где собиралась подходящая компания. Я знала это слово и не то чтобы даже обижалась (мне казалось, что я не имею на это права) — просто боялась. Даже ходила немного согнувшись, надеясь, что мне повезёт и на этот раз меня не заметят.

В школе меня тоже обзывали. Очень хорошо помню, как стою в коридоре на перемене одна, а на меня смотрят мальчики из какого-то параллельного класса и говорят: «Хочу домой в Токио, в Токио хочу домой». Мне казалось, что я действительно должна была родиться на другом конце света, а здесь мне не место. Что всё это я заслужила, потому что изначально хуже, чем другие люди, из-за своей национальности. Я чувствовала, что каждый сверстник, с которым я общаюсь, делает мне огромное одолжение, что я должна быть благодарна за то, что кто-то вообще обращает на меня внимание.

В детстве любая мелочь может выбить из колеи и перерасти в проблему огромных масштабов. С пятого класса я оказалась в очень враждебном окружении. Хотя не помню, чтобы кто-то из моих одноклассников дразнил меня за национальность. Дразнили в основном за то, что я ношу очки. Когда уже в старших классах шёл сериал «Не родись красивой», меня сравнивали с главной героиней.

В такой обстановке все воспоминания и страхи, связанные с детскими издевательствами, прорвались наружу, а я стала ещё чаще думать о том, что хуже других. Если в младших классах я могла в случае обиды полезть в драку, то к пятому классу я уже просто смирилась и старалась делать вид, будто ничего не слышу — это выглядело довольно глупо, особенно когда напрямую обращались ко мне.  

Маме я рассказала о том, что происходит, всего один раз, и потом часто жалела об этом. Однажды я шла из школы, и мальчишки закидали меня снежками. Мне куском льда попали в область под глазом так, что пошла кровь. После этого я не выдержала и сообщила маме и об этом случае, и обо всех остальных. На следующий день она пришла в школу посреди урока, вывела этих мальчишек в коридор, наорала на них, кажется, даже ударила одного, и поругалась с учителями. После этого со мной в классе перестали разговаривать вообще все, а это было ещё хуже. Я начала чувствовать себя невидимкой, будто меня вообще не существовало. 

Если в школе меня кто-то задевал — называл «китаёзой», «узкоглазой», — я просто подходила и била. Они плакали

Если бы у меня тогда были друзья, наверное, я бы меньше читала и в конце концов не поступила бы в МГУ, и тогда вся моя жизнь сложилась бы иначе. Если бы надо мной не издевались в детстве из-за внешности, я сейчас больше бы на неё полагалась и не работала так сильно над собой. В любой компании я всегда стараюсь общаться с самыми тихими людьми, которые здесь впервые или чувствуют себя неуютно. Хочу, чтобы они раскрылись и были поувереннее. Если кто-то говорит или пишет что-то оскорбительное о внешности других — это для меня верный сигнал, что нам с таким человеком не по пути.

Единственная черта, которую я приобрела с тех пор и о которой жалею, — ужасная конфликтность, переходящая в неконтролируемую агрессию. Чаще всего это происходит на работе, когда кто-то сомневается в моих умственных способностях. Видимо, я до сих пор думаю, что люди меня могут хоть как-то любить только за профессиональные качества, а если их отнять, я вообще никому не буду нужна.

Я часто думаю, что изначально хуже, чем мои друзья, поэтому очень боюсь их потерять. Порой это переходит в сильную зависимость от чужого мнения. Теперь я в каждой ситуации спрашиваю себя: поступаю ли я так, как сама решила, или просто выполняю чужую волю, чтобы человек не ушёл из моей жизни?

Знакомые до сих пор подшучивают надо мной. В одних случаях задеть пытаются люди, которые меня просто не любят или опасаются. Иногда люди пытаются сделать комплимент — начинают приплетать всё, что они знают, допустим, о Японии, хотя я к ней никакого отношения не имею. Это меня уже мало задевает — я скорее смеюсь над тем, насколько люди, считающие себя толерантными, по факту таковыми совершенно не являются.

Всегда тяжелее воспринимать себя как девушку, когда видишь, что чуть ли не единственное, что привлекает людей в тебе, — твоя национальность. Например, мужчина, с которым я недолго встречалась, на вопрос, что он во мне нашёл, честно ответил: «Да просто мне нравятся девушки азиатской внешности». В тот момент я сама не поняла, из-за чего я так расстроилась. Блондинки ведь не обижаются, когда им говорят то же самое про светлые волосы. Когда я была на отдыхе, какой-то мужчина довольно неприятного вида долго кричал мне вслед на ломаном русском: «Эй, что ты со мной не знакомишься? Я люблю китайцев». Вообще, я поняла, что во многих странах, в отличие от России, мне опасно даже ходить одной — там почти нет девушек с азиатской внешностью. Невозможно и пять минут пройти по улице, чтобы с тобой кто-нибудь не попытался познакомиться. Иногда это даже приятно, но всё же остаётся осадок от того, что на тебя обращают внимание не из-за красоты.

 

Рассказать друзьям
74 комментарияпожаловаться