Жизнь«Телевидение человека
не любит»: Зрители
о скандале на «Минуте славы»

Владимир
Долгий-Рапопорт

основатель детской футбольной академии tagsport

Я не смотрю подобные шоу и ничего не могу сказать в защиту взрослых, которые так разговаривают с ребёнком. Если ребёнка всерьёз выпустить на поле в матче мужских команд, то ему там сломают шею. А если ему будут уступать, то будут вопросы к футболистам. Вика получила комментарии как взрослый участник — это глупо и нечестно по отношению к ней, но таковы правила. Я ничего не понимаю в музыке и не знаю, хорошо она пела или нет. Но если бы судьи сказали: «Какая милая, давай дальше!» — это было бы нечестно по отношению к другим взрослым участникам. 

Если ребёнок что-то делает хорошо — поёт, играет в футбол, танцует, рисует, считает, — то ему достаточно похвалы родителя и тренера для подтверждения собственных успехов. Соревнования нужны для тренера, чтобы сравнить успехи и сильные или слабые стороны ребёнка с другими, чтобы развивать в ребёнке способность действовать в ситуации с ограничениями (когда он нервничает, ограничено время и тому подобное). Но чаще всего их используют родители и тренеры для самоутверждения: мой ребёнок самый лучший.

Ребёнку все равно, какое место он занял. Посмотрите на игру детей до 5–6 лет: у них нет победителей и проигравших, пока их не научат родители. Особенно это заметно в командных видах спорта: после игр родители спрашивают не «Как ты сыграл?», а «Выиграли?» На самом деле должно быть всё равно, выиграла ли команда ребёнка. Если ребёнок забил пять голов, но команда проиграла — какая разница? У твоего ребёнка всё получилось. Это важно. Но родителей интересует победа. Потому что если победа — значит ребёнок лучший. И не важно, насколько конкретно у него всё получалось. Постепенно жаждой побед заражаются и дети.

Я не знаю, что двигало мамой этой девочки, легко допускаю, что девочка всё захотела и придумала сама. Мне кажется, что задача родителя — уберечь ребёнка от того ада, с которым сталкиваются взрослые в погоне за победой и славой. Особенно там, где нет чётких правил и регламентов.

Катерина Гордеева

журналист

Совершенно понятно, что российское телевидение в его нынешнем виде человека совершенно не любит, не ценит и не замечает. Человек для этого телевидения — пункт в рейтинге, часть доли, что-то обезличенное и презираемое ввиду мизерности и никчёмности. Люди же, прикованные к телевизору, напротив, видят в телевидении и силу, и возможность, и даже правду.

Всё это страшно усугубляется бесконечным разрывом в достатке, уровне жизни и, наконец, мироощущении тех, кто из телевизора вещает, с теми, кому вещают.
В 2007 году Саша Малютин приехал на (ныне обширно обсуждаемую) телепередачу «Минута славы». Он мечтал, чтобы его увидели и не считали пропащим человеком сыновья, он хотел, чтобы его не вышвыривали из детского садика, где он трудился сперва музработником, а потом сторожем, он пытался, наконец, явить миру свои действительно уникальные способности. Выпускник алтайского музучилища Александр Малютин тяжело переживал, что жизнь как-то так по-дурацки сложилась, что он, самый одарённый из однокурсников, тренируется виртуозной игре на аккордеоне в селе Алтайское, а однокурсники работают в оркестрах, некоторые даже гастролируют.

Малютин приехал в Москву и вышел на сцену большой студии «Минуты славы». Он играл на рояле то ногами, то руками, но недолго. Жюри, в котором были Александр Масляков, Татьяна Толстая и Юрий Гальцев, очень быстро нажало кнопку и высказалось в духе, что играл Малютин фальшиво, да и вообще, на рояле в приличном обществе ногами не играют. Вернувшись домой, Александр Малютин повесился. 

Я была у него дома, видела село Алтайское, занесённое по грудь снегом кладбище с неразличимой могилой, рассматривала его инструменты и километры видеозаписей подготовки к поездке в Москву, в Останкино. Мне всё это время хотелось его остановить, схватить за плечи и заорать: «Да не езди ты туда, никто там тебя не ждёт, никому ты там не нужен». Но останавливать было некого. Малютин был уже мёртв.

А передача, смотрю, жива. Процветает. И оттачивает навык презрения к людям, которые по каким-то причинам не похожи на успешных красавцев и красавиц из жюри.

Валерий Панюшкин

главный редактор портала «Такие дела»

Мне кажется, это две разные истории. В случае с танцором все немедленно набросились на Ренату Литвинову. Тут, по-моему, нам недостаёт главной (или, во всяком случае, очень важной) вещи, которую я называю презумпцией доброжелательности. Рената Литвинова выступала за этого парня, за то, чтобы он остался в шоу, и всячески пыталась сказать что-то доброе, но сделала это крайне неуклюже. Проблема нашего общества заключается в том, что мы не позволяем друг другу неуклюжести. Мы немедленно принимаем неуклюжесть за злонамеренность, а это разные вещи. Рената Литвинова ничего плохого сказать не хотела — просто она не понимает, как про это разговаривать.

С одной стороны, то, что сказал Познер про запрещённый приём, было на грани недопустимого, а с другой — он попытался отнестись к этому парню так, как этот парень сам хочет, чтобы его оценивали: не за то, что у него нога ампутирована, а за то, какой он танцовщик. Всякий раз, когда мы попадаем в такую сложную ситуацию, мы оказываемся на грани обидного, некорректного. Мне кажется, дело в недостатке презумпции доброжелательности. Давайте поверим, что Познер хотел отнестись к этому артисту всерьёз и рассматривать его не как человека с инвалидностью, а как артиста. И Рената Литвинова хотела высказаться положительно, но не умеет. 

Что касается девочки, то тут у меня большие сомнения. Я полагаю, что ребёнок, как правило, вообще не готов к тому, чтобы попасть в ситуацию взрослой конкуренции. Я своих детей от этого всячески ограждаю. Эмоции, которые испытывает ребёнок, попадая во взрослую жизнь, до которых он ещё не дорос, могут быть слишком сильными, слишком ранящими. Мы понимаем, что ребёнку нельзя вести взрослую сексуальную жизнь, мы понимаем, что ребёнку нельзя вести взрослую профессиональную жизнь — никто не пустит его к токарному станку и к штурвалу самолёта. Но почему-то мы считаем, что пустить ребёнка к взрослой артистической работе можно. А это такая же работа, и эмоциональное напряжение и груз ответственности здесь ничуть не меньше, чем у пилота или полицейского. Артистические шоу, в которых участвуют дети, кажутся мне чрезмерно тяжёлыми для них: мы ставим их в ситуацию эмоционального напряжения, к которому, по-моему, дети в силу возраста не готовы.

Проблема нашего общества в том, что мы пытаемся найти простой ответ на сложный вопрос, сложную ситуацию. Артистическая работа — это сложная, многосоставная вещь: как стоит свет, что на тебе надето, как ты готов, в каком состоянии твои связки, в каком состоянии твои пальцы, нервы, какая публика, как она реагирует. Всякий раз, когда мы говорим: «Она просто неправильно выбрала песню», — мы пытаемся упростить. Давайте пытаться реагировать на мир во всей его сложности и многообразии и признавать, что дети маленькие, хрупкие и их надо беречь. 

Татьяна Краснова

преподавательница факультета журналистики МГУ, соучредитель фонда «Галчонок»

Мы попали в такое общество, где предъявляется очень много претензий к окружающему миру. Например, я как-то наткнулась на блог женщины, которая занимается фитнесом и требует, чтобы из кафе убрали «жирных тёток», которые действуют ей на нервы. Или, например, однажды в приёмной стоматолога я застала людей, которые обсуждали Караченцова, которого показали по телевизору: как можно в таком виде вылезать на экран, это неприятно, неэстетично, позор. Или, например, некоторые православные граждане, которым не нравится всё начиная со спектаклей и заканчивая гей-парадом.

Мы стали чересчур щадить свои чувства. У Познера тонкий вкус, и ему не понравилось, что к нему применили такой прямолинейный художественный приём. Госпожа Литвинова меня в этом случае меньше огорчила; это глупая мысль — прицепить человеку ногу. Мы все очень настроены на то, чтобы всему белому свету «приделать протезик», чтобы нам больше нравилось. Нужно уметь засовывать свои чувства в карман и вообще относиться к себе немного скромнее. То, что вам не нравится, необязательно нужно под себя подравнивать.

Парень, который выступил в программе, конечно, молодец. Я надеюсь дожить до того времени, когда такие вещи будут нормальными, а комментарии типа «Привяжите себе ногу, чтобы мне больше нравиться» — ненормальными.

Гриша Пророков

автор YouTube-канала Blitz and Chips 

Беда с реакцией на двух участников «Минуты славы» в том, что их сводят к одному признаку: Вика Старикова маленькая (и поэтому негоже ей взрослые песни петь!), Евгений Смирнов человек с инвалидностью (и поэтому должен танцевать с протезом, а иначе это какая-то манипуляция чувствами зрителей!), никаких дополнительных качеств у них как будто нет, эти — главные. Люди разные, у нас у всех есть разные стороны и свойства, но оценивать человека нужно не по тому, что первым вам бросается в глаза. На ТНТ есть шоу «Танцы», которое я лично очень люблю; оно не без проблем, это всё-таки российское телевидение, но там всех участников как раз очень правильно воспринимают. Жюри понимает, что люди разные, и глаза на пол, телосложение или даже возраст закрывать глупо — но в первую очередь они видят перед собой танцоров. Туда Евгений Смирнов тоже пришёл полтора года назад, и его приняли положительно, и, по-моему, абсолютно правильно. 

У Виктории Стариковой есть свой YouTube-канал. Дети и YouTube на самом деле огромная тема. Во-первых, дети в России очень много его смотрят и многие из них предоставлены себе и сами ищут видео: поэтому у официального канала мультфильма «Маша и Медведь» 9 миллионов подписчиков, а самодельные мультфильмы, в которых люди просто двигают игрушки с персонажами и говорят за них, всё равно набирают сотни тысяч просмотров. Во-вторых, взрослые с радостью используют детей, чтобы создавать популярные каналы: например, есть каналы Miss Katy и Mister Max — это сестра и брат, чей отец вместе с ними делает рецензии на детские игрушки. Такого очень и очень много, детский YouTube — это прямо целый сегмент российского YouTube.

Многие воспринимают YouTube как новую американскую (ну то есть российскую) мечту, способ выбраться в люди — ведь если не вдаваться в подробности, со стороны кажется, что там очень легко стать популярным и начать зарабатывать деньги. На самом деле популярным стать уже трудно, и деньги заработать тем более, но люди туда всё равно идут. Сами дети иногда заводят каналы, но они редко набирают просмотры, так что что-то хоть сколько-нибудь заметное — это всегда родительский проект. Зачем им потом идти в телевизор, как Виктории Стариковой? Ну, тут всё просто — потому что на YouTube нельзя заработать. Чтобы хоть сколько-нибудь нормально зарабатывать на рекламе, нужно, чтобы у тебя был хотя бы миллион подписчиков; до такого добираются десятки. На странице Стариковой всего сто тысяч подписчиков. В описании при этом видно, что это работа какого-то продюсерского центра «Эколь» — то есть не исключено, что это вообще канал, сделанный для рекламы.

Я не детский психолог, и мне не хочется разводить панику вокруг технологий: если ваш ребёнок смотрит YouTube, то в этом нет ничего плохого, он взаимодействует с миром, — но вот детские звёзды на YouTube — это, по-моему, не очень круто. Мы все знаем образ «звёздного родителя» из поп-культуры — человека, который сам не реализовался, поэтому пытается сделать это через своего ребёнка: водит его на прослушивания, снимает в рекламе, тренирует в актёрском мастерстве и так далее. Почему-то кажется, что с детьми на YouTube похожая ситуация, и, по-моему, у человека всё-таки должно быть детство. Без взрослых амбиций, популярности и требований к творчеству.

Татьяна
Волошко-Стебловская

журналист, мама двоих детей

Без таких ситуаций не бывает шоу. Этой фразой можно было бы и закончить, если бы речь шла не о восьмилетнем ребёнке. Пример из родительского опыта. Мои дочки ходят в вокальную студию к молодому, современному педагогу. Несколько лет назад я попыталась повлиять на выбор репертуара для старшей дочки и предложила сложную песню о любви. Мне казалось, она идеально подходит по диапазону. С этим, собственно, педагог и не спорил, но моё предложение не одобрил. Он сказал, что с выбором детского репертуара нужно быть предельно осторожным. Нет ничего более нелепого и пошлого, чем исполнение взрослой песни ребёнком, который очень плохо представляет себе то, о чём поёт и, тем более, не может «прожить» эту песню на сцене. От этого возникает неловкость у всех (кроме родителей). Я согласилась. Это не значит, что детям доступны только детские или патриотические песни. Но нужно выбрать правильную, органичную. Понимаю, что родителям сложно относиться ко всему, что касается собственных детей объективно, включая возраст. Кому-то ребёнок кажется зрелым и чувствующим по-взрослому, а кто-то видит в подростке пятилетнего малыша и предлагает песню про Чебурашку. Наверное, без взгляда со стороны не обойтись. Собственно, это всё, что я бы сказала родителям Вики.

Можно ли быть готовой к критике (пусть даже самой справедливой и конструктивной) в таком нежном возрасте? Конечно, нет. Поэтому я не отправила бы своих детей туда, где по субъективным критериям выбирают лучших из лучших и, что ещё хуже, определяют талант и посредственность в ходе пространных рассуждений. По счастью, девочка не поняла и половины из того, что ей сказали, но она поняла главное: её не принимают. Минута славы обернулась минутой боли и разочарования. И это воспоминание останется с ней. Чем оно обернётся, зависит от ряда личностных факторов и поведения близких.

Впрочем, и программа ещё не закончилась. В жюри сидят люди, в которых хочется верить, как прежде. Мне только непонятно, почему никто из них не обратил или не переключил внимание на то, что ребёнок не только пел, но и сам себе аккомпанировал. А это сложно — и петь, и играть одновременно. За это же можно было похвалить? Но эксперты предпочли ругать родителей и задавать уличающие вопросы ребёнку.

Я считаю, что назвать человека «ампутантом» и предложить ему пристегнуть протез можно только в том случае, если есть сознательное намерение сделать шоу скандальным. Это полный сюр, который ничем другим не объяснишь. Мы говорим, что люди с инвалидностью в нашей стране никому не нужны, а когда человек пытается жить полной жизнью без акцента на своей инвалидности, тут же обвиняем его в спекуляции на этом. В иных странах за такие вещи в суд подают. Складывается ощущение, что некоторые персонажи в стремлении быть особенными становятся пародией на самих себя.

Если честно, я вообще не люблю шоу с участием детей. Что-то во мне протестует, когда рейтинг программы зависит от того, насколько ребёнок потешен, сообразителен, талантлив или бездарен. Всё это не проходит для него бесследно. Хотя есть масса примеров, когда артисты, актёры, поэты с детских лет себе не принадлежат и прекрасно себя чувствуют при этом. У каждого свой болевой порог, и толщина кожи у всех разная. В конце концов, и путь у каждого свой. Надеюсь, Вике эта ситуация не навредит слишком сильно. Верю в здравомыслие всех причастных. Шоу продолжается.

Жанна Белоусова

гештальт-терапевт

Есть ли разница между спортивными соревнованиями и подобными творческими конкурсами? В спорте существуют общепринятые формальные правила, по которым оцениваются соревнования. Не «понравилось» / «не понравилось», а чёткие, измеримые, подробно описанные критерии. В них есть место субъективной оценке, но она имеет, как правило, небольшой вес. Формализованные системы оценки должны защитить права спортсменов и не допустить пристрастности жюри.

В этом конкурсе, по моему впечатлению, творческое самовольство членов жюри — главный принцип судейства. Такая организация конкурса влечёт большие риски для психологической безопасности участников. Спортсмен готовится к соревнованиям, хорошо ориентируясь в правилах судейства. А здесь внезапно оказалось, что участница не выполнила один из критериев конкурса: выбрала для исполнения неправильную песню.

Чувство незащищённости и отсутствия справедливости — общий эффект отсутствия чётких критериев как для участников, так и для зрителей конкурса. На последних он действует как красная тряпка. Люди стремятся восстановить справедливость, вразумить заблуждающегося, наказать агрессора. Это вызывает много эмоций, вовлекает в действо. Последствия? Искренне надеюсь, что все шоу в телевизоре насквозь и полностью постановочные. Есть сценарий, режиссёр и актёры. Если же всё по-настоящему, то главное последствие — психологическая травма. Отсутствие критериев вызывает чувство, что оценивают не то, что ты сделал, не твою работу, а тебя самого — понравился или нет. Сильнейший стыд. Ребёнок надолго оказывается в экстремальной ситуации, практически лишён поддержки.

Независимо от исхода голосования ребёнок испытывает глубочайший стресс. Перегруженность стимулами: софиты, зрители, съёмочный процесс, взрослые что-то говорят и ждут ответа. Стоишь на виду у всех, а тебя принимают или отвергают — стыд в ситуации намного сильнее, чем мы можем себе представить, чем могут себе представить участники, когда решаются на этот эксперимент. Принятие решения членами жюри размазано во времени, и нужно держаться. В то время как перегрузка впечатлениями «обесточивает» те части мозга, которые отвечают за самоконтроль, эмоции стремительно превращаются в аффект. Нужно держаться. Без тренировки это очень большое психическое напряжение и для взрослого человека, а не только для ребёнка. 

Обложка: miraswonderland — stock.adobe.com