ЖизньГод, когда мы перестали молчать о насилии
Открытый разговор — первый шаг к решению проблемы


александра савина
Одной из главных тенденций уходящего года стал открытый и честный разговор о насилии — в первую очередь домашнем и сексуальном. Эта тема и сейчас остаётся стигматизированной, но в 2016 году молчать стало невозможно — об этом одновременно свободно заговорили в разных странах: знаменитости и политики совершали каминг-ауты, журналисты публично рассказывали о своём прошлом, против насилия проводились массовые акции и флешмобы. Эван Рэйчел Вуд и Роуз Макгоуэн рассказали об изнасилованиях, Эмбер Хёрд призналась, что стала жертвой партнёрского насилия со стороны Джонни Деппа, Тим Рот рассказал о семейной истории — он и его отец, журналист Эрни Смит, подвергались насилию со стороны деда. Даже предвыборная кампания в США стала новым толчком к обсуждению темы: Дональда Трампа, на тот момент кандидата в президенты США, обвинили в домогательствах. На разных точках земного шара начались похожие процессы: на постсоветском пространстве — июльская акция #ЯНеБоюсьСказать, в США, уже в октябре — акция #NotOkay, преследующая ровно такую же цель: женщины (а впоследствии и мужчины) рассказывали о своём трудном опыте и столкновении с насилием.
#ЯНеБоюсьСказать
В России акция #ЯНеБоюсьСказать, начатая украинской активисткой Анастасией Мельниченко, стала центром дискуссии о насилии. Тысячи женщин поделились историями об изнасилованиях, домогательствах, пережитых травмах, об осуждении и равнодушии со стороны близких и бездействии правоохранительных органов. Многие вспомнили о пережитом, увидев чужие истории; другие сочувствовали жертвам, задумались о природе насилия и о том, как плотно оно укоренилось в обществе. Акция оказалась очень болезненной и страшной, во многом ещё и из-за того, что самые тяжёлые истории так и остались невысказанными, так как женщины не были готовы делиться ими публично. Флешмоб помог увидеть повседневность, распространённость и обыденность насилия: оказалось, что едва ли не каждая женщина сталкивалась как минимум с домогательствами — а те, кому удалось этого избежать, признавались, что им «просто повезло». Это практически невозможно отследить на уровне официальной статистики: за 2015 год в российские суды поступило больше 2,7 тысячи дел по статье «Изнасилование» и порядка 6 тысяч дел со смежным составом преступления — но реальная цифра куда больше, так как очень часто жертвы боятся рассказывать о пережитом.
Многие действия стали для нас настолько привычными и нормальными, настолько укоренились в культуре, что мы перестали их замечать. Женщины, делившиеся друг с другом переживаниями по поводу акции, с удивлением и ужасом узнавали, что невольно следуют одним и тем же механизмам, которые якобы должны помочь избежать насилия, но на деле не гарантируют безопасности: носят связку ключей в кулаке, когда в одиночестве идут по тёмной улице, избегают зрительного контакта с незнакомыми мужчинами и боятся поздно выходить из дома. Главное достижение акции #ЯНеБоюсьСказать — её терапевтический эффект: она подарила многим ощущение единства, сестринства, рождающихся благодаря общему опыту, дала ощущение поддержки и возможность наконец высказаться и быть понятыми. Говорить о пережитом насилии его жертвам по-прежнему страшно — но они понимают, что не одиноки.
2016 год ещё раз показал, что насилие системно, а культура насилия прочно укоренилась в российском обществе и не исчерпывается физическим и сексуальным насилием. Она прослеживается на разных уровнях — от семьи до государства в целом. Начинается всё с «традиционных» методов воспитания, предполагающих унижение более слабых — в силу возраста или физически — членов семьи. Сторонники физического насилия над детьми говорят, что его запрет разрушает семьи; эту точку зрения поддерживает и РПЦ, выступающая за «умеренное» и «разумное» использование физических наказаний. Вместо разговора о том, как важно учиться беречь и отстаивать собственные границы, детей учат, что эти границы не имеют значения — и их спокойно могут нарушать и взрослые, и другие дети. Девочка, которую дёргает за волосы одноклассник, скорее услышит от учителей или родителей: «Он просто с тобой заигрывает, ты ему нравишься», — и будет думать, что обязана терпеть то, что ей неприятно, а приставания — это комплимент.
Насилие продолжается и со взрослыми людьми: оно легитимизируется на уровне государства, которое использует запреты как главный метод контроля — и продолжается на более «низких» уровнях. Человек воспринимается в первую очередь как функция, которую он должен выполнить, и любое отклонение от «нормы» осуждается. Это показывает, например, акция #насилие_в_родах, также пришедшая в Россию с Украины. Женщины рассказывали о физическом и психологическом насилии, оскорблениях, с которыми им пришлось столкнуться в роддомах со стороны врачей и акушерок. Женщин, и без того находящихся в уязвимом и беззащитном положении, как будто дополнительно наказывают — за несуществующий проступок.
Ситуация, произошедшая в московской 57-й школе, помогает увидеть, как мы далеки от понимания концепции согласия и границ насилия — простые на первый взгляд понятия окружены множеством предрассудков, нюансов и недопонимания. Случаи, когда учитель вступает в отношения с учеником, находящимся в зависимом и более уязвимом положении, нередки и происходят во множестве школ. Но для того, чтобы о недопустимости таких отношений наконец начали говорить, потребовалось внимание общества — стремление избежать публичности и решать вопрос «за закрытыми дверями» отложило этот разговор на долгие годы.
Сложившаяся в России культура насилия во многом связана с традицией молчания: установка «не выносить сор из избы» мешает говорить о пережитых травмах и рефлексировать о собственном болезненном опыте. Но чем дольше откладывается этот разговор, тем тяжелее его начинать — и тем дольше проблема остаётся незамеченной и нерешённой. Традицию замалчивания подпитывает и царящий в обществе культ силы: агрессия и доминирование по-прежнему считаются едва ли не единственными «легитимными» способами отстоять свою свободу, право голоса и право выбора даются только «сильному», а уважительное отношение считается слабостью. Человека, который решается проявить чувства, рассказать о своей проблеме и попросить помощи, называют слабым — хотя для этого требуется огромное мужество. Возможно, именно поэтому одни из самых тяжёлых и важных акций этого года начались не в России, а пришли к нам с Украины — говорить на темы, которые долго были стигматизированными, легче, когда начало разговору уже положено, твой голос — один из многих, и ты чувствуешь поддержку.
На законодательном уровне положение дел с насилием за год не изменилось. Например, в стране по-прежнему нет отдельного закона о домашнем насилии — хотя продолжаются попытки ввести его, а отдельные инициативы направлены на помощь жертвам там, где этого не делает государство. Насилие остаётся таким же пугающе обыденным: ситуация с жительницей Орла, погибшей от рук партнёра вскоре после того, как она обратилась в полицию — одна из многих, по случайности получившая огласку. Нельзя говорить и о том, что отношение общества в целом к насилию изменилось — шутки о насилии над женщинами многие по-прежнему считают не проявлением сексизма, а чем-то незначительным, на что не стоит обращать внимания. В России и в мире в вопросах насилия женщинам по-прежнему верят меньше, чем мужчинам — на слова Марии Шнайдер, несколько лет назад рассказавшей о том, что на съёмках «Последнего танго в Париже» она чувствовала себя униженной, обратили внимание только после того, как об этой же ситуации высказался Бернардо Бертолуччи.
И всё же за эти двенадцать месяцев произошло нечто очень важное: проблема, которая так хорошо известна обществу, но обсуждать которую до сих пор «не принято» и «стыдно», наконец стала видимой. Насилия в обществе не стало меньше, но мы постепенно учимся о нём говорить — а это первый шаг на пути к исцелению травмы и к тому, чтобы предотвратить её повторение в будущем.
Фотографии: quaddplusq – stock.adobe.com
Комментарии
Подписаться