Жизнь«Когда замуж, когда дети?»: Однополая пара о рождении ребенка в России

Отношения
и ЛГБТ-сообщество

Олеся: Не было разговора «Всё, мы пара». Мне нравилось, что всё происходило естественно, без всяких специальных договоренностей. На каком-то этапе ты замечаешь, что человек перевёз к тебе какие-то свои вещи, вот вы уже обмениваетесь ключами, потом он покупает переноску и ведёт твоего кота к ветеринару (и ты думаешь: «О, а раньше этим занималась только я одна»). Постепенно из таких мелочей у нас и сложилось понимание и ощущение того, что мы вместе всерьёз и надолго.

Саша: То, что в российском ЛГБТ-сообществе отношения существуют подпольно и это чаще всего не даёт им вырасти во что-то большее, — правда. Наш случай серьёзных отношений, скорее, редкость. То есть мы две девушки «женственного формата», с установкой на семью и детей, это наш сознательный выбор. В то время как часто в тематической тусовке можно наблюдать тех, у кого есть мужчины на стороне, и для них связь с женщиной — приключение. Они в принципе даже представить не могут, что из этого может получиться что-то серьёзное. Для них отношения как социальный институт ассоциируются только с мужчиной. Мне вообще кажется, что многие лесбиянки запутались — и начинают скатываться в стереотипные крайности. Например, прятать свою женственность, всячески следовать мужской модели поведения в отношениях, когда в этом, по сути, нет необходимости.

Решение завести ребенка

Олеся: У меня была установка, что если я до тридцати не встречаю любимого человека и не создаю семью, то рожаю одна. Это не было ванильно-кисейным желанием из серии «ребёнок — это смысл жизни» или «для каждой женщины это счастье». Когда началась наша история с Сашей, то буквально через два месяца я сказала ей, что, мол, я жду до тридцати, и либо ты меня поддерживаешь, либо… В тот раз Саша промолчала. Я призадумалась. Первой мыслью было то, что я её напугала таким форсированием событий. С другой стороны, подумала, что, наверное, хорошо, что она сразу ничего не сказала — значит, восприняла серьёзно. Потом я эту тему отпустила. А через месяц Саша сказала: «Роди мне сына». И тогда у меня уже не нашлось слов, я просто обняла её и поцеловала. А сейчас вот жду сына — всё как Саша и хотела.

Саша: Реплика Олеси о том, что она хочет ребенка до тридцати, прозвучала для меня не ультимативно, наоборот, очень деликатно. Не так, что этой фразой меня прижали к стенке. Но этот разговор был четыре года назад, мне тогда было 23 года, и я не понимала, что такое дети. У меня даже чувства умиления не было — ну, там, когда молоденькие девочки видят малышей и впадают в экстаз. Но когда я стала думать о ребёнке именно в контексте наших с Олесей отношений, то моё восприятие изменилось. Я поняла, что с этим человеком мне этого хотелось бы. Мы с Олесей всегда складывались как шестерёнки во всём, и я быстро поняла, что мы сложились и в этом вопросе. 

Олеся: После этого разговора не было такого, что мы тут же бросились рожать. Это, скорее, был тот разговор, когда у пары должно сложиться понимание, насколько их долгосрочные цели совпадают. Потом мы долго путешествовали, наслаждались друг другом — тем периодом, когда ты молод, красив. Много секса, новые впечатления, полная свобода действий. Мы рады, что позволили себе несколько лет беспечности перед тем, как завести малыша.

ЭКО и выбор донора

Саша: Мы как следует попутешествовали ещё и потому, что в нашем случае завести ребёнка — очень дорогостоящий процесс, и мы понимали, что ещё долгое время после рождения малыша мало что сможем себе позволить. Узнавать о вариантах и опциях, как нам завести ребёнка, мы стали ровно год назад, перед Олесиным днём рождения. Читали форумы, тематические группы. В итоге поняли, что для себя видим два оптимальных варианта. Это искусственная инсеминация, когда сперму вводят в полость матки, и ЭКО. Первый вариант отвалился по медицинским показателям, и мы решились на второй. 

Олеся: Конечно, идеально было бы пойти путём, когда у Саши бы взяли яйцеклетку, оплодотворили бы её, потом вживили мне... Но это очень сложный путь и огромный стресс для организма. Поэтому остановились на ЭКО. Я не вижу в этом проблемы, считаю, что ребенок, рождённый мной, будет так же любим Сашей, как если бы мы пошли другим путём.

Саша: Донора выбрали в одном из банков спермы Москвы. Есть ещё очень крупная сеть банков спермы «Криос» — там самые полные анкеты доноров. Можно услышать его голос, посмотреть его детские фото — но такие центры существуют только на территории Европы. В Москве ничего похожего найти не удалось. Поэтому мы выбирали донора по тем критериям, которые были доступны в центре, на котором мы остановились.

Каких-то запредельных требований у нас не было, мы стремились к тому, чтобы донор был максимально похож на нас с Олесей. Чтобы было меньше вопросов. То есть мы выбрали блондина со светлыми глазами, высокого. Ещё у нашего донора два высших образования МГУ, ему 26 лет. Конечно, думали о том, почему парень пойдёт «сдаваться» в банк спермы. Наверное, в основном из-за денег — им хорошо платят, плюс досконально обследуют. Хотя в голове сложно укладывается — как жить, зная, что у тебя, возможно, есть ребёнок, и не один. Но это уже совсем другой вопрос.

Беременность

Олеся: Когда все анализы были готовы, сделаны необходимые приготовления, врачи провели со мной процедуру ЭКО. Не буду вдаваться в подробности, не секрет, как это происходит.

После того как мне подсадили яйцеклетку, начался волнительный, но и очень тяжёлый момент. Ты не знаешь, получилось или нет, нужно колоть уколы в живот, напряжение перетекает в истерику. Саша очень меня поддерживала, прониклась моим состоянием — выносила всё, мои слёзы, капризы.

Саша: Это было очень тяжело. Фактически ты ждёшь, начнётся менструация или нет. Если начинается — значит, не удалось. Помню, когда у Олеси всё же появились первые признаки того, что приближается менструация. Врачи говорили, что небольшие выделения могут быть, даже если удалось забеременеть. И мы старались верить, жили несколько дней надеждой, пока не поняли, что всё, началась полноценная менструация, и это значит, что у нас не получилось.

Олеся: Помню этот момент, когда на приёме у врача нам подтвердили, что я не беременна. У меня случилась истерика, я разревелась прямо в кабинете. Потом мы вроде выдохнули. Но принять факт того, что волшебства не произошло, было не просто. Но прошло время, и мы решились на вторую попытку. Саше надо было лететь в рейс, и весь процесс мне пришлось пройти в одиночестве.

Саша: И со второго раза получилось.

Олеся: Первая неудачная попытка очень подкосила нас эмоционально, отрезвила, что ли. Поэтому фееричной радости, когда врачи подтвердили беременность, мы не испытали. Скорее, отнеслись осторожно — лишь бы дальше всё было хорошо.

Я категорически не хотела мальчика. У меня был страх перед тем, как его воспитывать, чтобы получился нормальный мужчина

Саша: У Олеси начался жуткий токсикоз, прямо кошмарный. А я места себе не находила, что она мучается, а я ей никак не могла помочь. Конечно, у неё скакало настроение, появлялись капризы и другие «болезни» беременных, но я отнеслась ко всему, как мне кажется, стоически. Всегда её поддерживала — даже прекратила употреблять алкоголь. Чтобы у неё не было ощущения, что я расслабляюсь так, как не может она.

Олеся: У меня в голове всю беременность крутилась мысль: «Если хочешь проверить чувства другого человека к тебе — забеременей». Потому что если кто-то тебя выносит в таком состоянии, это точно любовь. Я ведь была невыносима!

Олеся: Мы изначально решили, что будем узнавать пол. Многие пары предпочитают этого не делать. По имени был уговор. Если рождается девочка — называю я, если мальчик — называет Саша. Из мужских пока нам нравится имя Максим. Но, конечно, хочется родить, посмотреть на него — может, ему подойдёт совсем другое имя.

Я очень хотела девочку, категорически не хотела мальчика. У меня был страх перед тем, как их воспитывать, что им вообще нужно, чтобы получился нормальный мужчина, а не один из таких, каких мне приходится наблюдать в общественном транспорте — каких с детства облизывают, жалеют и задирают самооценку до небес, при это совсем не воспитывая уважения к правам женщин. Это мой опыт общения и восприятия мужчин в России. И да, он никак не связан с тем, что я лесбиянка. 

Саша: Кстати, в метро Олесе на девятом месяце беременности место уступают чаще всего женщины. Рядом сидящие мужчины обычно опускают глаза в телефон.

Взгляды родителей
и каминг-аут

Олеся: Вопрос от мамы «Когда замуж, когда дети?» я слышала от мамы лет с шестнадцати. Но если раньше это были вопросы с прицелом на будущее, то после двадцати пяти они стали звучать в лоб. Для моей семьи было очень важно, чтобы я реализовалась именно так. И если бы я вышла замуж за мужчину, родила бы ребёнка по традиционной схеме, то мной бы ужасно гордились, на радостях купили бы квартиру и всё такое. Приведи я Сашу в дом и расскажи, что да как — будут огромные проблемы. Мне придётся объяснять взрослым людям советского поколения, почему это нормально, что наш сын не вырастет ушлёпком.

Поэтому для моих родителей была придумана легенда, что у меня случилась несчастная любовь. Ну, что был парень, потом мы расстались, а я узнала, что беременна. А так как в моей семье резко негативное отношение к абортам, вопрос о том, что можно не рожать, даже не поднимался. Мама сразу однозначно обрадовалась. Папа человек суровой закалки, без сантиментов. Я ждала от него какой-то эмоциональной реакции, но этого не случилось. То есть мой папа узнаёт, что скоро станет дедушкой, и его первый вопрос звучит так: «А на алименты будешь подавать?» — притом что наша семья вообще не нуждается в алиментах.

Я не собираюсь говорить родителям о реальном положении вещей. Хотя допускаю ту мысль, что мы, возможно, хуже думаем о своих родителях... Может, они и поняли бы. Мы ведь о ЛГБТ-сообществе даже толком в семье не разговаривали никогда. Однажды только промелькнуло, мама сказала, что, мол, ой, а ты представляешь, оказалось, что у нашей знакомой дочь — лесбиянка, а ты случайно нет? Я с перепугу, с нервным смешком выдала: «Нет, мам, ты что». Меня, наверное, спасает то, что я выгляжу женственно, а у родителей в голове тот самый жуткий стереотип, что лесбиянка — что-то грубое и мужеподобное.

Саша: Мои родители в курсе. И в моём случае объясниться с ними было эмоциональным порывом — разговор произошёл неожиданно для меня самой. Я поняла, что, если я расскажу маме, мне станет легче. Ведь тяжело постоянно придумывать истории о каких-то мальчиках, любовных романах — врать, одним словом. Для меня это состояние было болезненным, особенно когда вопросы сыпятся ни с того ни с сего и тебе нужно на них придумать ответы в режиме онлайн. В итоге я настрочила маме письмо, не смогла рассказать всё по телефону. Перекрестила, отправила. Сказала Олесе, что решила открыться маме.

Родители говорили, мол, Саша, ну ты, наверное, одна там в Москве, тяжело подходящего мужчину найти 

Олеся: Это случилось через полгода после того, как мы начали встречаться. Я тогда подумала: «Блин, ну зачем!» У меня до этого уже была история, когда девушка рассказала своим родителям — и начался кошмар: начали лезть, мешать.

Саша: И потом мы вместе с Олесей начинаем ждать ответа. День, два... Тишина. Я начинаю нервничать: наверное, меня не поняли. В итоге решаю позвонить папе, и выясняется, что мама легла на операцию, которую держала в секрете. Я понимаю, что письмо она не читала, и начинаю себя корить, что у неё такой сложный период, а тут я ещё лезу с откровениями. Когда мама пришла в себя, она прочитала письмо и ответила мне. Там было много разных моментов, но главный посыл меня очень обрадовал. Она сказала: «Главное, чтобы ты была счастлива». Попросила её не рассказывать папе, но она не смогла с ним не поделиться...

Олеся: Там был момент оправдания, такой, чисто советский, что, мол, Саша, ну ты, наверное, одна там в Москве, тяжело тебе, подходящего мужчину найти не можешь. Это, конечно, в корне неверно — воспринимать наш союз как вынужденную меру, а не осознанный выбор, но главное, что её мама постаралась понять и приняла Сашин выбор.

Саша: Спустя какое-то время папа с мамой приехали к нам в Москву. Когда я просила маму не посвящать в мою личную жизнь папу, то потому, что он у меня человек очень консервативный, старой закалки. Думаю, он до сих пор до конца не понимает наши отношения. Однако с Олесей они очень хорошо подружились, он постоянно передаёт ей приветы, интересуется её самочувствием.

Олеся: Да и с мамой Сашиной мы очень сблизились. Причём Саша мне ещё раньше говорила, что мы с её мамой точно подружимся, так как очень похожи. С ней комфортно. После первого неизбежного момента смущения всё пошло хорошо. Здорово, что Сашины родители не лезут, не «лечат» её. Тем не менее я отдаю себе отчёт в том, что наш сын, скорее, не будет восприниматься ими как внук, притом что Саша будет считать его родным. И я это понимаю.

Позиционирование себя в обществе

Саша: Всё время походов в центры и клиники позиционировали себя как сёстры. Я фигурирую во всех документах как доверенное лицо, чтобы всегда быть рядом. 

Олеся: Когда приходишь в центр, то заполняешь огромную такую кипу анкет с очень личными вопросами. Вплоть до того, когда вы потеряли девственность и других моментов сексуального толка. Но самое интересное, что в конце договора, который мы заключали на ЭКО, тоже было две анкеты — и вторая... для мужа. Помню, когда я сказала, что она не нужна, сотрудники были очень удивлены. Наверное, не могли понять, зачем я хочу стать, как они думали, матерью-одиночкой.

Саша: Да, такая реакция персонала считывалась постоянно. У всех в глазах стоял немой вопрос. 

Олеся: Во взаимодействии с обществом нас спасает то, что мы женственно выглядим. К тому же похожи. Чаще всего нас принимают за сестёр. И все наши прикосновения списывают на трепетные отношения. Но я уверяю, что если бы мы выглядели более маскулинно, то были бы конфликты однозначно. А учитывая пополнение в семействе, они нам не нужны. Даже насчёт фотосессии для этого материала, сначала же хотели сделать с открытыми лицами. Друзья настращали нас, как это потом может аукнуться, — сейчас же много сумасшедших активистов, которые преследуют однополые пары. 

Саша: Для соседей и знакомых, которые не в курсе, будем придерживаться позиции «мы с сестрой». Под видом, что Саша живёт со мной, чтобы помогать. На работе у меня в курсе только некоторые ребята, с которыми мы близко подружились. 

Олеся: А я сейчас не работаю, по понятным причинам. У меня два высших образования, работала искусствоведом в музее актуального искусства Art4.ru, потом грянул кризис, и меня сократили. Затем я работала в МИДе, но быстро поняла, что мою личную жизнь там всегда-превсегда придётся скрывать, гомофобия была там в воздухе, во-вторых, я поняла, что женщине, какой бы она талантливой ни была, придётся строить карьеру в разы дольше, чем мужчине. В итоге до беременности занималась переводами.

Роддом, выписка и будущее

Олеся: Выбор среди роддомов большой не стоял — их не так много хороших. Все твердят, что самый лучший ПМЦ на Севастопольском, мы там были, но он, скорее, самый дорогой. А качество практически как в районной поликлинике. Нашли другой, по контракту отдали 300 тысяч, это средняя категория. Ещё в 100 тысяч обошлись первые полтора месяца, пока я ходила к врачу, сдавала разные анализы, проходила обследования. Пока сами роды, без учёта попыток ЭКО, обошлись в 400 тысяч, но этот счёт остаётся открытым — сегодня вот аппарат всучили по 800 рублей в сутки. Вроде бы он мне и не нужен, но и с врачом спорить не хочется.

Саша: Из выписки событие устраивать не будем. Мы с Сашей самодостаточные в этом плане, как Шерочка с Машерочкой. Максимум фото в Instagram для друзей выложим. 

Олеся: Про самодостаточных — это правда. Роды начнутся, возможно, Саша будет в рейсе, и ничего, я позвоню врачу, всё будет в порядке. Вчера, например, Саша тоже была в рейсе, я сама собирала кроватку из «Икеи». Из необходимого всё купили, но по минимуму. Опыта нет, а советуют все разное. В комнате сейчас есть кроватка, пеленальный столик, большая кровать для меня, чтобы не мешать Саше, когда ей надо выспаться перед работой.

Саша: Да, я тоже думаю, что это организационные моменты. Вопросы, на которые нам только предстоит ответить, появятся в будущем. Сложности начнутся тогда, когда ребёнок, например, отправится в детский сад, будет видеть, что кого-то забирают папы. Будет спрашивать: «Где мой?» Или его будут спрашивать, где его папа. 

Олеся: Понимаем, что нам нужно будет объяснить сыну, что у него две мамы, мы постараемся это сделать. Рассказать, почему так получилось, сделать так, чтобы он этого не стеснялся и, если что, всегда мог дать отпор сверстникам. Расскажем ему, что есть разные форматы семей, которые ему нужно принимать с самого рождения, цвет твоих глаз, пол, родителей. Мне кажется, у нас получится. Конечно, сложно об этом говорить наперёд, но мы уже сейчас много над этим думаем. 

Саша: Я опасаюсь, что, когда сын станет сознательной личностью, он захочет узнать, кто был донором, то есть его отцом. Особенно в подростковый период.

Олеся: Я тоже готовлю себя заранее к этому моменту. Но хотелось бы вырастить человека, который будет ценить то, что у него есть, а не то, что могло бы быть.

Кстати, вокруг нас много гетеросексуальных семей, и мы смотрим на них — и не сказать, что мы видим примеры для подражания. Не чувствуем, что если бы наш ребёнок рос в такой семье, то он был бы счастливее, чем с нами.

P. S.

К моменту публикации у Олеси и Саши родился сын Максим Александрович. Александрович — в честь Саши.