ЖизньВожатые детского лагеря «Камчатка» о современных подростках
В очередной раз убедились, что с сегодняшними детьми всё в порядке
По меткому выражению психолога Мэг Джей, взрослые чаще разговаривают не с подростками, а про них: обсуждают их будущее (или ставят на нем крест), критикуют увлечения и другими способами возводят барьеры между собой и детьми вместо того, чтобы с ними подружиться. Мы уверены, что с современными детьми всё нормально (так же, как было с нами, а может, и лучше), и попросили вожатых международного детского творческого лагеря «Камчатка» рассказать, чем подростки круче нас, как найти с ними общий язык и что взрослым можно у них перенять.
Лена Ванина
сценарист и журналист
Однажды Филипп Бахтин прислал мне сообщение, точно не помню, про что оно было, но там было что-то про детей, счастье, бег в костюмах из латекса по ночному лесу и какую-то другую дурь. В общем, про всё то, что я люблю. Это было четыре года назад. Бахтин позвал меня совожатой к себе в отряд. «Камчатка» тогда была еще в Пскове. Я в жизни не общалась с подростками и не занималась воспитанием детей, мне было страшно, я не знала, как правильно с ними себя вести, но интерес победил и я согласилась. Я ехала на машине в Псков и всё время прокручивала в голове диалог со своим отрядом. Как мне с ними лучше общаться? Про умное говорить или про важное? Или побольше шутить? Или вообще оставить их в покое? Все говорят: подростки — сложные, дети — сложные. Мне всегда казалось, что это чушь. Все люди сложные. Взрослые что, простые? Точно нет. Я никогда не верила в то, что с подростками и детьми нельзя договориться. И найти с ними общий язык, донести до них какие-то вещи, которые очень важны для меня самой, показать им, что отрицание — это не всегда лучший путь, было для меня очень важным. В первые пару лет мне страшно везло: у меня был отряд, дети в котором были умнее и талантливее меня в сто раз. Работать с ними было чистое счастье. Теперь это мои друзья.
У всех вожатых свой подход к тому, как именно должен быть устроен творческий процесс. Кто-то отдает всю инициативу детям и просто немножко их направляет и помогает им. Я иногда выступаю как цербер и говорю детям «нет, это бред и так мы делать не будем». Но не потому что мне хочется, чтобы дети делали только то, что придумали мы с моими совожатыми, а потому что мне хочется задать какую-то планку. Хочется, чтобы они эту планку почувствовали и дальше им самим было бы интересно запариться, напрячься, но сделать не детскую поделку, а что-то на сантиметр выше детских поделок. Когда они понимают, что можно делать круче, у них появляется ответственность, загораются глаза, они готовы сонные ехать куда-то ночью и бродить по темной улице в поисках нужного кадра.
В этом году у меня и моих совожатых Ильи Красильщика и Максима Никанорова был совсем новый отряд, все наши дружки поступали в университет. И первые несколько дней было такое ощущение, что мы говорим с детьми на разных языках. Мы им: смотрите, вот тут творчество, искусство, мы с вами можем делать крутые штуки. А они: «Простите, а завтрак завтра снова в девять?», «А печенья когда дадут?». В какой-то момент казалось, что вообще ничего не получится. А потом мы с ними очень откровенно поговорили раза три подряд и потихоньку все включились. В последний день это были не 16 отдельных детей, а отряд, которому важно, чтобы мы пришли и поболтали с ним. А потом еще раз, и еще. И вот это настоящее счастье.
У меня нет в голове четкого ответа про то, как именно нужно общаться с детьми и с подростками. Как с людьми. Честно, наверное. В этом году я убедилась, что кричать, например, я могу только на тот отряд, которому доверяю. Когда я вижу, что всем плевать на то, что я говорю, никто не хочет ничего делать, у меня опускаются руки и я просто ухожу. Наверное, самое главное для меня в общении с ними — это разговоры про что-то важное. Я им много рассказываю про себя: про то, чего я боялась и боюсь, например. Потому что дети и подростки не особенно привыкли к тому, что взрослые бывают откровенны с ними. А когда ты говоришь — вот, смотри, я старше тебя на пятнадцать лет, а проблемы у меня по большей части такие же. Мне тоже страшно, что ничего не получится; я тоже не знаю, как сказать тому парню, что я его люблю; я тоже боюсь, что так и не пойму, что в жизни самое главное. Я — такой же. Когда они слышат такие слова, они раскрываются.
Мне очень нравится их слушать. И заниматься дурью, которой дети занимаются постоянно, а взрослые почему-то перестают. В этом году, например, с сыном одного из наших вожатых Кирилла Иванова — Васей — мы начали мерить рулеткой всё подряд: забор, куст, ухо, руку, двух девочек. И быстро поняли, что нам встречается много подобных величин. Забор 3 метра — и мотоцикл 3 метра, ухо 6 сантиметров — и лист 6 сантиметров. Мы поняли, что это друзья. Но потом нам попалась одна елка, ее высота была 2 метра 37 сантиметров. Так вот, мы обмерили весь лагерь, всю смену этим занимались, но никак не могли найти елке друга. В последний день друг нашелся. Веревка, длина которой была тоже 2,37. Искать с Васей друга для елки было для меня не менее, а может, и более важно, чем снимать кино или ставить спектакль.
В этом году ночью я показывала детям фильм «Сто дней после детства» и чуть-чуть говорила с ними про детство и про то, почему лично для меня это такое важное время. Потому что, несмотря на всю сложность взросления, на комплексы, которые из тебя лезут постоянно, на страхи и родителей, с которыми периодически приходится воевать, детство — это время, когда счастье бывает очень простым. Вот ты гоняешь в футбол с друзьями — и ты счастлив, или сидишь грустный на скамейке, а мимо девочка прошла с подругой и как-то по-особенному на тебя взглянула — и ты снова счастлив. В «Камчатке» у всех — и взрослых, и у детей — случается такое простое, но очень честное счастье. Поэтому, наверное, я туда и возвращаюсь из года в год.
Михаил Левин
редактор «Афиши»
Идеи детей из моего отряда для съемок фильма в рамках «Дня кино» по хэштегам #самоубийство, #несправедливоеобщество и #меняниктонепонимает: 1) фильмы, в которых главный герой в финале стреляет себе в голову из-за несчастной любви — 1 штука; 2) фильмы, в которых главных герой в финале топится в море, потому что «ничего не чувствует»/«ничего не может» (sic) — 2 штуки; 3) фильмы, в которых главный герой бежит от себя/общества — 2 штуки; 4) фильмы, в которых в качестве саундтрека используется музыка группы Joy Division — 3 штуки.
Как и всегда, современные подростки — толпа абсолютно непохожих, но одинаково счастливых маленьких людей. Вы запираетесь с ними на крошечном эстонском островке, и вся ваша жизнь в итоге сводится к герметичному миру из двух палаточных городков и полю ржи между ними, в который совсем не проникает шум из твоей обычной жизни. Когда я ехал туда, то собирался подумать о работе, попридумывать всякие проекты, курить бросить. Но через несколько дней всё это казалось совершенно бессмысленным, потому что в системе координат детей важнее и интереснее оказываются другие вещи.
Мне показалось, что у подростков очень хорошо настроен детектор фальши и булшита. Поэтому вы либо становитесь с ними откровеннее, искреннее и честнее, либо идете и топитесь в море. Я рекомендую первый вариант: да, вы вынуждены открываться и становиться уязвимее, но в итоге у вас формируется с ребятами уникальное пространство, где вы делитесь идеями и чувствами. Ваш общий разум. Я пока не представляю, как во взрослом мире реплицировать подобное ощущение.
Еще забавно, что у тебя выключается способность к нормальной рефлексии. Мне кажется, что ты это тоже у подростков подцепляешь. Но за счет смены перспективы многие вещи всё равно становятся яснее — я, например, в какой-то момент стал значительно меньше стесняться своих идей, бояться снобизма окружающих и прибегать к постоянному самоанализу. Надеюсь, что дети тоже.
Лиля Брайнис
организатор лагеря
Я люблю работать с подростками. Они крутые и интересные. Даже самые сложные из них. С маленькими детьми мне тяжело, потому что им в основном хочется бегать и кричать, а с подростками интересно разговаривать. Они задают неудобные вопросы, спорят, сомневаются и уже сталкиваются с теми же проблемами, что и я.
Есть несколько вещей, в которые я верю, например в честность как способ выстраивания взаимоотношений. Ты не можешь требовать от человека раскрывать душу, если сам хотя бы немножко не делаешь то же самое.
В первый день, когда мы делали вербатим, моему отряду попалась тема «Момент, когда я был счастлив». Ничего не работает, если предлагать им в первый день выворачивать душу, а самой сидеть и записывать. Я верю больше всего в общение на равных. Я не родитель и не учитель. Я здесь для того, чтобы проводить с ними время, заниматься творчеством и болтать обо всём на свете, как я болтала бы со своими друзьями.
Еще я верю, что цель на кого-то повлиять — эгоистическая и бессмысленная. Ребята приезжают на пару недель раз в году, поэтому всё, что ты можешь, — предоставить возможность, показать, что бывает как-то по-другому. И может быть, когда-нибудь кто-то вспомнит или отреагирует на твои сегодняшние слова или поступки.
Например, мы с Мишей Левиным проводили вечером разговор про гендерные стереотипы (что это такое, кто с чем сталкивался) — и это был один из самых интересных разговоров за смену. Или я им рассказывала про эксперименты Элизабет Лофтус и формирование ложных воспоминаний и объясняла, как эти механизмы работают не только на личном, но и на государственном уровне.
Вообще, пространство лагеря — уникальный хронотоп, где случается миллион всего, где нет времени на рефлексию, а есть только здесь и сейчас. Это «здесь и сейчас» наполнено смыслом и чувствами, переживаниями и опытом, который будет осмыслен потом. Это время и место, где самая правильная стратегия — просто быть, целиком осознавая себя, отдавая себе отчет, что ничего не повторится. Что будет следующий год, будет следующий лагерь и тогда будет что-то похожее, но уже совершенно другое.
Василий Шевченко
совладелец магазинов
комиксов «Чук и Гик»
Лиля Брайнис звала меня в «Камчатку» еще четыре года назад, но тогда у меня было время подумать, я включил социофоба и не поехал. После чего тайно жалел целый год. Потому в 2013-м, когда за пять дней до отъезда мне написал Илья Красильщик и предложил поехать, я взял и согласился. Я довольно много работал в зале нашего магазина, потому само по себе общение с подростками меня не очень пугало. Ну, не больше, чем общение в целом. Я и теперь каждый раз немного нервничаю, выходя на публику. А отряд — это всегда публика, которая довольно настороженно смотрит на тебя.
Раньше я думал, что подростки какие-то особо развязные и наглые. Как выяснилось, даже самый борзый хулиган внутри точно так же опаслив и даже застенчив. То, как нащупать верную интонацию в общении, мы много обсуждали с еще одним вожатым, Васей Зорким. Мне кажется, есть условно два регистра: «нижний», когда ты безоценочно разделяешь их интересы и им дико нравится, что ты взрослый чувак, а на самом деле такой же, как они; и «верхний», когда разделяешь их проблемы с позиции взрослого. Первый путь проще и иногда необходим, второй сложнее, на нем легко включить «гуру», но если удастся проскочить, то получается очень круто. Чем ты неувереннее, тем легче скатиться в «нижний», получать простую подпитку своего эго. Мне только к третьему году удалось отработать в верхнем регистре искренне, чтобы это не выглядело морализаторством. Надо признать, таких мощных ощущений от общения, как в этом году, я раньше не получал. Вообще, для меня у этого лагеря была какая-то немного голливудская драматургия, с эффектным взлетом вначале, крахом в середине, невероятной поддержкой, которая вытащила из этого краха, и могучим эмоциональным подъемом в финале. Пока кажется, что в ходе всего этого я научился быть немного более открытым и искренним.
Мне кажется что детство вообще довольно универсальная штука. Конечно, сейчас у подростков чуть больше возможностей, но эмоции от игр, обид или первой любви абсолютно такие же. Какие у них увлечения? Те же, что были у каждого из нас. Футбол, мультики, музыка, настольные игры — вспомните, чем вы увлекались в детстве, скорее всего, в этой смене «Камчатки» был ребенок с похожими интересами.
Обычно сложно предсказать, кто из детей где себя проявит. На сложнейшем дне «синематеатра», где дети фактически оказались виджеями, за наш пульт встала самая младшая девочка в отряде и зажгла так, как не смог бы я сам. Точно так же ты не знаешь, кто окажется талантливым актером, оператором, мультипликатором или просто может изображать голосом кого угодно.
Уровень романтического напряжения в лагере не зашкаливает — большинству его участников и нужно-то именно что дружить. Ну или не сильно больше. В остальном же мы просто стараемся с самого начала задавать рамки, формулировать правила и смотреть, чтобы они соблюдались. Впрочем, надо понимать: если они чего-то очень захотят, у нас нет стопроцентной возможности это предотвратить. Даже если с каждым перевозбужденным подростком ходить за ручку, в какой-то момент ты чихнешь, повернешься — а он уже сбежал. Впрочем, такие истории всегда исключение — всего того ада, что появляется в голове при словах «пионерский лагерь», у нас нет.
Кирилл Иванов
лидер группы «Самое
Большое Простое Число»
В «Камчатку» меня позвал мой друг и основатель лагеря Филипп Бахтин. Я и не раздумывал. Что может быть лучше, чем двенадцать дней заниматься с детьми всем подряд?! Снимать кино, ставить спектакли и ходить на голове.
Честно говоря, не знаю никаких предрассудков о подростках. Это трепетные, часто не знающие, куда себя деть и применить, существа. Им, как и всем на свете, нужны внимание и ласка. Взрослые хотят любить своих детей и дружить с ними, когда это им, взрослым, удобно. Детям это, конечно же, кажется несправедливым.
Мне кажется, к подросткам не надо лезть, навязываться. Ровно, весело, задорно. Надо проводить с ними побольше времени и болтать ровно о том же, о чём говоришь со сверстниками — о музыке, видеоиграх и дуракавалянии. Мы хотим, чтобы эти двенадцать дней дети провели в атмосфере дружбы, радости и бестолкового веселья, и стараемся делать с ними то, что нам самим интересно. На самом деле всем нравится придумывать и делать что-то вместе — хоть инсталляцию, хоть спектакль. С проблемами детей всё просто — их не слушают, взрослым часто не до них.
Чем нынешние дети круче, чем мы? Трудно сказать. Но крутизны у них, конечно же, больше: у них куча крутых приставок, айпэдов, игр. В детстве я мечтал бы о таких друзьях. Увлечения у них такие же, как у нас: музыка, игры, дурацкая болтовня. Всё, на чём мы росли, всё, что и мы любим по сей день.
Фотографии: Ксения Плотникова/Проект «Камчатка»