ЖизньУважаемая директриса:
Почему феминизация
языка неизбежна
Почему в русском языке не могут не появиться авторки, директрисы и лауреатки, и что это для нас значит
В первой серии «Безумцев» героиня Кристины Хендрикс говорит новой сотруднице, Пегги: «He may act like he wants a secretary, but most of the time, they’re looking for something between a mother and a waitress». Внизу видео субтитры вторят: «Он может делать вид, что ему нужна секретарша, но на самом деле ему нужно нечто среднее между матерью и официанткой». В английском языке у слова secretary нет рода, это гендерно нейтральное слово. На русский его можно перевести и как «секретарь», и как «секретарша».
Мы можем сказать, что Пегги работает секретаршей, но если ее повысят, то она станет директором. Слово «директриса» в нашем языке используют гораздо реже. Например, в Национальном корпусе русского языка есть 5811 текстов со словом «директор», и только 115 — в пятьдесят раз меньше! — с его формой женского рода. В лингвистике появление у слова формы женского рода называют феминизацией языка. Но зачем вообще нужны эти формы? Можно же пояснить: «Сегодня я ходила к доктору-женщине» или «Мой начальник — женщина».
Текст: Мария Серветник
В повседневной жизни мы редко обращаем внимание на язык — на то, какие слова выбираем и как их используем. А язык, вообще-то, не только отображает и даже формирует наше отношение к миру, но и неким образом этот мир изменяет. То, какие слова мы выбираем и какие слова вообще существуют в нашем языке, не только описывает реальность здесь и сейчас, но и определяет, какой она будет дальше.
В современном русском языке со словами женского рода ситуация интересная: нам не странно говорить «уборщица» вместо «уборщик», и даже наоборот — «уборщик Валентина Петровна» звучит неправильно и непривычно. Но если эта мифическая Валентина Петровна не захочет работать уборщицей, то может стать, например, депутатом или режиссером. Язык отражает вертикальное и горизонтальное разделение, которое существует в нашем обществе.
Горизонтальное — то есть «женские» слова существуют в определенных, специально отведенных для женщин областях: есть актриса, певица, вахтерша, секретарша. Но — режиссер, инженер, депутат. Формы женского рода, даже если они существуют для социально важных и привилегированных должностей, имеют негативную коннотацию (например, «докторша»), но чаще всего их просто нет. Вертикальное разделение — то есть женщина может дойти до определенного уровня авторитетности, но ни шагу дальше. Мы можем быть ассистентками и лаборантками, но становимся профессорами и лауреатами, как только поднимаемся по карьерной лестнице.
Даже в тех случаях, когда формы женского рода существуют, они общеупотребимы и привычны, мы чаще употребляем мужской род: меня зовут Мария, и я журналист. В множественном числе, если группа не состоит целиком из женщин (и даже тогда), тоже используют мужской род. Профессор, обращаясь к курсу, скажет «студенты», даже если 90 % учащихся — девушки. Казалось бы, что в этом страшного. Но из-за этого получается, что женщины становятся невидимы. Мы и так живем в мужском мире: женщины меньше получают, реже занимают руководящие должности, в массовой культуре женщины представлены стереотипно или не представлены совсем.
Предположим, для фильмов есть тест Бехдель, который изначально был иронией над тем, что в кино очень мало сильных героинь и вообще нет представления женской культуры вне отношений с мужчинами. Для языка такого теста нет: инженеры, менеджеры и журналисты работают, депутаты в Госдуме принимают законы, в Германии — канцлер, в Норвегии — министр обороны. Уборщицы моют полы, певицы выступают, истерички устраивают истерики.
В Высшей антропологической школе в Кишиневе был поставлен эксперимент: участвующим предложили написать текст по предложенной ситуации. Задание было сформулировано на английском языке, персонажи — vegeterians и smokers — были описаны без указания на гендер. В своем тексте участники сами выбирали, какого пола будут их герои. Этот эксперимент показал, что в ситуации, когда люди должны сами выбрать нужную форму, люди чаще выбирают мужчин, а при выборе героини связывают свои истории с гендерными стереотипами: например, одна из участниц описывала девушек-вегетарианок, потому что «нет вегетарианцев-мужчин, которые бы просто по своей воле стали вегетарианцами: на них сто процентов надавили женщины». Согласно польскому исследованию, опубликованному в European Journal of Social Psychology, люди склонны ниже оценивать персонажей, описанных с помощью женской формы наименования профессии. По мнению ученых, причины этого в том, что такие формы непривычны, но чем чаще они будут использоваться, тем привычнее и нейтральнее мы будем их воспринимать.
«Женские» слова существуют в специально отведенных женщинам областях:
актриса, певица, вахтерша, секретарша
Но что мы можем с этим делать? Есть же правила, мы не можем их менять, как нам захочется, и придумывать свои собственные слова! Нет, можем. Мы почему-то думаем, что правила языка, русского и любого другого, сродни заповедям, высеченным на камне. На самом же деле правила вторичны по отношению к языку. Маленькие дети не учат правила, когда учатся говорить: носитель языка обладает интуитивным чувством языка, и лингвистика считает, что это чувство не может подвести — оно может лишь идти вразрез с литературной нормой. Носитель языка не может говорить неправильно. Правила фиксируют то, как мы говорим, и уже потом мы говорим, как зафиксировано. Это закольцованный процесс, но первичная «точка входа» — всегда носитель языка. Это мы привносим в язык «капкейки» и «колдбрю», это мы говорим «надо» вместо «надобно» и мы решаем, говорить ли «ученая» вместо «женщина-ученый».
Российский филолог Гасан Гусейнов в 2012 году написал в книге «Нулевые на кончике языка. Краткий путеводитель по русскому дискурсу»: «Что мешает людям спокойно писать и выговаривать „поэтесса“, „председательница“ или, скажем, „депутыня“? Иллюзия, что мы живем в вечности, а не в истории. Это в вечности все слова стоят на своем месте. А исторический прибой все-таки меняет конфигурацию береговой линии, и иногда количественные изменения приводят-таки к переменам качественным». Во французском и немецком языках феминистки еще в начале XX века стали активно использовать формы женского рода. Сейчас принято использовать не множественное мужского рода «студенты», а «студентки и студенты», причем женское слово обязательно стоит на первом месте. В английском из-за особенностей синтаксиса сейчас все больше пользуются гендерно нейтральными формами: «actor» и для мужчин, и для женщин, «police officer» — вместо «policeman» и «policewoman».
Главное, что нужно сделать, чтобы приспособить под женщин русский язык, — это положиться на свою интуицию. Есть некоторые феминистические и принятые в научном сообществе идеи на этот счет: в узких кругах используют слова «авторка» и «директорка», а во множественном числе, по аналогии с французским и немецким, пишут «исследовательницы и исследователи» или просто через косую черту: «пользовательницы/ли».
Активизм — это всегда что-то большое и страшное: нам кажется, что чтобы менять мир, надо обязательно тратить огромное количество времени и ресурсов и чуть ли не жизнь на это положить. Но вообще-то такие маленькие, незаметные, казалось бы, вещи — сказать «начальница» вместо «начальник» или «ученая» вместо «ученый» — тоже на что-то влияют. В конце концов, носительница языка не может говорить неправильно.