МнениеSlow movement:
Откуда возникла тяга
к неспешной жизни

Дмитрий куркин

Закон Мура, остававшийся справедливым до начала 2000-х, утверждал, что число транзисторов в кремниевом чипе удваивается каждые два года. Можно сказать, что с той же скоростью растёт тревожность современного человека, пытающегося угнаться за растущим темпом жизни в информационную эру. Поэтому неудивительно, что год от года всё популярнее становится slow movement — не столько «медленное движение», сколько «движение за неспешность».

Строго говоря, slow movement — зонтичный термин, объединяющий самые разные аспекты жизни. В сфере производства и потребления пищи (slow food, символом которого стала улитка) он выливается в отказ от фастфуда, поддержку местных производителей, крафт и артизанство. В моде (slow fashion) — в бойкот масс-маркета, поддержку маленьких авторских брендов, DIY-пошив, развитие секонд-хендов (сюда же можно отнести нынешний курс на осознанное потребление, к неспешности прибавляющий повышенное внимание к вопросам экологичности и этики). В культуре — в борьбу с «клиповым» мышлением и интерес к фильмам (от Белы Тарра до Андрея Тарковского) и музыкальным произведениям (экстремальный пример — пьеса Джона Кейджа «As Slow as Possible», исполнение которой началось в 2001 году, а закончиться должно в 2640-м) с неспешным, «медитативным» темпом. В туризме (slow travel) — в длинные путешествия, предполагающие глубокое изучение жизни и менталитета местных людей, в противовес беготне по туристическим точкам за быстрыми впечатлениями. Так или иначе в любом своём проявлении slow movement сводится к простой установке: жить в том ритме, который удобен самому человеку.

Программным текстом движения за неспешность обычно называют книгу канадского журналиста Карла Оноре «In Praise of Slowness», вышедшую в 2004 году (в русском варианте, который зачем-то передаёт привет Дейлу Карнеги, — «Без суеты: Как перестать спешить и начать жить»). И действительно, принципы медленной жизни разжёваны в ней максимально подробно. Оноре, жонглируя цитатами из великих предшественников и житейской мудростью вроде «лучше меньше, да лучше», поясняет, что «slow» означает не медлительность, луддитский саботаж против удобств и преимуществ скорости или ностальгию по утраченной невинности дотехнологического века, а лишь право выбирать удобный для себя темп и отказ от «скорости ради скорости».

«Говорим „быстрота“ — подразумеваем постоянную занятость, контроль, агрессию, спешку, аналитический подход, стресс, превосходство, нетерпеливость, активность, количество вместо качества. Говорим „медленность“ — имеем в виду обратное: спокойствие, заботу, восприимчивость, покой, интуитивность, отсутствие спешки, терпеливость, рефлексию, качество, а не количество». Это не слишком однозначное противопоставление Оноре проясняет, ссылаясь на исследования Международной организации труда: та отмечает, что в европейских странах, где рабочие недели короче, почасовая производительность оказывается более высокой, чем в Британии и США, где принято работать «на убой».

Книга Оноре разошлась на цитаты, пусть даже она не предлагала ровным счётом ничего нового и ничего, что не было бы отрефлексировано в девяностых. Появление поколения X на фоне разочарования в материализме и культуре яппи, в общем, и было не чем иным, как осознанной попыткой сбросить скорость. А у одноимённого романа Дугласа Коупленда, герои которого жили как раз по заветам «In Praise of Slowness» — только за тринадцать лет до её выхода — даже был подзаголовок «Сказки для ускоренного времени». Осмысление одержимости скоростью и психологического выгорания шло на протяжении всего десятилетия (см., например, альбом Radiohead «OK Computer»). Однако уже в начале 90-х случился системный сбой, и обсуждение перспектив неспешной жизни подменилось поколенческим конфликтом: по одну сторону барьера — издёрганные неврозами корпоративные работники, по другую — дауншифтеры и немотивированные кидалты, живущие с родителями после тридцати.

Это противостояние, во многом надуманное, и предопределило то, что в следующем десятилетии основы slow movement вернулись под новым соусом и в новых формулировках. И поскольку мир даже не думает замедляться, а идеи неспешной жизни не утрачивают актуальности, это позволяет раз за разом продавать их в слегка видоизменённой обёртке. Хотя попыткам реализовать их на практике по меньшей мере сто лет.

Одним из самых старых — и самых любопытных — проявлений slow movement остаются системы медленного образования, прежде всего вальдорфские школы, появившиеся в 1919 году. Метод обучения, в основу которого положен принцип «душевной экономии», утверждает, что ребёнок должен учиться так, как ему хочется, и в том темпе, который ему удобен. Для этого предлагается отказаться и от учебников, и от системы оценок (по крайней мере, в младших классах) — то есть избежать всегдашнего деления класса на отличников и отстающих. Вальдорфская педагогика, по духу близкая к домашнему образованию, отпочковалась от антропософии, мистического учения Рудольфа Штайнера, а потому её обычно критикуют как сектантскую. Опасения на этот счёт, вероятно, преувеличены, но надо сказать, что вальдорфские школы не стараются подкрепить эффективность своего подхода ничем, кроме убеждённости, что так должно быть.

Похожая проблема и со всем slow movement: ратуя за неспешность, оно ничего не может поделать с растяжимостью самого этого понятия. Отвечая на вопрос «Как быстро?» словами «Как вам удобно», оно не принимает в расчёт того, что человек порой сам не представляет, какой именно темп ему нужен. Как за тем, что мы называем ленью, может скрываться что угодно, от простого отсутствия мотивации до глубокой психологической подавленности, так и тяга к замедлению чаще всего оказывается интуитивной красной лампочкой, сигнализирующей о том, что мы расходуем себя совсем не на то, чего хотим в действительности. И готовые решения, которые предлагает slow movement, не всегда помогают с этим разобраться, хотя и могут оказаться полезными.

Фотографии: Daria Minaeva – stock.adobe.com, maximleshkovich – stock.adobe.com