МнениеНожи и дети:
Почему металлоискатели
не заменят психологов

дмитрий куркин

Двое подростков, вооружённых ножами, устроили резню в пермской школе № 127, в результате чего, по уточнённым данным, пострадали пятнадцать человек, среди которых ученики четвёртого класса. Мотивы нападавших пока не установлены: неизвестно даже, действовали ли они сообща или решили выяснить отношения между собой (показания очевидцев на этот счёт расходятся). Но независимо от мотивов вопрос «Что можно было сделать, чтобы предотвратить такое?» будет обсуждаться так или иначе. Тем более что это далеко не первый случай, когда подростки решают поквитаться со сверстниками, учителями или с окружающим миром, в котором они не нашли должного понимания.

Какую из недавних резонансных вспышек подросткового насилия ни возьми, в фокусе окажутся дети, которым была нужна психологическая помощь

По горячим следам губернатор Пермского края Решетников распорядился ужесточить требования к охранным предприятиям, обеспечивающим безопасность в школах региона. Реакция показательная и в целом понятная, но одновременно запоздалая и малоэффективная: массовые проверки охранников, рамок металлоискателей и систем видеонаблюдения в школах можно устроить, но стопроцентной гарантии от сбоев (какой, похоже, случился в школе № 127) они всё равно не дадут.

Формальные меры по обеспечению не столько безопасности, сколько её видимости вообще стали приметой нового времени. Социолог Кирилл Титаев, объясняя, почему выбранная стратегия тотального контроля неэффективна, приводит в пример те же рамки металлоискателей в метро: по его словам, для того, чтобы рамка сработала, человек должен нести с собой около 8 килограммов железа, а если она срабатывает вполсилы, то, скорее всего, это что-то безобидное вроде цельнометаллической ручки или лэптопа. «Люди, которые занимаются проверкой, понимают, что это бессмысленная работа. Нельзя заставить работать хорошо ни одного человека, 90 % работы которого — бессмысленны. [Оставшиеся] 10 % будут выполняться плохо», — говорит Титаев. Свежий пример, в общем, подтверждает его правоту. 

Вроде бы очевидно, что предотвращать, например, нанесение травм тяжёлыми тупыми предметами, ужесточив контроль за тяжёлыми тупыми предметами, идея нереализуемая. А значит, стоило бы проанализировать, как вообще так получается, что дети берут в руки ножи, чтобы разобраться с проблемами. «Неважно, что происходит вокруг, как ко мне относятся, я задумываюсь, нужен ли я здесь… жизнь прекрасна, друзья, но порой уж лучше смерть. И, может, лучше, если бы я был на месте Эрика [Харриса] и Дилана [Клиболда] (двух американских подростков, устроивших бойню в школе «Колумбайн». — Прим. ред.)», — писал 15-летний ученик Ивантеевской школы № 1, позже отправившийся туда с тесаком и пневматическим оружием. «Я вас любил, но вы сами не заметили того, как разрушили мою психику и жизнь», — это уже один из псковских подростков, открывших стрельбу по полицейским в 2016 году. Какую из недавних резонансных вспышек подросткового насилия ни возьми, в фокусе окажутся дети с психологическими проблемами. Те, кем, по-хорошему, должна заниматься школьная служба психологической помощи.

Именно она могла бы стать действенной профилактикой против агрессивного поведения (проблема которого, конечно же, не ограничивается только экстремальными проявлениями вроде вооружённых нападений на учителей и одноклассников). Однако общественное мнение по-прежнему предпочитает работать через систему запретов. Ученик играл в шутеры? Запретим шутеры. Слушал индустриальный металл? Запретим индустриальный металл. Интересовался историей школы «Колумбайн»? Запретим любые упоминания школы. И заодно интернет. Как будто можно оградить человека от любого триггера, который может его спровоцировать.

На одного школьного психолога в стране приходится полторы-две тысячи учеников,
а зарплаты чаще всего ниже учительских

В России, кажется, до сих пор не верят в профессию школьного психолога. То ли оттого, что ещё по старой привычке принято перекладывать заботу о психологическом состоянии учеников на преподавателей-гуманитариев — те должны быть ещё и Учителем Души, этаким коллективным Вячеславом Тихоновым из фильма «Доживём до понедельника». То ли из-за системы финансирования общеобразовательных школ, которая, мягко говоря, находится в плачевном состоянии: по разным оценкам (1, 2, 3), средняя ставка школьного психолога в России сегодня варьируется в диапазоне от 5 до 15 тысяч рублей в месяц, но в любом случае меньше психологам не платят ни в одной сфере.

В 2000-е это привело к тому, что функции школьных психологов в качестве дополнительного приработка стали брать на себя учителя, не имеющие должной квалификации. Халтура не осталась незамеченной: в 2008 году участники круглого стола под названием «Психология в школах — проблемы или решения?» обратились в Госдуму с просьбой ограничить деятельность школьных психологов законодательно. В пример приводились как реальные случаи злоупотреблений, так и скандал в Екатеринбурге, где родители учеников квалифицировали секспросвет со стороны психологов как пропаганду «гомосексуализма, педофилии, группового секса и наркотиков». И если само по себе требование принять закон о школьных психологах выглядело разумным, то предложение запретить специалистам общаться с детьми без письменного согласия родителей фактически обнулило инициативу: подросток, у которого есть проблемы в отношениях с родителями, не пойдёт к ним за письменным согласием обсудить эти проблемы с психологом.

Так или иначе, педагогическая психология в России оказалась в загоне, а вспомнили о ней уже ближе к концу 2016 года — вскоре после истории с псковскими школьниками. Только тогда министерство образования наконец обратило внимание на то, что на одного школьного психолога в стране приходится полторы-две тысячи учеников, а зарплаты чаще всего ниже учительских.

Тогда же выяснилось, что существующие службы систематически игнорируют огромное количество детей, которым может быть нужна помощь специалиста. «Дело в том, что у нас под благополучными понимаются семьи, родители в которых не пьют и имеют постоянную работу, а на самом деле психологи всё-таки под неблагополучием понимают психологическое неблагополучие — отсутствие доверительных отношений в семье, отстранённость, дисфункциональные методы воспитания, различные формы насилия в семье», — рассказывала Анна Портнова, заведующая отделом клинической психиатрии детского и подросткового возраста центра имени Сербского. Судя по свежему заголовку «Подросток, напавший на школу в Перми, рос в благополучной семье», эта подмена понятий до сих пор господствует: в той же новости утверждается, что последние несколько лет у школьника были проблемы в отношениях с родителями. 

Сейчас, когда многие обстоятельства вчерашнего инцидента всё ещё не выяснены, меньше всего хочется заниматься спекуляциями и играть на чувствах обеспокоенных родителей и пострадавших. Но если продолжать игнорировать проблему оказания психологической помощи в российских школах — а она игнорируется систематически и уже многие годы, — такие происшествия почти наверняка будут повторяться. Если подросток, которому только ленивый не рассказывает, что у него «вся жизнь впереди», берётся за оружие, это значит, что доводы были неубедительными. Терапия не панацея от всплесков насилия, но выбирая между тем, потратиться ли на работу школьного психолога или понаставить ещё три ряда рамок, превратив школу в режимный объект, кажется, стоит всё же поставить на первое.

Фотографии: Bildgigant – stock.adobe.com, rangizzz – stock.adobe.com