МнениеФейковый декрет: Зачем знаменитостям притворяться хорошими отцами

дмитрий куркин

Кажется, никогда ещё в российских новостях так часто не писали о мужских декретных отпусках: через месяц после того, как стало известно о декрете генерального директора Новосибирского театра оперы и балета Владимира Кехмана, та же формулировка всплыла в качестве одной из возможных причин ухода Андрея Малахова с Первого канала. Само по себе напоминание о том, что у мужчин вообще-то есть законное право брать отпуск для ухода за детьми, может, и неплохо (представить себе здесь такую новость несколько лет назад практически невозможно — прогресс как бы налицо). Но на практике отцов по-прежнему считают «второстепенными родителями» в первые месяцы жизни их детей, а оба примера скорее вредят идее равноправного родительства, чем помогают продвигать её. 

Примеры Кехмана и Малахова скорее вредят идее равноправного родительства, чем помогают продвигать её

Хотя не приходится сомневаться в том, что Кехман стал отцом, а Малахов готовится стать, выход в декрет в обоих случаях выглядит сомнительным эвфемизмом, благовидным предлогом, которым маскируются истинные причины. Кехман, назначенный гендиром Новосибирской оперы в 2015-м на место уволенного из-за постановки оперы Вагнера «Тангейзер» Бориса Мездрича, за год с небольшим довёл театр до застоя, а себя — до банкротства, так что декрет стал для него выходом из юридического тупика. Это не мешает управленцу проводить отпуск во Франции, где он, по собственному утверждению, налаживает связи с «лидерами европейского театрального процесса». Как если бы выходу в декрет требовалось дополнительное оправдание. 

Что касается Малахова, то в условиях его загадочной размолвки с Первым слухи и версии настоящей причины декрета множатся на глазах. Ведущему приписывают конфликты с Константином Эрнстом и новым продюсером ток-шоу «Пусть говорят» Натальей Никоновой (будто бы от ведущего требуют больше политики, от которой он отбивается); кроме того, говорят о том, что канал решил оживить просевший рейтинг программы. Любой из сценариев мало похож на рекламу ответственного родительства для мужчин, и молчание Малахова, которому, строго говоря, ничего не мешает объявить о своём декрете, только усугубляет ситуацию. Идея отцовского декрета в глазах большинства соотечественников до сих пор выглядит нелепостью — так что скандальный шлейф обеих историй лишь усугубляет стереотип.

Профанация социальных идей — опасный симптом «замыливания» общественной дискуссии, которую в России начать и так практически невозможно. В своё время знаменитое «дело Иванниковой» — историю о попытке изнасилования москвички Александры Иванниковой, которую предпринял, с ее слов, водитель попутки Сергей Багдасарян — подняли на щит националисты, затмив тем самым проблему женского насилия. Диана Шурыгина, которая могла бы стать примером противоборства культуре насилия, конвертирует популярность в конъюнктурные патриотические проекты. И если на Шурыгину пресловутое паблисити свалилось впервые, то приведший её в студию своего шоу Малахов знает, какой силой обладает публичная персона. 

Идея отцовского декрета в глазах большинства соотечественников до сих пор выглядит нелепостью, а скандальный флёр только усугубляет стереотип  

В этом смысле российский институт публичности пока ещё безнадёжно отстаёт от западного. Говорить о стигматизации отдельных социальных групп — неважно, идёт ли речь о новоиспечённых отцах, представителях ЛГБТ или людях с синдромом Аспергера — в местном шоу-бизнесе не принято. Леди Гага вспоминает о пережитом ею в подростковом возрасте изнасиловании и отправляется в студенческие кампусы с лекциями на соответствующую тему. Олли Александер рассказывает о собственном опыте подростковой депрессии, привлекая внимание к острой, но всё ещё замалчиваемой проблеме психологического истощения среди детей. Эштон Кутчер становится лицом кампании против сексуальной эксплуатации — и рассказывает о вещах, далеких от голливудского лоска. И это лишь несколько примеров. В России такого рода заступничество будет почти наверняка воспринято как слабость.

Среди российских знаменитостей вообще не слишком популярна идея использовать собственную публичность для продвижения какой-либо социальной идеи. Участие в благотворительной акции — максимум, что может позволить себе звезда шоубиза, остальное в глазах его или её окружения будет выглядеть либо натужной показухой (удивительно, но люди, которые кормятся пиаром, по-прежнему кривят лицо, слыша слово «пиар»), либо нездоровым персональным бзиком. При всей противоречивой репутации того же Андрея Малахова он мог бы подать хороший пример, просто заявив, что не считает отцовский декрет странностью, а уход за новорождённым — «немужским» занятием.

Говоря о бебиситтерстве, о котором, по слухам, с таким презрением отзываются за кулисами Первого канала, достаточно вспомнить одного из самых популярных миллиардеров мира Марка Цукерберга: два года назад он объявил, что после рождения дочери собирается уйти в декрет на два месяца, сославшись на исследования социологов — если родители временно бросают работу ради ухода за ребенком, семье это только на пользу. Примерно так же поступил голливудский фаворит Брэд Питт — он ушел в декрет на два с половиной месяца, а потом триумфально вернулся на съемки «Тринадцати друзей Оушена». А Гарт Брукс, один из самых популярных в Штатах исполнителей кантри — жанра, который до сих пор остаётся консервативно-мужицким, склонным к традиционализму в том, что касается гендерных ролей — не просто вышел в декрет, а на тринадцать лет оставил сцену, чтобы посвятить себя воспитанию трёх дочерей. После полноценного возвращения к гастрольной жизни Брукс попутно подточил ещё один неприятный стереотип, касающийся отцовских декретов — дескать, после них сложно возвращаться на завоёванные карьерные позиции. Понятно, что речь идёт не о рабочем из Нэшвилла или Комсомольска-на-Амуре, а о музыканте, чей ежегодный доход колеблется в районе 60–90 миллионов долларов. Но на то они и селебрити-примеры, чтобы указывать общее направление.