Интервью«Я против принципа „кто сильный — тот
и главный“»: Интервью Оксаны Пушкиной

Вы не идёте в Думу ни от «Единой России», ни от какой-нибудь другой партии. Вместо вас от Подмосковья в Думу баллотируется звезда шансона Денис Майданов, в каком-то смысле ваша противоположность. Женская повестка настолько раздражала Кремль?

В следующем созыве меня действительно не будет. «Единая Россия» не видит меня в своих рядах, а других предложений о выдвижении мне не поступало. В отличие от многих депутатов, у меня есть позиция по целому ряду вопросов, и я умею её отстаивать. В какой-то момент я, видимо, стала политической фигурой с темой федерального уровня, а не просто представителем области. Во власти, в том числе и в президентской администрации, были люди, с которыми у меня складывались конструктивные отношения. Но я звучу своенравно, у некоторых чиновников моя позиция вызывает раздражение.

Я считала, что в Думе должны звучать современные взгляды на семью и роль женщины в обществе. В каком-то смысле, я использовала парламент для продвижения этих идей. Но это не всем нравилось. Повестка, которую я несу, не в тренде. Защита прав женщин, людей в трудной жизненной ситуации, людей, которые ежедневно подвергаются дискриминации. Всё это сегодня идёт вразрез с курсом партии. Мне часто давали понять, что профеминисткая повестка токсичная.

Вы рассказывали, что в политику — ну то есть в Общественную палату Московской области — в своё время пришли по объявлению. Это буквально так?

Не совсем по объявлению, но примерно. В 2013 году я ушла с Первого канала и полтора года сидела дома. В нашей сфере, если ты потерял работу, на новую тебя сразу не позовут. Мои близкие, родственники спрашивали: «Как же так? Вот у нас в логистической компании все друг друга знают и руку протягивают, если что». А я им отвечала: «А у нас конкуренция».

Притом что бег по кругу мне уже и самой к тому моменту наскучил, невозможно было видеть одних и тех же звёзд разного калибра. Это называлось «нужны герои в поддержку сериалов». Какое-то время я придумывала истории за героев, у которых историй практически не было. А потом стало ясно, что больше не могу.

Моё утро тогда начиналось с двух ежедневных тренировок, потом я по очереди звонила в приёмные героев своих программ или их знакомых. Я выучила имена всех секретарш, знала, с кем можно говорить про погоду, про детей, про мигрень. В такой ситуации многие спиваются. А я, наоборот, именно в тот момент бросила все вредные привычки — пить вообще, курить я бросила за год до этого. Я, кстати, всё бросаю за один день. У меня не бывает «начну с понедельника».

А кем вы тогда хотели работать?

Я предполагала, что человеку с именем стоит идти в публичную политику. Но понимала, что не сразу. Сначала хотела поработать
в PR-структуре госкорпорации, например, как Миша Леонтьев.

Но в какой-то момент моя подруга Ирина Роднина, которая по предложению губернатора возглавила в те годы федерацию фигурного катания Московской области, пришла в правительство Подмосковья на встречу с кем-то из местных чиновников. Он, в свою очередь, формировал тогда в областном правительстве Общественную палату и спросил у неё: «Слушай, у тебя нет публичных людей? Но там без денег». Она говорит: «У меня есть подруга. И она всё равно сейчас в поиске». Вот и вся «протекция». Никто в это не верит, но было именно так. Я вышла работать и сразу с головой погрузилась в житейские проблемы, и это оказалось моё.

Губернатор Воробьёв сначала сделал вас омбудсменом, а потом, по сути, привёл в Думу. Почему он не поддержал вас сейчас? Считал, что вы не занимаетесь там «его делами»? Или понимал, что вас не поддерживает президентская администрация?

Я реально ему за многое благодарна, он помог мне изменить профессиональную жизнь. В Общественной палате я возглавила комиссию по качеству жизни и социальным вопросам. И ко мне, естественно, стали обращаться многодетные мамы, родители особенных детей. Когда у тебя ребёнок с ограниченными возможностями здоровья, в нашем государстве можно рассчитывать только на свои силы. А тут они увидели меня — публичное лицо. Я вызывала у них доверие. И мы объединились. В Подмосковье, в городе Ивантеевка, была энтузиастка Инна Орлова, она создала Ассоциацию родителей детей-инвалидов (АРДИП). Она превратила свою небольшую квартирку в импровизированную реабилитационную студию для особенных детей, чтобы у мам был хотя бы час в день на то, чтобы побыть наедине с собой. Одни мамы приводили туда малышей, а другие ими занимались — такая вот взаимная поддержка. Инна — сама мама дочерей с особенностями развития здоровья, она долгие годы обивала пороги чиновников и выпрашивала у них помещение для реабилитационного центра.

Но местные власти начали её травить, обвинять в том, что она пытается на чужом несчастье заработать, что у неё какой-то коммерческий интерес и что вообще проблемы этой нет. Тогда я написала губернатору письмо, мол, Андрей Юрьевич, беда, травят женщину, которая помогает детям-инвалидам в нашей Московской области, хорошо бы туда съездить и посмотреть на всё своими глазами. Очень скоро мне позвонили из аппарата губернатора и сказали, что в Ивантеевку я еду вместе с Воробьёвым.

Мы приехали, зашли в крошечную квартиру, где располагалась ассоциация, в которой было человек, наверное, сорок родителей с особенными детьми. Детей с аутизмом, синдромом Дауна, церебральным параличом, в инвалидных колясках. Разных и сложных детей. Я не забуду глаза Воробьёва — я ещё тогда подумала, что у него всё-таки есть душа. Если бы я снимала о нём ТВ-историю, я бы в тот момент обязательно сказала оператору: «Снимай его глаза». В них были оторопь и сочувствие.

То есть он в первый раз увидел, как устроена жизнь.

Наверное, и я тогда увидела в первый раз масштаб проблемы. А за несколько дней до нашего приезда была свидетелем, как глава Ивантеевки потребовал отчёта у Инны Орловой — той самой инициативной мамочки — о проделанной работе. Помню его назидательный тон и высокомерную ухмылку: «Ну, расскажите нам всем про свою деятельность». История закончилась победой здравого смысла. Главу города Воробьёв отправил в отставку, а «Ассоциация родителей детей-инвалидов» получила просторное помещение в новостройке. В Подмосковье потом появилась сеть подобных центров и мини-студий для особенных детей. И я с гордостью рассказываю, что пролоббировала эту идею.

Затем я объединила многодетных мам. Стала разбираться и решать их проблемы. Взяла на контроль реализацию госпрограммы «Доступная среда». И так далее и так далее. Ну а когда освободилось место уполномоченного по правам ребёнка, Андрей Воробьёв предложил депутатам Мособлдумы рассмотреть мою кандидатуру. Я уже была глубоко в теме, меня утвердили, и я стала членом команды губернатора. Задним числом могу сказать, что амбиции у меня были большие. Это сегодня смешно, но тогда я на полном серьёзе расстроилась. И спросила одного из коллег — подмосковного чиновника: «Слушай, а почему меня не назначили министром по соцвопросам?» Мне ответили: «Вот даёшь! Поварись ещё! Потопчи территорию!» Короче говоря, я так ярко поработала, что и спустя пять лет меня везде так и представляют: «Уполномоченный по правам детей, депутат Оксана Пушкина». Хотя это две разные профессии.

А дальше, когда формировалась группа депутатов от области, опять всплыл вопрос «а кто». И Воробьёв посчитал, что я ему нужна в Госдуме. Почему теперь он передумал? Я даже не хочу это анализировать. По каким-то причинам ему понадобился другой человек. После того, как я узнала о принятом решении, мы на эту тему не разговаривали. Да и о самом решении я узнала не от него, а от главы Одинцовского района Андрея Иванова. То есть сначала было сарафанное радио, потом я у него уточнила — он и подтвердил.

Кстати, моя первая публичная ссора с Владимиром Жириновским произошла именно из-за Андрея Воробьёва. Председатель ЛДПР с думской трибуны сильно наехал на главу Подмосковья. А я вступила с Жириновским в жёсткую полемику и фактически приняла удар на себя. Жалею? Нет. Я смелая и с обострённым чувством справедливости.

Неприятно, конечно, что даже не попрощались по-человечески. Не люблю, когда к людям относятся так — «попользовались и выбросили». По-моему, ни один из губернаторов ни одного из регионов не собрал старую команду и не сказал: «Ребята, спасибо вам большое».

У меня есть детское воспоминание о вашей программе «Женские истории». Помню рассказ Ларисы Гузеевой про то, как с ней снисходительно общались друзья Курёхина, как она сильно пила и потом выбиралась из этого. Уровень её откровенности производил впечатление — тогда ведь не особенно было принято так разговаривать. Но к вашей программе, кажется, относились снисходительно, называли её слёзовыжималкой, считалось, что это низкопробный жанр. У вас есть ощущение, что вы чуть-чуть опередили время?

Я в каком-то смысле создала российский жанр документальной мелодрамы. На некоторых факультетах журналистики его теперь изучают. Когда я жила и работала в Америке, с большим интересом смотрела программы Барбары Уолтерс, шоу Опры и Дайан Сойер. Это были, на мой советский взгляд, поразительные по своей откровенности интервью. Мне импонировал такой жанр. Я вернулась из Америки домой в 1997 году. Звездой эфира тогда был Дима Нагиев с программой «Окна». Там все дрались и громко выясняли отношения. Я подумала: какой кошмар, надо людей как-то успокаивать. И придумала свою историю. Предполагалось, что серия моих интервью о личном с популярными людьми будет выходить на Шестом канале. На Первом меня производители из телекомпании ВИД не видели. Им больше нравился формат Юлии Меньшовой «Я сама». Но я была не готова к подобным экспериментам. Тогда Костя Эрнст, Денис Евстигнеев и Андрей Разбаш решили мою судьбу. Денис, по-моему, посмотрев мой рабочий материал, сказал, что это здорово, Андрей придумал название «Женские истории», а Костя решил с эфиром, сказав: «Давайте попробуем делать у нас, только если первой будет программа про Аллу Пугачёву».

Я пошла своим путём. Первой героиней была Кристина Орбакайте. Вернее так. Я назвала историю «Мать и дочь». Обе женщины участвовали в программе. И рассуждали мы о счастье. Потом была исповедь Лаймы Вайкуле о борьбе с раком, дальше Нанули Шеварднадзе, Лариса Долина, София Ротару, Людмила Кучма и многие другие популярные люди. Удивительно, сегодня производители за подобные откровения платят звёздам огромные деньги, а мне они раскрывали душу, как говорится, добровольно. Мне часто говорят: «Так нужен твой формат сегодня. Искренний, доброжелательный. Люди обозлены друг на друга». Я и сама это понимаю.

Кстати, подобный жанр вновь в мире популярен. Принц Гарри, например, продюсирует совместно с Опрой Уинфри 40-минутные разговоры по душам с известными людьми. Фактически это документальное кино, очерки, подобие психотерапевтических сеансов. Душераздирающие истории страданий, преодолений и побед. В одной из таких программ, к слову, Леди Гага рассказывает про сексуальные домогательства — и делает это не для того, чтобы примкнуть к #MeToo. А потому, что об этом надо говорить. Она обращается ко всем, глядя в камеру: «Я жила с этим грузом все эти годы, и вся моя сегодняшняя жизнь, моё творчество, моя личная судьба — последствия дичайшей травмы, которую в юности нанёс мне продюсер. Я никогда не назову его имя. Но жить с этим грузом нельзя. Эта травма ломает личность, калечит физическое и психическое здоровье».

Это действительно мой жанр, и я один из лучших интервьюеров в стране. Но всё это я уже профессионально пережила. Мне не интересно этим заниматься.

Я читала рецензию на вашу программу «Зеркало для героя» с космонавткой Еленой Серовой в «вокруг-тв». «Экстравагантная ведущая решила начать разговор с гостьей с темы чисто физиологической. Пушкину интересовало, как женщина-космонавт справляет нужду в невесомости, как соблюдает гигиену и прочие интимные вопросы, затронула ведущая и проблему сексуального влечения». Это тоже считалось революцией?

Я ещё в 1998 году спрашивала у Лаймы про борьбу с раком — и она раскрыла свою тайну на весь мир. Красотка, икона стиля. И вдруг — рак. После всех моих пронзительных ТВ-историй спросить Лену Серову: «Как вы там моетесь, душ принимаете?» — ерунда.

Вы пересматриваете свои старые «Женские истории»? Они нормально выглядят сегодня?

Нет, не пересматриваю. Я вообще живу не оглядываясь. Спорт научил, я мастер спорта по художественной гимнастике. Делаешь упражнение, оглянешься и обязательно предмет потеряешь, споткнёшься, упадёшь. Недавно, вот, правда, пересмотрела одну из первых своих «Женских историй», про Галину Старовойтову. Это было 17 мая — в день рождения Галины Васильевны. Коллеги из ВИДа прислали. С интересом посмотрела, вдохновилась. Великая женщина, трагически закончилась её жизнь, но сколько всего в ней было: взлёты, падения, преодоление, борьба, предательство, дети, любовь. Мне кажется, такие истории сегодня нужны скорее для того, чтобы телезрители, прежде всего женщины, верили в себя и не опускали руки.

Я включила наугад первое видео вашего шоу «Я подаю на развод». Там была героиня Надежда Виноградова, вы задаёте ей вступительный вопрос: «Когда он поднял на вас руку в первый раз?» И героиня говорит: «Девять лет назад». Вполне актуально.

Потом этот формат подхватили Барановская и Гордон. Было понятно, что подобная программа востребована, но, по сути, на нём моя история с Первым каналом и закончилась. Дальше вы уже знаете: Общественная палата, работа омбудсменом, затем предложение поступило от телекомпании НТВ. В эфир вышло несколько выпусков шоу «Зеркало для героя», и я ушла на выборы в Госдуму.

кажется, когда вы уходили с Первого канала, Вас заменили дублёршей-однофамилицей. То есть, когда вы ушли, на «Женские истории» взяли спойлера, ещё одну Пушкину.

Да, когда я в 2000 году перешла работать на НТВ, нашли очень похожую женщину, с такой же фамилией, тембр голоса подстраивали звукорежиссёры, чтобы «отряд не заметил потери бойца». Правда, программа «Женские истории» с Татьяной Пушкиной просуществовала на Первом канале не больше полугода. А мой еженедельный «Женский взгляд» на НТВ — ещё пятнадцать лет. Российское телевидение, и не только российское, — это колоссальная школа выживания, особенно если ты в топе, в первом эшелоне. Борьба за место под солнцем, за рейтинги очень жёсткая. После «телика» вообще ничего не страшно.

Вы рассказывали историю про харассмент со стороны начальника, с которым работали на Ленинградском телевидении. Вы не называете его имя умышленно?

Он умер давно, у него дети. Зачем? Это же не одна такая история у меня была. Я, будучи корреспондентом, в разные аудитории приходила. И встречались на моём пути мужчины, которые беспардонно себя вели в этом смысле. Но я умело лавировала. Шутками, прибаутками, разговорами. У меня был один герой, который впрямую оказывал мне знаки внимания, притом что я записала интервью с его женой. Я сказала ему: «Слушайте, со мной лучше дружить. Я вам ещё понадоблюсь». Один серьёзный силовик мне потом пересказывал диалог с ним: «Слушайте, вы с кем решили завести роман? Она же лучший телевизионный имиджмейкер страны! Она действительно может пригодиться». И я таки пригодилась. Потом, кстати, у нас сложились хорошие отношения и с самим героем, и с его семьёй. Мы никогда больше не возвращались к тому неприятному эпизоду. Но я знаю, что люди часто в подобных ситуациях не могут дать отпор, потому что они не такие сильные или уверенные в себе. Домогательства — это почти всегда про иерархию. Это чудовищное унижение человеческого достоинства.

Обычно харассмент и завязан на применении власти. Были ли случаи, когда вам не удавалось вылавировать?

Нет. Изнасилований у меня не было. Я сбегала, хитрила. Я помню, как выкручивалась, вызывала такси и уезжала. Иногда отказывалась от съёмок того или иного «активного» героя, какой бы он ни был крутой, нужный и рейтинговый, — и исчезала.

Сомнительные моменты были всегда. И в моё время, и во времена моей мамы, и бабушки. И актрисы советского кино исчезали в никуда, если не соглашались на секс с чиновниками от Госкино или режиссёрами. Такая у нас история. Просто какое-то женское поколение должно сказать «нет» и «стоп». Хорошо, если это случится в наше время.

В интервью Кате Гордеевой вы рассказываете о своём аборте. Это нетипичная ситуация. Советские женщины часто делали аборт, но очень редко об этом рассказывали. Да и сейчас перестали.

В этом ничего сложного нет, у нас сегодня мир открытых ощущений. Почему такие вещи нужно скрывать? Об этом нужно рассказывать своим детям: в Советском Союзе не было контрацепции, нам не объясняли, как это бывает. Романтические отношения из-за этого часто заканчивались беременностью.

Мы, советские дети, были очень поздними в смысле сексуального развития. Я впервые забеременела на первом или втором курсе, нам было
по 20–21 году. Было очень обидно, жалко себя. Ты же в романтическую связь вступаешь с человеком, а не в насильственную, вам реально очень хорошо, классно, всё очень красиво, и потом вдруг оп — и беременность, и можно было предотвратить, но все подумали «а вдруг пронесёт». Ни он, ни я не готовы были к детям. И каждый раз романтическая история заканчивалась после того, как я делала аборт. Их было немного, но несколько было.

Это адская боль, боль с последствиями, я говорила в интервью, что потом, когда уже вышла замуж и мы готовились стать родителями, у меня был выкидыш на шестом месяце. Своего ребёнка я просто вылежала на сохранении. А выйдя за две недели до родов, упала и сломала копчик, дальше ничего не помню. Я практически разломалась вся, мне не делали кесарево сечение. Я со сломанным копчиком без обезболивания, которого просто не было в роддоме, рожала сама. И о втором ребёнке, пройдя такое испытание, я даже думать не могла. Год я просто восстанавливалась. После родов лежала полдня в гамаке, а полдня на досках. При этом я кормила, была очень сознательная, считала, что до девяти месяцев грудное вскармливание просто необходимо. Молоко сцеживала сутками. Ребёнок грудь не брал.

Ходила на четвереньках, у меня были стёрты локти, потому что только так, опираясь на локти, я могла спуститься на пол. То есть получила все прелести материнства после абортов. Ну а секспросвет должен быть, без вариантов, вот в чём я расхожусь с РПЦ.

вы воцерковленный человек?

Нет. Я православный атеист, как я называю себя. Мы все крестились, когда это было модно. Но в человека-бога я не верю. И мы с друзьями часто обсуждаем, что, столкнувшись с некоторыми представителями Русской православной церкви, впору стать атеистом. С церковным институтом у меня большие расхождения.

Вы не стесняетесь слова «феминистка»? Политики часто говорят, что это добавляет антирейтинга женщинам-политикам.

Нет, не стесняюсь. Я такая, какая есть, и я себе нравлюсь. Почему я должна стесняться? Я «профем» абсолютно. Феминизм для меня — прежде всего свобода выбора.

И вообще я мало завишу от мнения других. Научилась так жить. Когда живёшь с постоянным фоном осуждения или обсуждения, ты начинаешь учиться договариваться с собой. Мне нравится то, что я делаю, а делаю я всё качественно. Будь то телевизионный формат, социальный или политический. Если я всю жизнь занималась женскими темами и поддерживала все профемистории, что я теперь ради конъюнктуры буду от них отказываться? Это не про меня. Я себя не предаю.

А как вы стали работать с женской повесткой в Думе?

Я всегда работала в этой теме — женской. Это мой зритель. Мой избиратель. Я любую женщину оправдаю. Я хорошо понимаю женщин. Хочешь рожать — я тебе буду помогать и всячески приветствовать. Хочешь быть одна-одинёшенька, работать и строить карьеру — вперёд. Протяну руку, буду защищать от несправедливости.

С законом про домашнее насилие не активистки ведь ко мне пришли. Я их сама нашла. В какой-то момент увидела Алёну Попову на экране и подумала: какая симпатичная девчонка, что же она носится-то с этим законом и никто ей не поможет. Я даже не предполагала, что мы так копнём глубоко. Мы не просто за это время доработали закон о профилактике домашнего насилия и продвигали его, мы выстояли в борьбе с ультраконсерваторами. С этими ошалевшими крикунами в шапочках из фольги, которые называют вакцинацию чипированием, а прививки — «печатями Сатаны», землю считают плоской, а закон о домашнем насилии — концом традиционной семьи.

Во время вашей работы в Думе с законом о домашнем насилии вам угрожали. Это до сих пор происходит?

Да, мне и моим коллегам угрожали физической расправой. И Алексею Паршину, и Мари Давтян, и Алёне Поповой. За себя я всегда волновалась меньше, но мои единомышленники не были защищены — у них не было такой публичности и депутатского статуса. Нас грозились расстрелять, убить и так далее. Однажды прислали предупреждение: «Готовится ряд ритуальных убийств и отравлений в таком-то месяце, в том числе и вас». Я вызывала думскую службу безопасности, они проверяли IP-адреса (они были из Прибалтики), беседовали с владельцами. Потом сказали: «Ничего страшного нет, всё нормально». Обо всех остальных эпизодах мы тоже сообщали в правоохранительные органы. Никакой содержательной реакции не последовало.

В 2019 году была целая кампания — про вас рисовали коллажи с Сатаной и так далее. Против вас выступали «Сорок сороков», сообщество CitizenGO. Вы говорили, что это хорошо финансируемая и организованная кампания. Ваши соратницы намекали, что к ней имеет отношение бизнесмен Константин Малофеев. Это действительно так?

Я не буду называть фамилий, потому что у меня нет заключения компетентных органов о том, кто именно стоит за этой травлей. Хотя лично я совершенно не сомневаюсь, в каких кругах планировалась кампания против нашего закона. В конце концов, в России не так много православных олигархов, способных финансировать пропагандистские кампании по всей стране. Мы знаем, какими бизнесами заправляют эти люди и как они влияют на текущие события в общественной и политической жизни.

Кстати, сегодня всех назначают иноагентами. Но вот уж кто настоящий иноагент — так это CitizenGO, испанская ультраконсервативная платформа. Достаточно зайти на её русскоязычный сайт, чтобы увидеть их повестку: чистая религиозная догматика. Во время кампании против нашего законопроекта именно с этой платформы были хакерские атаки на сайты Госдумы и Совета Федерации. Несколько сотен раз в минуту приходили письма одного и того же содержания.

Про вас сняли фильм на «Царьграде», канал тоже имеет отношение к Малофееву. Вы даже подали жалобу в Общественную коллегию по жалобам на прессу. Вас там называют пособницей Запада, сочувствующей иностранным агенткам.

Это тоже было частью кампании. Телеканал «Царьград» уже не первый год брызгает слюной, пытается обвинить меня во всех смертных грехах. Но и сам телеканал «Царьград» был создан в 2014 году американским консервативным телепродюсером Джеком Хаником по образу и подобию глобальной телерадиовещательной корпорации The Christian Broadcast Network. В том же году в Москве прошёл Всемирный конгресс семей. И журналисты американского издания Mother Jones утверждали, что российские консерваторы тесно связаны со своими американскими единомышленниками.

Вы говорили в интервью, что лично Путину в своё время не нравились проволочки с законом о декриминализации домашнего насилия. Он курировал этот закон и считал его идеологически важной инициативой?

Не думаю, что президент курировал декриминализацию побоев лично, я склонна полагать, что его ввели в заблуждение. Дело было в 2016 году — с подачи Верховного суда декриминализировали побои, совершённые впервые. А за побои в отношении членов семей и «близких лиц» по-прежнему предполагалась уголовная ответственность.

Президенту, видимо, предложили устранить возникшую «несправедливость». Путин — юрист, и, вероятно, такая аргументация ему была понятна. Но никто не уточнил, что именно дома жертвам насилия обычно грозит наибольшая опасность.

Лоббировали закон тогда консервативно настроенные движения и представители Русской православной церкви. Но одну из ключевых ролей, скорее всего, сыграла сенатор Елена Мизулина. В Омске тогда завели уголовное дело против женщины, которая избивала свою дочь-гимнастку. «Всероссийское родительское сопротивление» развернуло в городе кампанию со сбором подписей за декриминализацию побоев в отношении близких лиц. Елена Мизулина в шестом созыве Госдумы представляла Омскую область, по всей вероятности, она использовала этот случай как аргумент.

Все торопились, дело было в декабре, когда Государственная дума запускает «конвейер» по принятию законов. А я попыталась убедить коллег — Андрея Исаева и Павла Крашенинникова — в более тщательной экспертизе. В результате рассмотрение законопроекта отложили до 2017 года. Но решающую роль в итоге действительно сыграла позиция президента, он поддерживал эту инициативу.

По вашим ощущениям, руководство России, ближний круг президента, его администрация — люди традиционных взглядов?

Мне сложно рассуждать про ближний круг президента — я в него не вхожу. Я знаю Владимира Путина с тех пор, как работала на Ленинградском телевидении. Смольным тогда руководила команда Анатолия Собчака, в которую входил и будущий президент. За Владимиром Путиным и его ближним кругом я наблюдаю уже три десятка лет, но только со стороны. Сказать, насколько искренни эти люди в симпатии к традиционным ценностям, не могу.

Зато я могу точно сказать, что женская повестка выгодна государству чисто экономически. Экономическая активность мужчин в России составляет 71 %, женщин — лишь 56,5 %. По подсчётам Минэкономразвития, если женская экономическая активность у нас достигнет показателей Норвегии в 61 %, ВВП России увеличится на 4 %. А если уравнять экономическую активность женщин и мужчин, это добавит национальному ВВП 13–14 %.

Подруга похищенной из дагестанского шелтера девушки попросила вашей помощи. Вы планировали поездку в Чечню. Когда вы туда собираетесь?

Я обсудила ситуацию с депутатами от Чечни. И я действительно планирую поездку. Когда она состоится, зависит от руководства Чечни. С Рамзаном Кадыровым мы познакомились давно, ещё при жизни Ахмата Хаджи Кадырова. Я сделала пять программ про него и про его семью. Я хорошо знаю близких Рамзана Ахматовича, его дети выросли на моих глазах. У нас есть кредит доверия по отношению друг к другу. Я могу задать ему самые сложные вопросы и рассчитывать на искренние ответы. Поэтому жду приглашения, на сегодняшний день ситуация такова.

Пока, правда, никто мне не звонил, и я подозреваю, что вся эта история не будет иметь продолжения в ближайшее время, потому что у нас то выборы, то подведение итогов выборов и так далее. Но эту историю нужно довести до логического конца, встретиться с девушкой, посмотреть на её родителей — там абсолютно светский папа. И потом идти разговаривать с главой.

В интервью, которое вы берёте у Кадырова, вы с ним на «ты». То есть вы очень хорошо знакомы. Когда вы общались в последний раз? Вы обсуждали с ним ситуацию с чеченскими геями — огромное расследование об убийствах, инициированных местной властью, опубликованное в «Новой газете»?

Мы закончили наше постоянное общение, когда я сделала финальную программу. И потом мы как-то разошлись. Я хочу сесть напротив него сегодня и поговорить откровенно о том, что происходит.

Я видела Чечню совершенно иной, чем сейчас. Я не верила, что он способен навести там порядок. Там было небезопасно. Меня везли из аэропорта на скорости больше 200 километров, потому что на меньшей скорости могли обстрелять нашу машину. Автоматчики стояли спиной к дороге, охраняя эту трассу. Это было страшно. И то, что сейчас стало с городом, регионом, — молодец.

Но я также помню, что на кафедре журналистики Ленинградского государственного университета одни из самых красивых девушек были чеченки. Роскошные волосы, фантастическая кожа, фигуры — просто загляденье. Тогда была многонациональная страна и были представители всех республик. Сегодня я не вижу ни волос и ничего. Мне впрямую говорят: «То, что вам кажется ужасным, для нас красота. Женщина, даже Халимат, стоит, мужчины сидят. Когда отец сидит — ребёнок должен стоять. У нас по-другому быть не может». Самое страшное для чеченцев — когда женщина убегает из республики и прячется. Но чтобы она не убегала, на территории республики должна быть безопасная обстановка для женщин. Такая же ситуация с ЛГБТ-людьми. Иначе честно скажите: чемодан — вокзал — дорога. Кстати, что касается ЛГБТ, я тебя вообще уверяю, что после Конституции следующим будет закон, который закрепит брак мужчины и женщины на территории Российской Федерации.

Владимир Путин обычно высказывается о положении ЛГБТ-людей в России фривольно, в том духе, что у него работает много геев и он им награды выдаёт. Государственная идеология при этом максимальна гомофобна. Как это работает?

Я прекрасно помню девяностые годы, когда сексуальная ориентация не считалась стигмой. Артистов-геев было много на эстраде, они выступали на телевидении, их песни крутили радиостанции всей страны. И это не вызывало остервенелой агрессии у гетеросексуального большинства. Потом же уровень гомофобии резко вырос, и социальная норма изменилась.

Мои взгляды не изменились, я по-прежнему считаю, что все граждане России должны обладать равными правами. Нам нужно научиться жить, не заглядывая друг другу в койку. Если человек не нарушает закон, платит налоги и приносит пользу обществу, его личная жизнь не должна никого интересовать. Вот и всё. Это абсолютно естественные нормы современного общества, но на фоне государственной гомофобии я выгляжу сторонницей ЛГБТ.

В разное время вы требовали ввести наказание за харассмент, поддерживали суррогатное материнство, выступали против ограничений права на аборт, выступали за права трансгендерных людей. Какая из ваших инициатив оказалась наиболее болезненной для ваших коллег из власти?

Я считаю достоинство важной привилегией человека, посягать на которую никто не имеет права. А сексуальные домогательства, как я уже говорила, это одна из форм унижения человеческого достоинства, поэтому я убеждена, что харассмент должен наказываться.

Низкий уровень репродуктивного здоровья россиян — и мужчин, и женщин — это беда. Есть люди, для которых процедура ЭКО — единственный шанс иметь детей. Лишать их такой возможности жестоко и несправедливо. К тому же в России накоплен передовой опыт в сфере репродуктивных технологий, который должен использоваться на благо жителей нашей страны.

Я против абортов. Но ситуации в жизни бывают разными, и у женщины должно быть право выбора, оставить ребёнка или прервать беременность. Задача государства — обеспечить россиянкам достойный уровень жизни, дать возможность трудиться, достойно зарабатывать и поднимать на ноги детей. Не только с помощью пособий, которые не могут обеспечить семье с детьми достойный уровень жизни, а через создание условий для экономической самореализации, причём как отцов, так и матерей.

Что касается транслюдей, за пять лет в Госдуме никто, кроме меня, этой темы даже не коснулся. Но такие люди есть и будут. И странно не хотеть видеть содержательную часть общества.

Я считаю, что все россияне должны пользоваться равными правами вне зависимости от гендерной принадлежности и сексуальной ориентации. Сознательно травить собственных сограждан и относиться к ним как людям второго сорта — это лицемерие и преступление. Лично для меня, я гуманист и пацифист.

Мои инициативы звучали смело и были очень болезненны для представителей власти, которые ратуют за возвращение к патриархальному укладу жизни. Они шли вразрез с принципом «кто сильный — тот и главный», который обществу навязывают под видом традиционных ценностей.

Вы много говорите о достоинстве. Но как голосование в Государственной думе за Конституцию или любой дискриминационный закон, который депутаты выдвигали группой и голосовали единогласно, чтобы не было видно конкретного лица, может соседствовать с чувством собственного достоинства? Как вообще работа в Государственной думе, такая командная работа, когда всё предрешено, с ним совмещается?

Ну совсем до блевоты я себя не напрягала, это не в моём характере. За иноагентов я не голосовала, я сделала всё, что могла. Лозунг «Кругом враги» — не моя внутренняя установка. Я забросала, например, комитет Василия Пискарёва по безопасности аргументами юридического сообщества, экспертными мнениями, отправляла по 50 обращений по каждому адресу — в администрацию президента, в правительство, Совет Федерации, Володину — везде было сказано, что это закон совсем не безобидная калька с американского закона, как нам говорят. Когда «Насилию.нет» признали иностранным агентом, я и моя команда снова стали писать обращения во все соответствующие инстанции, я ходила в Минюст, говорила, что вы открыли ящик Пандоры. Но этот ящик, видимо, должен был открыться сейчас, на этой стадии развития нашего общества.

А помните, был момент, когда даже Володин писал закон про гендерное равенство и его вынули из-под сукна перед президентскими выборами.

Он был написан в 2006 году, Володин был одним из авторов. Он пятнадцать лет пролежал, по регламенту дольше уже не мог лежать, я подошла к Володину, говорю: «Давайте я попробую доработать». И мы начали его дорабатывать с социологами и политологами прогрессивными. Но в какой-то момент не срослась история, видимо, наверху и сказали: «Ну его».

Вы потребовали проверить «Мужское государство» на предмет связи с МВД, с Центром «Э». Вам что-то ответили?

Пока ни одного ответа не было.

Вы говорили, что женщина, требующая равноправия, — угроза строю. Женщина, выступающая против насилия, даже домашнего, — очевидно, тоже.

Люди, которые формулируют сегодня Стратегию национальной безопасности России, утверждают, что один из рисков демографической безопасности — меняющаяся роль женщины и семьи. А мы отвечаем, что это не угроза, а объективный процесс, он фиксируется большинством стран мира. Но мы живём в патриархальном государстве. Нам говорят: «Феминизм — это экстремизм, вы следующие».

фотографии: Екатерина Старостина

макияж: Дарья Селиванова