ИнтервьюКонсультант кризисного центра о сексуальном насилии над мужчинами
«Нельзя позволять насильнику определять вашу жизнь»
Интервью: Дарья Сухарчук
Сексуальное насилие над мужчинами редко обсуждают: когда речь заходит о сексуальном насилии, большинство из нас машинально представляет себе женщину в роли жертвы и мужчину в роли насильника. Такой подход продиктован самой статистикой: к примеру, по данным американской организации RAINN, более 80 % жертв сексуального насилия — женщины, но и в других странах ситуация похожая. Остальные 20 % приходятся на мужчин — и чаще всего жертвами оказываются дети, а не взрослые. При этом в мире до сих пор не существует достаточно точных данных о половых преступлениях в силу того, что жертвы крайне редко сообщают о них в полицию.
По словам феминистки и социолога Анастасии Ходыревой, помощь мужчинам, пережившим сексуальное насилие, в России осложнена тем, как российское законодательство трактует сексуальное насилие. Под изнасилованием в Уголовном кодексе понимается только насилие мужчины над женщиной, а насилие над мужчинами подпадает под статью «Насильственные действия сексуального характера» — при этом под сексуальным насилием понимается только ситуация, когда было оказано физическое сопротивление. Кроме того, политическая ситуация последних лет, не позволяет открыто обсуждать насилие, не обвиняя пострадавших.
В России нет отдельных кризисных центров для мужчин, но мужчины и мальчики, пережившие сексуальное насилие, могут обратиться за помощью в ИНГО «Кризисный центр для женщин» лично, по телефону или через интернет. Помощь можно получить в центре «Сёстры», а также через ЛГБТ-сообщество (например, группу или сайт «Дети-404»). Тем не менее в последние десятилетия в Европе и Америке стали появляться первые центры помощи для мужчин, переживших насилие, хотя их значительно меньше, чем кризисных центров для женщин. Одна из таких специализированных организаций — берлинский центр помощи для мужчин, переживших половое насилие, Tauwetter. Он возник в 1995 году как группа взаимопомощи при кризисном центре для женщин Wildwasser. Постепенно организация выросла и теперь занимается консультированием жертв насилия и проводит образовательные беседы в школах. Мы поговорили с консультантом центра Йоргом Шу.
Вы работаете с 90-х годов, и ваша идея была позаимствована у аналогичных кризисных центров для женщин. Чем отличается помощь мужчинам от помощи женщинам?
Говоря о сексуальном насилии, как правило, подразумевают действия в адрес женщин — в том числе и потому, что сама культура предполагает агрессивную роль мужчины и пассивную — женщины. Действительно, 90 % сексуальных преступлений совершается мужчинами. Но мужчины могут быть и жертвами, однако говорить об этом стали совсем недавно — в 90-е или даже нулевые. Долгое время эта тема была табуирована.
Мужчинам намного труднее говорить о сексуальном насилии и ещё труднее — о том насилии, которому они подверглись в детстве, например со стороны отца или матери (женщины тоже выступают в роли насильников, но реже). Как правило, им требуется очень много времени, чтобы осознать, что то, что с ними случилось, было сексуальным насилием, что теперь им требуется помощь. Кроме того, многим нужно время просто на то, чтобы понять, что сексуальное насилие в отношении мужчин вообще существует.
В Германии об этом начали говорить совсем недавно?
Точно не раньше, чем в 90-е, если не позже. Но всерьёз об этом задумались и заговорили не так давно — после истории, случившейся в 2010 году в элитном колледже Канизия, когда несколько мужчин из числа бывших учеников заявили, что их изнасиловали тогдашние учителя и они до сих пор мучительно переживают последствия. Важно было не только само признание жертв в том, что их изнасиловали, но и то, что они рассказали о страданиях, которые им это причинило. Мужчинам важно осознать, что они пережили насилие и что они до сих пор несчастливы из-за этого.
По словам основателя центра, ваши клиенты, как правило, старше женщин, обращающихся за помощью, — обычно им больше 30.
Я бы сказал, ещё старше — больше 40. В среднем им 40–45; есть и младше, но их меньшинство. Мальчики, как правило, переживают насилие в очень раннем возрасте — между восемью и 12 годами, им требуется время на то, чтобы это осознать. Очень часто они никому об этом не рассказывают и, конечно, не получают никакой помощи. Просить о помощи «немужественно». Поэтому они находят способы уйти от проблемы: многие полностью погружаются в работу и таким образом подавляют или вытесняют эти переживания.
Они говорят себе, что слишком заняты, чтобы думать о своей боли, что им надо работать и кормить семью. Потом они выгорают или у них случается кризис среднего возраста, и воспоминания вновь всплывают на поверхность. Другие выбирают наркотики — это способ отвлечься от реальности, где всё совсем плохо. Многие жертвы насилия забывают о том, что произошло с ними, — и вспоминают только через многие годы. Например, у нас однажды был клиент, к которому вернулись воспомнания, когда его на демонстрации ударил дубинкой полицейский.
Мужчинам важно осознать, что они пережили насилие и что они до сих пор несчастливы из‑за этого
Мне кажется, это довольно типично для мужчин, воспитанных в европейской культуре, — как в восточной, так и в западной Европе. Часто у них за алкогольной или другой зависимостью стоит депрессия.
Многие мужчины, которые лечатся от зависимостей, часто приходят к нам. Это могут быть и люди с алкогольной зависимостью, и трудоголики, и спортсмены-экстремалы. Конечно, я никогда не стал бы делать прямые выводы и подозревать в каждом любителе выпить человека, пережившего насилие. Но за алкогольной зависимостью действительно может прятаться попытка заглушить боль. Спортсмены же, которые пытаются довести себя до предела, пытаются таким образом подстегнуть себя, заставить жить дальше.
Изнасилованным мужчинам очень трудно рассказать о пережитом, в том числе и потому, что в ответ можно услышать пренебрежительное: «Ты что, гей?» или «Ну, тебе, наверное, понравилось». Последнее — частая уловка насильников. Если они видят, что у мальчика эрекция, они говорят, что он сам хочет секса, что ему это нравится. Хотя на самом деле эта телесная реакция может не иметь никакого отношения к настоящему возбуждению. Конечно же, это только усложняет последующее восстановление, потому что ко всем болезненным переживаниям добавляется стыд. Сексуальность сама по себе часто переживается как нечто постыдное, а сексуальное насилие — вдвойне.
Вы всё время говорите о мальчиках. Взрослые мужчины не становятся жертвами насилия?
Становятся, хоть и намного реже. Если это и случается, то скорее с гомосексуальными мужчинами: это может быть и партнёрское насилие в однополой паре. К тому же сексуальное насилие может быть частью гомофобных акций. Кроме того, такое может случиться с пациентами врачей, злоупотребляющих своим положением. Но большинство наших клиентов пережили насилие в детстве или подростковом возрасте. Многие жертвы насилия подвергаются ему повторно — например, первый раз в детстве, потом в подростковом возрасте и так далее.
Вы работаете в школах?
Да, с 2010 года мы работаем в двух школах — колледже Канизия и ещё одной школе в районе Шёнеберг. В колледже Канизия мы стали работать в рамках их новой системы защиты учеников.
Вы говорили, что в 2010 году там разразился скандал: несколько выпускников заявили, что были изнасилованы. Вас пригласили туда после него?
Да, потому что они не хотят, чтобы история повторилась. Когда впервые стало известно о насилии, многие преподаватели пытались оставить всё как есть, говорили, что всё в прошлом. Мы же исходим из того, что подобное может произойти и сейчас, и это нужно предотвратить. Нам надо объяснить детям, что такое сексуальное насилие, так, чтобы они могли об этом поговорить со своим школьным психологом или даже с директором школы. Дети должны знать, где им могут помочь.
Разве для ребёнка не более естественно рассказать о насилии кому-то из родственников?
С одной стороны, да, родственники — это самые близкие люди. С другой, около трети всего сексуального насилия совершается в семье. И в таком случае ребёнку важно иметь возможность рассказать об этом кому-то за её пределами — в школе, или другу, или родителям друга.
Рассказываете ли вы на ваших тренингах детям, что делать, если насилию подвергся их друг?
Конечно, мы рассказываем детям, что делать, если их друг пожаловался на сексуальное насилие в семье или, например, спортивной секции. Мы говорим, что важно просто поддержать, ни в коем случае не высказывать сомнения, и при этом друг не обязан идти с рассказом в полицию. Важно просто быть рядом — поиграть в футбол, поесть вместе мороженого.
В других странах у жертв педофилов может не быть возможности заявить в полицию, потому что срок преступления истёк за давностью лет. Как с этим обстоят дела в Германии?
По законам Германии, у человека, который был изнасилован, будучи несовершеннолетним, есть время до того, как ему исполнится 30 лет, а в некоторых случаях и ещё 20 лет по достижении этого возраста на то, чтобы заявить в полицию. Однако я хочу заметить, что для многих наших клиентов заявление — это не самое главное. Некоторые находят в себе силы рассказать полиции: они не хотят, чтобы пострадали другие люди, хотят, чтобы насильник понял, что он сделал. Многие насильники могут ведь этого и не понимать — в то время как их жертва продолжает страдать.
В Британии не так давно было опубликовано исследование, по результатам которого очень большой процент детей школьного возраста оказался жертвами разных форм сексуального насилия. речь не только о физическом насилии, но и о таких вещах, как обзывательства вроде «шлюха» или «пидор». При этом многие дети могут и не понимать, с чем имеют дело. Объясняете ли вы это на своих занятиях?
Да, мы обсуждаем, что может считаться сексуальным насилием. И что это вовсе не обязательно незнакомец, который посадит вас в машину и увезёт в подвал. Начинается всё с нарушений границ — с таких вот оскорблений. Под это может подпасть и демонстрация порнороликов ребёнку младше 14 лет — в Германии это уголовное преступление: взрослые не имеют права показывать детям порнографию. И здесь тоже сложная ситуация, потому что, например, сегодня ребёнок без труда может открыть ноутбук отца и зайти на порносайт, и отец потом понесёт наказание.
Кстати, на наших занятиях мы обсуждаем и что такое порнография. Она дразнит воображение, и подростки, увидевшие её, могут решить показать ролик другим для того, чтобы их спровоцировать. Сюда же относятся и обзывательства или мелкие приставания, например оттягивание резинки лифчика у впереди сидящей девочки и тому подобное. Провокаторы таким образом проверяют границы окружающих людей: какой будет реакция? Что сойдёт с рук, а что нет?
Разъясняете ли вы такие вещи старшим, например учителям или родителям? Люди старшего поколения могут этого не понимать.
Да, мы работаем с учителями и с тренерами одной секции в Берлине. Мы рассказываем, например, что тренер не должен быть в душевой вместе с детьми, — если, конечно, они не грозятся там всё разнести. Тренеру нечего делать в душевой с детьми, и тем более он не должен с ними вместе мыться, потому что это уже будет нарушением их личных границ. Родителям мы объясняем, что ребёнок имеет право отказаться от их объятий и поцелуев. Что они должны гордиться, если их ребёнок сможет отказать им, потому что это намного труднее, чем сказать «нет» незнакомцу. Это значит, что он умеет отстаивать свои границы.
В патриархальной семье детей с детства приучают к тому, что взрослым позволено всё
Это очень интересное изменение в культуре, ведь патриархальная семья не даёт ребёнку никакой возможности отказать взрослому в чём-либо.
Именно. В патриархальной семье детей с детства приучают к тому, что взрослым позволено всё. Всё это упирается в тему прав детей. Ненасильственное воспитание очень трудно даётся некоторым родителям — и это при том, что в Германии любое насилие в отношении детей было полностью запрещено федеральным законом ещё в 2000 году.
Вы работаете в Берлине, очень многонациональном городе, — замечали ли вы культурные различия между людьми с разным происхождением? Например, немецким и восточноевройпейским.
Ещё в 90-е годы в Германию приехало множество русских немцев, носителей другой культуры. И в нашей практике бывали случаи, когда нам звонили мужчины из этой диаспоры, подвергшиеся насилию в семье, но при этом боящиеся говорить о том, что с ними было, из страха потерять связь с семьёй. Я бы сказал, что в этой среде — так же как в среде иммигрантов с Ближнего Востока — очень сильны внутренние связи, которые давят на отдельных её членов и не дают возможности вынести сор из избы. Такое же поведение характерно и для элитных школ, о которых мы говорили: члены этих сообществ часто боятся выносить обсуждение насилия на публику из страха потерять поддержку коллектива.
Как посторонние реагируют на жалобы мужчин, подвергшихся насилию? Сталкиваются ли они с обвинениями в провокационном поведении, как женщины?
С мужчинами дело обстоит иначе. Во-первых, им ещё реже верят, и первой реакцией на жалобы часто бывает: «Ну нет, быть не может, он же такой хороший человек!» или «Но ведь он не гей, у него семья», «Не говори глупостей!» Потом их начинают обвинять в том, что они не защищались, что они недостаточно мужественны. И, наконец, могут отрицать сам факт травмы — и человек, переживший насилие, услышит, что «ничего такого не было» и «всё не так страшно».
Ваши последние слова напоминают мне об одной недавней московской истории: в начале сентября в одной из наших элитных школ произошёл скандал, когда выяснилось, что учитель спал с ученицами старших классов. Во время обсуждения этого скандала многие говорили, что девушки на самом деле не пострадали, потому что они были достаточно взрослыми.
Конечно, разговор о сексуальном насилии в школе — это до сих пор в значительной степени табу. Мы в нашем центре работали с несколькими мужчинами, выпускниками одного элитного британского колледжа искусств. Эти мужчины не могут назвать имя преподавателя, который им навредил, потому что у него мировая слава и связи, а они или находятся в начале карьеры, или ещё учатся и не хотят потерять свою стипендию. Впрочем, есть и другой выход — например, в одном колледже в Берлине была разработана концепция защиты учеников от сексуального насилия. При поступлении все студенты и преподаватели получают брошюру, в которой написано, что интимные отношения между преподавателями и студентами недопустимы ни при каких условиях. Если они всё же влюбляются друг в друга, то преподаватель не может продолжать учить этого студента.
В последние годы в Германии больше стали говорить о травме как о последствии насилия. Конечно, не каждый эпизод насилия ведёт к сильной травме — и здесь душевные травмы не сильно отличаются от физических. Если свежую рану сразу продезинфицировать, она не будет гноиться и заживёт, но, если этого не сделать, она будет болеть долго. Пациенту может понадобиться серьёзное лечение — от лечебной мази до операции.
Когда к нам приходят новые клиенты, то первым делом мы пытаемся дать им возможность как-то упорядочить жизнь. Мы говорим им, что они больше не маленькие дети, жертвы насилия, а взрослые люди, способные выйти из этой тяжёлой ситуации. При этом для мужчин в нашей культуре более характерно выражать свою боль через агрессию, гнев — это может быть злость или агрессивное вождение на дороге, это, в конце концов, просто опасно для окружающих. Таким клиентам мы говорим, что самое главное — не дать жизни окончательно рассыпаться и найти источник позитивных впечателний, какое-то применение своим силам, например спорт или музыку, которое позволит им несколько часов в день не думать о том, что с ними произошло. Нельзя позволять насильнику определять вашу жизнь.
Фотографии: booleen — stock.adobe.com, eugenesergeev — stock.adobe.com, TuTheLens — stock.adobe.com
Комментарии
Подписаться