ИнтервьюАмалия Ульман
о пластических операциях
ради искусства
«Люди тратят тысячи долларов на косметические процедуры, а другая часть населения Земли не имеет доступа к лекарствам»
Операции по увеличению груди, полуголые селфи в инстаграме и статусы с текстами из песен Игги Азалии — возможно, что-то подобное делала не каждая из нас, но такие действия вряд ли считаются чем-то необычным и уж тем более никто не воспринимает снимки в социальных сетях как произведение искусства. Никто, кроме Амалии Ульман — выпускницы Central Saint Martins и художницы, которая делает едва заметные пластические операции и превращает свою жизнь в бесконечный перформанс, чтобы изучить современное отношение к внешности, статусу и полу. Мы поговорили с Ульман о положении женщин в арт-мире, страданиях ради красоты и поп-культуре.
Интервью: Анна Савина
Кажется, вы пытаетесь превратить свою повседневную жизнь в эксперимент или исследование того, как наш образ преобразуется в интернете. Хотите ли создать какой-то миф вокруг себя?
Я не знаю, есть ли какие-то мифы обо мне, но если и есть, они появились по ошибке, после того как я полностью выставляла себя напоказ, не думая о последствиях. К cожалению, у меня не очень хорошее воображение, мне нужно узнавать все опытным путем, поэтому чтобы понимать что-то и обсуждать, я должна постоянно помещать себя в самые разные ситуации и среды. Именно это, на мой взгляд, и привело к тому, что мое онлайн-поведение отличается от других.
Мне кажется, многие люди видят много иронии в вашей активности онлайн: селфи, хэштегах #cute и цитатах из песен Игги Азалии. Но как на это реагируют люди, которые не видят, что это часть вашей работы?
Во-первых, я ненавижу слово «ирония». Я чувствую все, о чем говорю. Если нет, я проигрываю. Во-вторых, да, конечно, есть конфликт поколений. Мои ровесники и те, кто моложе меня — все, кого называют миллениалами и поколением Y, — не нуждаются в объяснениях того, что я делаю. Пожилые люди не хотят учиться и очень покровительственно думают, что они понимают мои произведения, которые на самом деле высмеивают их и систему, которую они помогали сохранить. Люди среднего возраста, кажется, совсем не понимают мои работы.
Почему вы решились на пластическую операцию по увеличению груди? Как вы чувствуете себя сейчас?
Мне кажется, есть что-то очень интересное в нерадикальных пластических операциях, которые, на мой взгляд, имеют много общего с безликой эстетикой рецессии или с бредовым поведением в странах первого мира. Люди тратят тысячи долларов на косметические процедуры, результат которых почти незаметен, в то время как другая часть населения Земли не имеет доступа к лекарствам. Эстетическая медицина — это огромная индустрия, которая при этом является самой большой экспортной индустрией США.
Я сделала операцию, потому что недавно меня сбил автобус, так что другие операции не казались мне чем-то важным. Я хотела исследовать насилие, которое совершается над женскими телами, и то, какими разрушающими являются изображения красоты. Увеличение груди — это очень болезненный опыт: ты теряешь чувствительность сосков, операция может навредить и твоему здоровью, и тому, как ты выглядишь. Когда ты лежишь, грудь давит на тебя так, что кажется, будто на твое тело наступил слон, и есть вероятность, что ты станешь зависима от обезболивающих (как и в случае с любыми другими операциями).
Я чувствую длинный металлический прут у себя в ноге каждый день. Не бывает моментов, когда я не думаю о нем. У меня хорошо получается представлять то, как мое тело выглядит со стороны, и я понимаю, какими отвлекающими, даже после заживления, будут мысли об этих двух силиконовых шарах под моей кожей.
Пожалуйста, расскажите о своей работе с одним из самых знаменитых пластических хирургов в мире, доктором Брандтом? Вы кажетесь людьми из совершенно разных миров.
Симон Касетс и я пригласили доктора Брандта для участия в публичной дискуссии, потому что я интересуюсь меняющимися трендами в области пластической хирургии. Точнее, меня интересует, что считается привлекательным или красивым в зависимости от того, в какое время мы живем. Я была заинтригована его деятельностью: он сыграл огромную роль в том, что называется New New Face. Это такая противоположность перетянутого лица после круговой пластики. New New Face у Карлы Бруни и Мадонны. Я не считаю его художником. Это как считать повара «новой кухни» художником, это глупо. Брандт имеет чуткость и хороший глаз, которые позволяют ему собирать искусство и модно одеваться, но креативность и эксцентричность — это не то, что делает тебя художником.
Как вы хотите выглядеть сами? Кажется, у всех ваших трансформаций есть какая-то цель.
Я хочу выглядеть так, как выгляжу в своих мечтах. Я хочу выглядеть как отфотошопленная версия себя.
Вы не раз говорили, что исследуете эстетику middlebrow. Не могли бы вы рассказать о том, что имеете в виду под этим термином? Почему это важно именно сейчас?
Я из индустриального города, в котором жили в основном представители рабочего класса. Пока я не покинула его, в моей жизни всегда не хватало того, что есть у представителей высшего класса (например, захватывающих историй), и того, что есть у людей из стран третьего мира — ярких воспоминаний о жестокости. Много лет подряд моя жизнь была серой, и использовать этот опыт для создания моих работ кажется мне интересным вызовом. Создавать произведения о том, что сложно даже заметить, создать визуальный образ для того, что еще не было преобразовано в искусство и в чем, предположительно, нет изящества. Я говорю «предположительно», потому что мы все сделаны из одной материи и одной энергии, и нас наполняет один и тот же свет. Мне нравится идея превратить бетон и картофельное пюре во что-то возвышенное. Есть ли что-то более сложное, чем превращать в искусство невидимое и прозрачное?
Что является предметом вашего исследования? Вы сами или что-то еще?
Предмет моего исследования точно не я сама. Я самоотверженно использую свою внешность как несущую конструкцию, чтобы делать видимыми большие идеи. Моя работа посвящена людям и их проблемам в эпоху, лишенную радости.
С какими проблемами вы сталкиваетесь как женщина-художник?
Как женщина-художник, которая отказывается вести себя как синий чулок, я страдаю от того, что люди не принимают меня всерьез, во всяком случае вначале. Кажется, что женщина может быть успешной в арт-мире, только если она подстраивается под определенные клише. Я отказываюсь делать это. Большая проблема (как и в любой другой области) в том, что круг женщин-художниц, которых можно брать в пример, очень ограничен. Я думаю, что это очень важно для женщин сегодня — отвергнуть идею музы, перестать работать с мужчинами-художниками только для того, чтобы достичь успеха в арт-мире. Женщины должны работать независимо и показывать, что быть одинокой художницей — это вовсе не депрессивно.
Во многих интервью вы говорите о том, как на ваше творчество повлияли Стеларк и Орлан (перформанс-художники, работающие с модификацией тела. — Прим. ред.). В то же время на вас, очевидно, влияет и поп-культура. Вы испытываете симпатию к какой-нибудь отдельной знаменитости? Знакомы ли вам фанатские чувства?
Я не могу сказать, что Стеларк и Орлан напрямую повлияли на меня. Я упоминала их, потому что они тоже экспериментировали с пластической хирургией на территории современного искусства. У меня нет кумиров, и люди, которые на меня влияют, не из сферы современного искусства, а из мира музыки, кино и стенд-апа — например, Луи Си Кей. Еще мне кажется, что «Милая Фрэнсис» — это важный фильм, потому что он изображает не совсем обычную любовную историю и уделяет много внимания работе и женской дружбе. Боже, почему нет больше таких фильмов?
Сейчас меня вдохновляют композиции, которые моя мама делает на холодильнике. Недавно она сделала исцеляющий алтарь с моей фотографией, которая окружена магнитами, представляющими разные этапы моей жизни. Непродуманные артистические жесты домохозяйки без образования — это то, что кажется мне по-настоящему красивым.