Хороший вопросФемактивистки о том, как бороться за права женщин в военное время

Подготовил: Антон Данилов

Настя Красильникова

журналистка, ведущая телеграм-каналов «дочь разбойника» и «Вашу мать!»

Война изменила мою жизнь целиком: я теперь живу в другой стране, далеко от друзей и близких. Наверное, такие вещи прокачивают адаптивность, но еще не по своей воле так резко изменить все — это тяжело. Я поняла, что недооценивала то, как группа незнакомых мне мужчин, которых я не выбирала, влияет на мою жизнь.

Хорошая новость в том, что я по-прежнему зарабатываю деньги тем, что люблю — расследованием преступлений против женщин. Ну и я укрепилась в своем мнении, что пренебрежительное отношение к женщинам, которое годами демонстрировала наша власть, напрямую связана с развязыванием преступной войны.

Таша Тейл

эко- и фемактивистка, блогерка

У меня есть особая традиция: когда мне плохо — я иду в книжный за женским письмом. Размер трагедии можно определить по книгам, которые мне приглянутся. Я почти всегда читаю женщин — их опыт помогает мне валидировать свой.

В 2022 спасательным кругом и размером трагедии стала книга Оливии Лэнг «Тело каждого. Книга о свободе». «В моей жизни политика не проходит бесследно — она случается в моём теле» прочитала я цитату из книги Кэти Акер «Кровь и срач в средней школе» на форзаце и сразу почувствовала в «Теле каждого» спасательный круг.

Мне не в первый раз было ощущать своё тело как политический субъект, я ведь женщина, но в 2022, спасая собственную задницу из эпицентра мясорубки, я ощутила его как никогда. Я родилась в декабре 1998 года, спустя несколько месяцев после того, как Оливия Лэнг и другие климат- и эко-активистки выгорели. «Несмотря на моё упорство, использовать своё тело в качестве инструмента сопротивления оказалось изнурительным» — пишет Оливия.

Забота о себе как акт сопротивления и политической борьбы была и остаётся центром моего исследования и активизма в 2022-2023 годах. Тело — это всё, что у меня есть. Борьба за права женщин, экологию, климат и свои убеждения — не спринт, а марафон. Я бы не хотела потерять силы в начале дистанции. Поэтому этот год я сконцентрирована на своём ментальном и физическом здоровье, безопасности и благополучии. Моя цель — сохранить себя. Я призываю соратниц больше заботиться о себе в эти очень сложные годы.

Алиса

художница, фемактивистка

За год войны в Украины я как будто бы экстерном повзрослела сразу лет на пять. В моём окружении мало людей, жизнь которых не разделилась на «до 24 февраля» и «после», и я не исключение. Спустя месяц попыток убедить себя, что мы все попали в какой-то ночной кошмар, я поняла, что не могу оставаться в России. Я бросила университет и уехала в родной город делать загранпаспорт.

Я могу сказать, что протесты в конце февраля и начале марта были одни из самых пугающих из тех, на которых я присутствовала. Это было время, когда многих из моих близких задерживали, и мне лишь удачей удалось не попасть в их число. Это, несомненно, повлияло на мой активизм, взгляд на ситуацию. Первой реакцией — наверное, именно защитной — было отдалиться от активизма, сосредоточиться на изменениях в своей жизни, перенести их и оказаться в безопасности.

Спустя год я сменила три страны, большинство моих прежних друзей и близких разбросаны по всему миру. Я совру, если скажу, что эти изменения дались мне легко. Причём как будто в начале войны всё давалось легче: первые несколько месяцев я работала на автопилоте, делала всё, чтобы выбраться из России, выдержать первоначальное одиночество миграции. Лишь спустя полгода я полноценно начала осознавать произошедшее.

Самый главный урок, который я вынесла за прошедший год, — не брать на себя больше, чем ты способ_на вынести. Активистское выгорание — то, о чем я часто слышу в последнее время от людей, жизнь которых резко изменилась во время войны, и то, что, несомненно, коснулось и меня.

Мне не кажется удивительным, что лицами антивоенного движения стали женщины. Последствия любых социальных кризисов всегда касаются дискриминируемых групп раньше и сильнее, поэтому мы видим, как ярко против войны выступают матери, жёны и просто женщины*, осознающие ужас того что, ждёт их в не таком уж и далеком будущем.

Одними из первых негосударственных санкций, которые коснулись жителей России, были санкции платформ секс-работниц* с российским паспортом, которые действуют и сегодня. Беременные люди из России испытывают сложности в получении виз в другие страны. Сложности легальной эмиграции открывают новые и новые потоки секс-траффикинга. Всё это вопросы феминизма в России, на решение которых невозможно положиться на патриархальную диктатуру РФ.

Элла Россман

активистка «Феминистского антивоенного сопротивления», историкесса, авторка телеграм-канала «Смех Медузы»

В 2021 году я уехала в Великобританию учиться, готовить свой диссертационный проект. Я уезжала, потому что видела, как власти закручивают гайки, арестовывают журналистов, активистов. Из Высшей школы экономики, где я писала свою диссертацию, увольняли людей за политическую позицию. У меня тоже были проблемы, потому что я не молчала об этом. Уезжая, я думала, что вернусь в Россию. Я хотела быть связанной с российским контекстом, я не хотела разорвать свою связь со страной. Но через несколько месяцев после моего отъезда началась война — теперь я понимаю, что вернуться смогу не скоро.

Начало войны стало моральным шоком: мне тяжело было всё это выносить и продолжать заниматься делом. На второй день войны мы запустили «Феминистское антивоенное сопротивление», и я вызвалась быть его открытой участницей. Мы хотели, чтобы к нам было доверие, чтобы все видели, что мы реальные люди, а не агенты ФСБ. Сейчас я всё ещё часть ФАС и занимаюсь там в том числе медийной работой: например, к 8 марта мы выпустим образовательный ролик вместе с Doxa.

Я потеряла понимание больших целей, связанных с Россией, потеряла ощущение будущего. Теперь я больше думаю о том, чтобы помогать своему комьюнити локально — например, молодым гендерным исследовательницам и исследователям, которые хотят поступить за рубеж и там продолжить свою работу. Объясняю, как делать заявки, где брать стипендии, и так далее. Но больших целей типа «хочется участвовать в развитии гендерных исследований и дискуссии о них в России», «хочется в какой-то перспективе открыть исследовательский центр» больше нет, потому что непонятно, как это вообще теперь возможно. В России перспектива схлопнулась.

Из российских вузов уехало огромное количество перспективных коллег, так что сейчас в России не стоит надеяться на развитие гендерных исследований в частности и гуманитарных наук в целом. К сожалению, оторванная и изолированная от всего мира наука будет провинциализироваться, а уровень научной дискуссии будет падать. В общем, война принесла потерю всего того, что мы достигли за последние 10 лет. Мне же сейчас нужно думать, как строить свой путь в академии за пределами России. Мне тяжело и страшно, мой английский всё ещё неидеальный, тут очень много своих хороших студентов и учёных. В Великобритании, в отличие от российской академии, серьёзная конкуренция. Платят тут лучше, да и престиж выше.

Пока война не закончится, нормальной дискуссии о гендере не будет. Война — слишком большой фактор, который будет влиять на общественную жизнь, ухудшать положение женщин и других уязвимых групп в России. Можно ли с этим бороться? Можно спасать отдельных людей, чем сейчас занимаются НКО, это огромная работа. Но в целом они борются со слишком большой машиной, которая гробит будущее россиян. Мы тоже пытаемся что-то делать, но в целом, конечно, руки часто опускаются.

Что же касается моих взглядов, то они выдержали проверку 2022 годом: мне хочется и дальше бороться за более равноправный мир, где у женщин* больше возможностей, перспектив, им более безопасно жить. Но я пришла к пониманию, что могу этим заниматься и за пределами России, что мои знания советского материала, которым я занимаюсь, полезны, применимы и востребованы и в других странах. Наверное, вот это было единственным позитивным выводом прошедшего совсем не позитивного года. Это удивительно — после того, как до этого мне в России не один год вдалбливали идею, что «у нас-то всё не очень, но в других местах кому мы нужны?»

Конечно, было радостно обнаружить, что абсолютно никто из моих друзей не поддержал войну. Все мои друзья участвуют в том или ином антивоенном активизме. Наверное, 2022 год стал таким моментом истины, когда я поняла, насколько мне повезло с людьми вокруг.

Даша Яковлева

основательница центра «Феминитив» в Калининграде

Война помогла мне понять, что «взрослых» больше нет… огромные правозащитные институции оказались бессильными, крупные международные организации начали закрывать офисы в России из-за преследования: так стало понятно, что взрослые теперь это — мы. Я прочитала «Вопрос о виновности» Карла Ясперса, прошла курс психотерапии и поняла, что пора становится взрослой: принимать ответственность, помогать тем, кто рядом, усиливать сообщество несогласных, сохранять себя и деятельность «Феминитива». Мне кажется, что за последний год весь мир окончательно понял, что фем- и квирпрактики — единственное, за что можно держаться; то, что может помочь процессу рефлексии всех текущих событий.

Сейчас очень важно слышать друг друга, оставаться рядом, объединяться по ценностям и заботиться друг о друге.

Ксения Боровинская

фемактивистка

Утро 24-го февраля и всё время с тех пор — самое жуткое, что произошло в моей маленькой частной жизни. С первой секунды, когда я проснулась и прочла новости, меня как-будто раздавило, было сложно дышать. Много позже, когда я смогла анализировать произошедшее, я поняла, насколько безнадёжно наивна и оптимистична была всю жизнь. Всё происходящее в довоенные годы в России казалось мне путинским безумием, временным мороком, который мы победим, если очень постараемся. Нужно только продолжать бороться законными способами, не бояться выражать свою гражданскую позицию, заниматься просвещением, усердно работать и донатить условному «ОВД-Инфо». И тогда Крым вернётся домой в Украину, пытки в тюрьмах будут запрещены, людоедский закон об ЛГБТ-пропаганде отменят и Россия станет прекрасной, безопасной и процветающей страной. Ха-ха-ха, какая я была тупая. Самое смешное, что даже в первые недели полномасштабного вторжения, когда Россия уже бомбила украинские дома, мне всё ещё казалось, что сейчас мы все выйдем на протесты, донесём до людей информацию, расклеим листовки, напишем статьи, и война прекратится. Потому что нельзя просто прийти с оружием в другую страну и устроить там кровавый ад. Но оказалось, что можно.

Первые месяцы полномасштабной войны всё, что я могла делать, — это ходить на протесты, блевать собственным отчаянием и посылать проклятия. Вступать в бессмысленную дискуссии, доходящие но драк с людьми на улицах, расклеивать листовки, которые срывали через две минуты. Писать тексты, полные отчаяния и призывов. Перевозить, координировать, организовывать способы донатить в Украину с российских карт. Вероятно, это было лучше, чем ничего. Но сейчас я понимаю, насколько больше смогла бы сделать, если бы просто успокоилась.

В какой-то момент я поняла, что так дальше продолжаться не может. Что бесконечная страдая и скроля ленту с новостями, забывая при этом есть и забивая на собственных детей, я не помогу никому, а просто угроблю себя.

Я перестала ежечасно читать новости. Война не ушла от этого из моей жизни. До сих пор я ощущаю её каждую секунду. Я просто поняла, что мне не нужно знать, сколько именно людей погибло и домов разрушено сегодня, чтобы понимать, что моя страна творит бесчеловечное неописуемое зло, и его нужно остановить.

Мне пришлось приучать себя к тому, что нужно ежедневно есть и спать. Нужно гулять с детьми и смотреть на солнце. И даже пытаться чему-то радоваться. Мне безумно стыдно, что у меня есть возможность делать это, а у многих украинцев нет. Но раз возможность есть, я обязана ей пользоваться. Но я сейчас не имею сейчас право на неэффективность — вот, что я ясно уяснила за прошлый год. И на стоны про то, какая я бедненькая и как страдаю от стыда и от боли по Украине, тоже права не имею. Только эффективность. Только действия. О чувствах можно будет подумать после победы Украины.

Сейчас я с моим ближайшим человеком и нашими детьми живу за пределами России. Я в безопасности, и эта безопасность накладывает огромную ответственность. Я запрещаю себе думать о том, что маленькие шаги не работают, а продолжаю делать то, что могу сейчас. Выходить на регулярные протесты к посольству России (да, здесь это безопасно, да, это несравнимо с протестами в России, — но, тем не менее, я продолжаю). Заниматься своим большим антивоенным проектом (не готова анонсировать его до старта). Рефлексировать и изживать из себя империализм — а я считаю, что невозможно вырасти в России и не подхватить его, можно просто его не замечать. Не давать ему прорасти в своих детях. Учить их тому, что высказывать свою позицию и протестовать — это единственно верный вариант, даже если речь в данный момент идёт о невкусном питании в школьной столовой. Перенимать опыт активизма и сопротивления страны, в которой живу.

Я много о чём пожалела, когда началась война. Но ни на секунду о том, что посвятила большую часть своей жизни борьбе с патриархатом. Потому что Путин с приспешниками — самое чудовищное и карикатурное его проявление.

Курс на «традиционные ценности» (которые по факту имеют мало отношения к традиции и являются прямым нарушением прав человека), взятый руководством моей страны после протестной весны 2012 — это путь в пучину ада и бесправия. Путь к закрепощению женщин и фактическому запрету ЛГБТК-персон. К легализации домашнего насилия и господству гендерных стереотипов над реалиями. И, потренировавшись на своей стране, они пошли с ним в другую. Когда байки про «нацистов в Украине» при всех усилиях кремлевских пиарщиков перестали действовать, наши власти вспомнили про потенциальные «гей-парады» в Киеве, от которых они спасают некий «русский мир» (а потом ещё про биолаборатории, «коллективный Запад», ну, мы все помним череду этих нелепых попыток оправдать кровавую войну).

У российского феминизма за последнее десятилетие сложился огромный опыт борьбы и сплоченности. Поэтому я не удивлена, что именно феминистки организовали и больше года поддерживают одно из мощнейших и эффективных антивоенных движений России. Я с гордостью и поддержкой слежу за деятельностью коллег-феминисток и стараюсь пригождаться по мере возможностей и способностей.

Я не позволяю себе думать о том, что будет, если Россия победит в этой войне. Этого не должно случиться, мы не имеем права позволить этому случиться. Всё, что я могу сейчас пожелать, — скорейшей и безоговорочной победы Украине.

Эмилия Григорян

активистка «Феминистского антивоенного сопротивления»

. Я помню, что 24 февраля 2022 года, — это четверг, потому что по четвергам у меня сессии с психотерапевтом. Я пришла на сессию в 12 часов дня, и мы с терапевтом не знали, что сказать друг другу. К тому моменту я ещё не успела осознать всё происходящее. Больше всего, как бы это ни звучало, мне было жаль себя. Я казалась себе беспомощной и незначительной, я была в гневе от того, что у кого-то есть власть разрушить жизнь, которую я строила день за днём. Всё потеряло смысл — годы активизма и постепенные изменения в обществе, которые давались огромным трудом, стёрлись за один день. Россия снова разбила мне сердце.

Я решила оставить на время свою карьеру в рекламе, которая всегда была приоритетом для меня, потому что не понимала, как могу делать что-то, кроме антивоенного активизма. Так я стала заниматься «Феминистским антивоенным сопротивлением» фултайм.

Мы всё делали впервые в новой реальности и учились на ходу. Мы пробовали существующие форматы и придумывали новые. Сложно оценить масштабы работы, когда находишься внутри, выстраиваешь систему и процессы. Но точно можно сказать, что ФАС изменил российский фемактивизм, сделав его видимым на международном уровне. Например, уже сегодня в Париже открывается наша выставка, посвящённая российским женщинам, пострадавшим за антивоенную позицию.

Те три недели, что я была в России после начала войны, прошли в тумане. Мы с другом сразу решили, что уезжаем, потому что ему не хотелось умирать, а мне — сидеть. Я помню только фрагменты, когда удавалось оторваться от новостей. Помню, как подруга помогала мне сжигать 8000 копий петиций с персональными данными, оставшихся после одной акции. Помню, как пытались протестовать на улицах. Помню, как один за другим отменяли рейсы.

Кажется, я прошла все стадии от того, что плакала каждый день и чувствовала вину за то, что у меня есть возможность жить, а при желании ещё и имитировать нормальную жизнь, до того, что нужно «маску сначала на себя», если хочу помогать другим.

Потом что-то сломалось. Как-то я хотела поделиться с подругой, что впервые увидела видео, как человеку по-настоящему оторвало конечности, но не могла дорассказать, потому что истерически смеялась и не могла остановиться. С тех пор я почти ничего не чувствую. Война стала моей повседневностью. Например, минуту назад нам в бот прислали видео расстрела Тимофея Шадуры без цензуры. Хотела ли я видеть его? Нет, но я теперь на что угодно могу смотреть без эмоций.

Война разрушает всё, но кристаллизирует ценности. Я поняла, что нет ничего ценнее людей, сопричастности и солидарности с ними.

Несколько месяцев назад в кафе я взяла салфетку и решила перечислить, чему меня учит война каждый день.

«Война учит:

— горевать;

— оставлять ей пространство, отказываясь от всего, что смещает фокус;

— делить всё на до и после;

— относиться к ней, как к работе;

— напоминать о ней, не испытывая вины;

— и, парадокс, война учит иногда забывать о ней».

Феминистки годами говорили о том, что любому насилию свойственна эскалация, и боролись с ним на всех возможных уровнях. А война — высший уровень насилия — начинается дома. И женщины знают об этом, как никто другой. Поэтому, когда твоё государство начинает вести себя, как насильник, ты знаешь, к чему всё идёт и готовишься.

Любая война отбрасывает права уязвимых групп на десятилетия назад. Как известно, нам никто не дарил равные возможности и свободы. Их всегда приходилось отвоёвывать. И теперь это нужно будет делать снова и снова, потому что под шум вылетающих ракет многое можно задвинуть, заморозить и забрать.

В 2020 году Wonderzine публиковал мою речь на митинге 8 марта. Там я говорю, что до достижения гендерного равенства нам понадобится 99,5 лет. И ещё шучу: «не пытайтесь дожить». Но уже сейчас из-за влияния пандемии и войн ООН оценивает этот путь в 300 лет.

Не пытайтесь дожить, но попытайтесь прожить со смыслом.

обложка: Ylocal_doctor — stock.adobe.com