Хороший вопрос«Как огоньки во мраке тишины»: Музыкантки о том, как изменилась их жизнь после 24 февраля

Артисты и артистки нередко высказывают мысль, что всё за пределами творчества их не касается — нужно просто продолжать делать своё дело, а политикой пусть занимаются политики. Выясняем, возможно ли это, — поговорили с музыкантками Лилиан Рубцовой, Симой Питерской и Юлей Лёд о том, может ли музыка быть вне контекста происходящего, как был устроен творческий процесс до 24 февраля, что изменилось после и какие у них дальнейшие планы.

 FLOWERS TERROR — это панк о гендере, сексе, смерти и России. Началось всё так: в конце 2018-го погиб мой возлюбленный. Сама попробовала умереть — не получилось. Спиться тоже не проканало. Пошла во все тяжкие — то есть в журналистику и музыку. Благодаря Femcamp собралась музыкальная группа — просуществовала пару месяцев и распалась. Я думала, что делать музыку в одно лицо нельзя, и уныло ждала чуда. А 12 июня всё того же 2019-го, когда убегала от ОМОНа, поняла, что чуда не будет, но будем мы. Мы — люди, которые несмотря ни на что рискуют собой и своим здоровьем, благополучием, семьёй, да чем только не. Верят вопреки или не верят и всё равно делают то, что должно: кричат свои хилые лозунги, ходят рядом, пытаются в сцепки. Создают собой новый эпос, который мне захотелось подзвучить. Сформулировать, докрутить, выдвинуть лозунгом.

FLOWERS TERROR состоит из голых коленок и нежного пушка на щеке возлюбленной. Съёмных хат, просроченных лозунгов, отсутствия денег. Критики привилегированных чувачков, мразотной физиономии Окопного, лицемерных оправданий насильников. И бледного лица Леона Чолгоша. Из написанных в метро текстов, ямочки на щеке незнакомки, в которую хочется влюбиться. Из жары, пота, менструальной крови, ******ых законов, силовиков. FLOWERS TERROR из, о и для всего происходящего вокруг меня. Это способ пережить реальность, обозвав её своим или новым именем. Кажется, это помогает не только мне.

Так как FT — one girl band, я занимаюсь всем. Пишу тексты, музыку, отвечаю за репетиции, мерч, выступления и существование в онлайн-пространстве. Но мне помогают девы* вокруг. В начале проекта очень поддерживала Лера Копировская, она же dj Крот. Музыку к первой «ипишке» писала Диана Буркот. А на последнем выступлении сцену со мной делила Темница.

Денег проект не приносит. Материально это уход в минус, так как постоянно надо тратиться на репетиции, какие-то синты, музыкальные приблуды и шмот для выступлений. Торговать мерчем для себя я тоже пока не умею. Зато получилось собрать пять тысяч в поддержку пострадавших во время протестов в Беларуси и двенадцать с копейками на приют для животных в Донецке! Это прям радует. На приют ещё буду собирать — покупайте футболки, вся выручка идет на животных. Сегодня котята, которых я взяла на передержку, обоссали коробку с мерчем. Гляну, что там осталось в живых, и если допродам большую часть, может, выйду в плюс. Но как самоцель это сейчас точно не стоит.

После 24 февраля стало ясно, как важно озвучивать свою позицию. Не молчать, когда можно сказать. Не решать за человека, поймёт он или нет. Не уверена, что это работает, но мне близка стратегия принимать на себя роль ненавидимого. Например, кто-то гомофобно высказывается, а я такая: «Привет, я бисексуалка». Ненавидеть того, кто рядом, сложнее или, по крайней мере, менее комфортно, чем ненавидеть абстракцию. И вот так я делала не везде. Теперь мне за это стыдно, я чувствую вину. Может, кто-то где-то сомневался, может, чувствовал себя одиноким в своих взглядах. А я подумала, что человек не поймёт, и промолчала. Стараюсь так больше не делать. Например, говорю, что не согласна с новостями из провластных СМИ. Раз — и человек засомневался. Два — и шёпотом, подальше от коллег, сказал, мол, подозревал, что не всё так гладко. Три — и спрашивает, на что подписаться в телеге, что я читаю сама.

После 24-го поняла, как опасно бывает откладывать. Не отправила посылку подруге в Швецию, подарок товарищке в Украину, а теперь без вариантов. Что-то разрушилось, что-то — навсегда. Ещё стыдно перед подругами из Украины за то, что недоделала, недостаралась, недо-недо-недо. Только мне теперь стыдиться, а им убегать из разрушенных домов и терять близких.

Я не согласна с действиями правительства РФ. Говорила это до 24-го числа, 24-го числа, говорю сейчас, планирую говорить дальше. Бесит самоцензура, что не могу написать *** *****. Но сейчас идти на эти уступки кажется правильнее. Пока что на свободе я могу сделать больше, чем за решёткой. Не знаю, что было бы, будь в группе больше человек. Выступала месяц назад вместе с Темницей, она согласилась на выражение антивоенной позиции со сцены. Было круто.

Мне кажется, музыкант выражает свою позицию в любом случае. Молчание — тоже позиция. Музыка вне политики, как университет вне политики, — что-то умозрительное, существующее только в учебниках начальной школы, которые цензурируются той самой политикой. Музыку можно запретить. Она продолжит существовать. Нелегально, как рейвы в Иране. Но тогда точно нельзя будет сказать, что она вне политики.

Я хотела покинуть Россию, но, когда многие из окружения стали уезжать, захотелось остаться назло. Знаю, что позиция детская, но сейчас вот так. Здесь много тех, кому нужна наша помощь. Много тех, кто против происходящего, но не может уехать. Кто не может иметь позиции — животные, маленькие дети, люди в учреждениях закрытого типа.

Я только вернулась с одного волонтёрства. Среди приехавших помогать было много людей со штрафами за митинги, людей, которые рискуют сесть за свои взгляды, убеждения, позицию, ориентацию. Были покинувшие страну после обысков и вернувшиеся обратно. Волонтёры каждый день шли в детский дом. Очень свободные люди заходили в одну из закрытейших ячеек государственной системы. Когда они оказывались внутри, помещение начинало бурлить от свободы, терпимости, слов, объятий, эмоций. Можно было поймать ощущение, что это звено системы вот-вот разрушится изнутри. Где-то звучал шёпот работников, которые против своей работы. Где-то смеялся ребёнок, где-то пропадал плач.

Я достаточно мрачный человек и не отношусь к тем, кто ожидает падения режима в ближайшие несколько лет. Но когда видишь, какие чудеса творят маленькие, но упорные действия, сложно не начать верить во что-то хорошее на горизонте. После таких коммуникаций совсем не хочется уезжать из-за политиков, из-за опьянённого милитаристской идеей большинства. Да и можно ли верить нашей статистике?

Я выступаю, если меня зовут. Но, естественно, это не могут быть мероприятия с проправительственной позицией. На таких я не выступала ни до, ни после 24 февраля. Благотворительные мероприятия сейчас — это отличная возможность поговорить с людьми о происходящем, показать друг другу, что нас, не поддерживающих режим, много, и собрать деньжат на хорошие дела. Из проблемных моментов: орги концертов могут просить обойтись без политических лозунгов. Я понимаю их как организаторов. Их задача, чтобы пространство продолжило существовать как можно дольше. Но моя задача иная. Поэтому я всё равно озвучиваю траекторию движения русского военного корабля. Мне кажется, конфликт оргов и выступающих — это ок. Конфликт — это признак, что где-то ещё есть жизнь и каждый участник старается выполнять свои функции порядочно.

Зарубежные площадки принимают российских артистов, если те не поддерживают действия правительства РФ. Знаю музыкантов, которые сейчас проходят в зарубежные резиденции, выступают, работают вместе с иностранными лейблами или артистами. А приезжать выступать в страну-агрессор я бы тоже не стала.

В планах писать тексты, делать музыку, выпускаться чаще чем раз в год, помогать животным и пережить этот режим. Надеюсь, котики обоссали всё-таки не все футболки и что-то получится продать в поддержку приюта. Хочу собрать ещё тысяч десять.

 Когда я пустила клич о поиске музыканток в новую группу, то хотела собрать девчонок (цис или т-девчонок, без разницы), которые не просто круто играли бы, но и мечтали вместе со мной об одном и том же. Даже жанр был не так важен (хотя сейчас понятно, что концептуально это постпанк), как общее видение. У меня был чёткий запрос на это, потому что в предыдущем коллективе (группа «Кружок») случались разногласия именно из-за разности идеологий. И когда мы собрались в нынешнем составе — Настя на гитаре, Соня на басу, Катя за барабанами, — стало очевидным: круто идти за своим внутренним голосом, потому что это совершеннейшая самореализация, чистое высказывание плюс абсолютно крутой музон. О том, как именно мы собрались, можно почитать в интервью телеграм-каналу Capybara Tapes. А получилась из этого феминистская группа, поддерживающая интерсекциональную риторику, поющая о разнообразных социальных и гендерных несправедливостях — и о чувствах и потребностях, про которые принято вообще-то молчать (типа желания извиниться за собственные косяки).

Вообще, у нас горизонтальность: кто сколько вывозит, тот столько и делает — по силам. Исторически сложилось, что я больше менеджерю, больше говорю, поскольку у меня чуть больше социальный капитал, чем у девочек, но при этом они тоже берут на себя эти задачи, за что им большое спасибо. Я пишу тексты и пою, иногда помогаю с партиями и мелодиями. Музыку мы сочиняем коллективно: во время джема накидываем общий набросок, как правило, основанный на музыкальных заготовках, которые приносит на репы гитаристка, Настюха; она же у нас и самая техничная перфекционистка — всё шлифует и переделывает до идеала. Сонька, басистка, продолжает осваивать новые приёмчики на инструменте — недавно вот покорила всех мастерством слэпа. И ещё она поёт на бэке, что добавляет высказыванию мощностей. Катька, барабанщица, превращает всё это в ритмический фейерверк: так, песня «Покой» из саундтрека к советскому кино становится драм-н-бейс треком, а знакомство с вагиной в одноимённой песне — хардрок-оперой.

Было бы здорово, сложись судьба группы так, как описывает в своей рецензии на наш альбом будущее инди-групп автор телеграм-канала «Альбомы по пятницам» Паша Борисов: «Слетаются менеджеры, группа выпускает полноценный альбом, дальше туры и фестивали, выступления на модных телешоу и так далее, и даже немного денег». Но, увы, это не так, — нам, как и многим другим андеграундным (и для России маргинальным) артист_кам, хорошо, если удаётся отбить аренду клуба. С другой стороны, и круто, что это не основной источник дохода. Это делает нас свободными от проклятой неолиберальной гонки за просмотрами, давления менеджеров и чёрт-те чего ещё, что бывает с гиперизвестными артистами.

После 24 февраля изменилось наше географическое положение, еженедельные двухразовые репетиции стали невозможны, как и выступления в России. Мы записали альбом, и я сразу улетела, потому что на родине тревога (к примеру, что шорох в подъезде — это стук ботинок ментов, которые идут тебя арестовывать) достигала уже невероятных размеров. Это, вместе с желанием уехать, началось у меня задолго до военных действий, и после 24 февраля сомнений уже не оставалось.

Но не изменилось главное: наша твёрдая уверенность в том, что мы должны оставаться вместе, группой «ПАНЧИ ПИЧ», во что бы то ни стало. Мы продолжаем поддерживать друг друга, даже находясь в разных странах, делиться сокровенным, планировать совместные концерты и рефлексировать о том, какими могут быть новые песни. Наша дружба и взаимопонимание растут, это суперклассно. Надеюсь, сможем осенью сыграть в Ереване или Тбилиси — если, разумеется, локалы будут не против.

Я понимаю, почему иностранные музыкант_ки не хотят приезжать в Россию играть, это их политическое высказывание. Уверена, это не значит, что они как-то хуже относятся к российским поклонни_цам, просто это вот такой способ продемонстрировать, что они не поддерживают решение российских властей. Надеюсь, они при этом не ставят знак равенства между нашим народом и президентом.

Подобный выбор делают и многие наши музыканты, когда не едут, например, с концертами в Крым. «ПАНЧИ ПИЧ», как и ранее «Кружок», звали играть в Крым, у нас там есть слушатель_ницы. Я всё детство провела в Крыму, я очень люблю это место, у меня исключительно тёплые воспоминания. Но после аннексии Крыма Россией многое в нашей стране ещё стремительнее, чем раньше, пошло по ****е — и отношения с Украиной, и пакеты санкций, и имидж страны в мире, и перспективы в принципе. Для меня лично не выступать в Крыму — такое же политическое решение. Но оно не означает, что я как-то хуже отношусь к крымчанам. Напротив. Просто с ними мы увидимся где-нибудь в другом месте.

Мне кажется, сама по себе музыка может быть разной, не обязательно социальной или гиперконцептуальной (главное — не гомофобной и не призывающей к дискриминации людей в уязвимом положении). Но вот делающие её музыкант_ки — другое дело. Они имеют у слушатель_ниц (сколько бы их ни было) определённый авторитет, к ним приковано всеобщее внимание. И потому круто, если музыкант_ки станут если не открыто высказываться, то подавать сигналы о своём мнении. Это как огоньки во мраке тишины, по которым видно, что рядом есть свои. Глядя на них, не так страшно двигаться дальше, есть надежда на консолидацию. И победу любви и здравого смысла.

 Каждый релиз «Сверкай» складывается как pop-up проект. Каждые полгода я даю какое-то высказывание — оно возникает как вспышка. Могу провести аналогию с коллаборациями: каждый раз на общий нарратив — текстовый, мелодический, визуальный, концептуальный — наслаиваются звуки. Если коротко, я сама себе и Нелли Фуртадо, и Тимбалэнд.

Работа делится на четыре части: голос и его обработка, композиция музыки, сведение и продакшн картинки. Включаю это в творческую часть, потому что образ вокруг музыки дополняет её. Знаю, что многие музыканты привлекают сторонних режиссёров, стилистов, продюсеров, но мне сложно отдавать создание «картинки» в чужие руки. В каждой из областей мы работаем вместе с созвучными мне людьми: Саша Басиан из студии Powerhouse, Саша Василенко из приложения Endel, Сергей Бурухин и Федя Феоктистов — очень сильные музыканты. И чем дальше, тем больше вовлечённых. Сейчас сам собой собрался классный минималистичный лайв-состав из синтезатора, баса и голоса — и это совершенно другая музыка, полностью переработанные аранжировки Ренатом Da Capo и Соней Широковой. Релиз, который на этой неделе отправлен в отгрузку, — тоже коллаб. Чего у меня нет и никогда не было, так это продюсера или концертного директора. Лейбл только издаёт мою музыку, а за всё промо я отвечаю сама — тоже интересная творческая задача.

Мне близка идея авангардной музыки, если перенести её на поп. Я создаю звуковые пейзажи. Мне кажется, что хитоконцентрированность музыки — это какая-то досадная ошибка. Мои песни не доминируют, не захватывают полностью тебя. Я думаю, что слушатель должен сосуществовать с ними, параллельно размышляя о чём-то своём. Поэтому тексты «Сверкай» — это тоже такое поле ассоциации. Мне нравится, что они в основном тёмные — в контраст довольно лёгкой музыке. Мне писали, что некоторые понимают, о чём текст, только с пятого прослушивания — оказывается, в чиллвейв-обёртке скрыта суперболь.

Я зарабатываю музыкой, но не столько, сколько могла бы: не хочу делать «как надо». Парадоксально, но именно параллельные источники дохода дают мне возможность быть свободной как музыкантке. Хотя в сообществе, конечно, существует снобизм на этот счёт: часто приходится улыбаться в ответ на рассуждения о «профессионализме». Если ты работаешь, то как будто бы музыка становится хобби. Это какое-то наследие романов, где главный герой находит своё признание и двигается согласно ему до конца книги, но мы же не в книге… В моей вселенной сложный человек может заниматься миллионом вещей одновременно и одинаково хорошо.

После 24 февраля изменилось всё. Произошло расколдовывание и исполнение кошмаров. Слово «война» обрело плоть и прояснило мне своё значение. Всё, что я пыталась остановить своими маленькими действиями, одиночными пикетами и смешными сториз про феминизм, оказалось в пасти волка. Рагнарёк. Волк съел солнце.

На журфаке нам рассказывали, что психика человека может сопереживать по-настоящему только близкому. Со мной это произошло. Да, это не первый вооружённый конфликт «из новостей», но впервые это в меня попало. Я обозначала, что довольно успешно уворачивалась от жизни. В палате мер и весов меня можно было смело класть на полку «чистая наивность».

Я никогда не отправляла столько донатов благотворительным организациям. Словно открылся ретроспективный взгляд: я начала больше читать о деколонизации, культуре разных народов России, о чеченской кампании. И из этой точки захотелось больше разобраться в других конфликтах: в Палестине, в Сирии. Думаю, до 24 февраля я очень мало чувствовала. Сейчас я стала такой ретроградной пацифисткой из семидесятого года прошлого века, которая вставляла бы в дула цветы. Холодный ужас в том, что существуют вроде какие-то «законы военного времени». А я не понимаю, почему в принципе какой-то закон предполагает возможность человека стрелять в человека. Я никогда ни в кого не стреляла, почему все не могут быть как я? Лозунг «нет войне», на который со всех сторон обрушиваются за его наивность, всё же самый верный. Если случится однажды третья мировая, её единственным возможным итогом должно стать полное разоружение. Я говорю то, что хочу сказать, теми способами, которыми могу. Мне органически не близок прямой, широкий и громкий путь активизма: я выражаю свои идеи через символы, через искусство. В образности и шифрах, тем не менее, мало защиты. Как известно, Мандельштама всё же расстреляли. И Гарсиа Лорка без вести пропал.

Думаю, что моя музыка отражает меня как человека. Я высказываюсь как девочка Юля в том медиуме, который выбрала. Считаю, что «вне политики» может быть индустрия развлечений, потому что она рассчитана в том числе и на детей. Но я ни в коем случае никого не хочу «развлечь» или заставить притопывать ножкой.

Прямо сейчас я даю концерты с одним условием — все средства направляются в один из фондов помощи беженцам. Последний месяц я разбираюсь с релизом, поэтому создалась вынужденная лакуна. Но я хочу играть больше. Потому что это возможность помочь тем людям, которые остались без планов и без крыши над головой, без влажных салфеток и электрочайников.

Про то, что некоторых российских музыкантов не принимают за рубежом. Для меня самая ненавистная черта в людях — подсчёт того, сколько коров сдохло у соседей. Мне кажется, для начала было бы круто отрефлексировать и отреагировать на то, что происходит с запретом концертов российских исполнителей в России. Выше я уже говорила, что не питаю иллюзий, что существует какая-то «культура вне политики». Увы, культура и политика связаны. Это часть так называемой мягкой силы.

Сейчас я работаю над релизом, в котором запланировала убийство бога. Прочла недавно блестящую «Любовь в эпоху ненависти», погрустила. Начала учиться кодить. Это как если бы Алиса планировала что-то в моменте полёта в кроличью нору.

Планы? Теперь разрабатываю только фантастические: например, на случай инопланетных контактов. Других планов у меня нет. Может быть всё что угодно. Однажды мне приснился сон о том, что Москву затопила вода. Я написала об этом песню «Минимализм». Думаю, что это лучшая моя песня прямо сейчас.

фотографии: личный архив героинь