Хороший вопрос«Здесь иногда нападают: Трансгендерные люди из России — об опыте экстренной эмиграции

Текст: Матвей Нольперт

 11 марта 2022 года я уехал из России в Армению. Я задумывался над переездом в другую страну достаточно давно, потому что карьерное будущее и равноправие для ЛГБТК-людей мы, к сожалению, в России увидим не скоро. Я учился на природопользователя в одном из вузов своего города, и за месяц до эскалации войны мне посчастливилось устроиться на хорошую работу по специальности. Я мог бы наработать опыт и потом уехать по рабочему контракту. Но 24 февраля перечеркнуло все планы.

В своих соцсетях я выкладывал новости, расследования, трижды участвовал в акциях протеста, за это меня дважды задерживала полиция, а в отделе ждали сотрудники Центра «Э». Меня и других задержанных путём угроз и насилия принуждали работать на центр, перестать участвовать в антивоенных акциях. Угрожали не только мне, но и моему мужу и друзьям. После этого у меня не осталось выбора, и я уехал.

Армения была наиболее доступным и благоприятным пунктом временного пребывания. Русскоязычное население, сравнительно невысокая стоимость жизни, въезд возможен не только по заграничному, но и по общероссийскому паспорту (можно не «светить» оба, если находишься в розыске). Здесь жизнь более спокойная, за высказанное мнение о войне никто с дубинкой и наручниками не кинется.

Сейчас я уже пять месяцев в Ереване, практически всё время я состоял в помогающей инициативе, встречал ЛГБТК-беженцев из России, Украины и Беларуси, помогал с размещением, питанием, медпомощью, руководил шелтером. Скоро я со своим мужем отправлюсь дальше, где мы сможем стать постоянными резидентами и наконец оказаться дома

Я приехал в Армению ещё в первой волне. Тогда найти жильё было сложнее всего: цены на недвижимость взлетели почти в два раза. Мы искали через местный сайт объявлений list.am, через знакомых в Ереване. За три недели  только один дом подошёл и по критериям, и по цене, хотя ежедневно звонили по 20 разным адресам. Один раз даже пришлось отмечать день бездомного человека прямо ночью на улицах Еревана. Мы около часа провели под открытым небом, с вещами, не имея ни малейшего представления, где будем жить ближайшие несколько дней. К счастью, нас тогда выручили знакомые из местной правозащитной инициативы.

С гормональными препаратами есть сложности. Свой препарат я доставал привычным способом — через терапевтку, к участку которой я прикреплён. Перед отъездом я оформил доверенность, и человек с этим документом смог забрать мой рецепт и купить препарат. Из России можно вывозить лекарства как в посылках, так и в багаже, правила прописаны везде. Специалистов для продолжения гормональной терапии я не искал, дозировка препаратов уже подобрана, я лишь следую рекомендациям своих эндокринологини и терапевтки и слежу за состоянием здоровья. Но другие трансперсоны обращались за медпомощью, и, к сожалению, уровень осведомлённости даже у френдли-специалистов довольно низкий. За медицинской помощью, к счастью, мне не доводилось обращаться, но не уверен, что это был бы позитивный опыт.

Трансфобия здесь проявляется сильнее [чем в России], как и квирфобия в целом. Любое отличие может привлечь нежелательное внимание — татуировки, пирсинг, цвет волос, голос, манеры, одежда, аксессуары. Про эти особенности могут спросить на улице, без спроса хватать за руки, оскорблять, кидаться камнями, окурками, избить или изнасиловать. Так, мне и моему мужу доводилось защищать трансгендерную девушку от физической агрессии, как и самому выходить из подобных ситуаций. Безопасные, френдли-места в городе есть, они расположены преимущественно в центре, там часто проводят мероприятия, игротеки. Есть как местные инициативы, так и инициативы, организованные беженцами из РФ.

В Армении у меня нет резидентства. Получать этот статус планирую уже в другой стране, более безопасной для жизни ЛГБТК-людей. Работы сейчас нет, с последних двух пришлось уволиться перед отъездом: у меня было только три дня, чтобы оставить свою прежнюю жизнь и уехать.

 Мы с мужем уехали из России 15 марта. Как ЛГБТК-активист_ки и небинарные люди мы не чувствовали себя здесь в безопасности. Мы подвергались насилию, в том числе кибербуллингу. Последняя капля произошла 20 декабря, когда мы пошли в магазин, а за нами погнались нацисты. Мы успели от них убежать, а они кричали нам вслед оскорбления, а потом ещё очень долго стояли под окнами нашего дома. Было очень страшно. Мы решили, что здесь больше нельзя оставаться.

В январе нас не выпустили из страны. Работник Домодедова сказал: «П***рам нужно брать прямые билеты, без пересадок, потому что у них высокий риск эмиграции». В итоге нам пришлось в марте притворяться гетеросексуальной парой согласно нашим документам (у меня мужские документы, у мужа — женские).

После 24 февраля все рейсы стали отменяться. Пошли уголовные дела за антивоенную позицию — мы понимали, что нужно бежать как можно скорее. 15 марта нам это удалось. Прямых рейсов до Нидерландов не было, поэтому сперва мы выехали в Армению, а оттуда доехали до Грузии. 26 марта мы приземлились в Нидерландах.

Сейчас мы находимся в статусе просителей убежища и уже четыре с половиной месяца ждём решения от миграционной службы по поводу нашего дела. Этот статус не позволяет нам работать легально. Нелегально мы не работаем, но такая возможность есть: многие беженцы получают гонорар наличкой. Пока что мы живём в лагере для беженцев, и он уже второй: до этого нас распределили в ужасное место, там мы столкнулись с гомофобией и трансфобией со стороны русскоязычных людей. Даже на двери нашего юнита нарисовали огромную букву Z. В Амстердаме или Гааге, конечно, гораздо спокойнее, но сейчас мы от них очень далеко. В маленьких городках тревога подступает.

Я нахожусь на гормональной терапии уже почти семь лет. Гормоны здесь можно получить по страховке, а беженская страховка бесплатная. Потом за страховку нужно будет платить, зато она покрывает все нужды. Врачи спросили меня, какие препараты в России я принимаю, и начали выдавать их в течение двух дней. Мне сказали, что по европейским стандартам эта схема довольно старая, поэтому сейчас я жду приёма у врача: там мне, скорее всего, назначат что-то другое. У моего мужа другая ситуация — в России он не был на гормональных препаратах, а просто так начать терапию здесь нельзя. Комиссию нужно ждать очень долго, это может занять пару лет.

Врачи здесь хотя бы не смеются надо мной. Они понимают, что есть трансгендерные и небинарные люди, но уровень осведомлённости не так высок, как мы ожидали. Врачи могут спросить: «В каком возрасте вы решили стать парнем?» или «В каком возрасте вы решили стать девушкой?». Мы сталкивались с мисгендерингом от врачей общей практики, но они всё равно стараются. Теперь мне по крайней мере не страшно ходить ко врачу. В России — страшно.

Уровень трансфобии в Нидерландах гораздо ниже. Квир-персоны живут открыто. Здесь никто не суёт нос не в своё дело: все понимают, что есть разные люди, и в большинстве своём не используют какие-то трансфобные и гомофобные оскорбления. Хотя, конечно, преступления на фоне ненависти всё ещё существуют и не каждый нидерландец знает про трансгендерных людей. С намеренной трансфобией и гомофобией мы сами столкнулись только в первом лагере для беженцев. В остальном мы получали либо нейтральное отношение, либо поддержку. Иногда люди не понимают, какого мы гендера, поэтому мисгендерят нас.

Нам очень важно, чтобы в стране была возможность иметь X в графе гендерного маркера. Таких стран очень мало, и Нидерланды в их числе. Мы хотим добиваться здесь гражданства, а дальше — посмотрим. Мы хотим путешествовать. Мы понятия не имеем, что в других странах. Если какая-то страна приглянётся больше, может быть, мы уедем туда. Если нет, то останемся в Нидерландах: здесь достаточно хорошо.

 В Армению я уехал в конце марта. Уезжать из России я никогда не планировал, но подвергся политическому преследованию, так что пришлось менять своё решение и за пару часов экстренно собраться и уехать. Думал, что готов идти в тюрьму за свои взгляды, а когда и вправду появилась такая возможность, то оказалось, что не готов. Бывает. В момент переезда у меня не было заграничного паспорта, так что и возможности выбирать не было. Для меня Армения — это временный пункт из-за слишком близкого соседства и тесных связей с Россией.

Я начал гормональную терапию всего за пару месяцев до 24 февраля, так что сейчас я на той стадии, когда нужно внимательно следить за уровнями гормонов и корректировать дозу. Единственный вариант — продолжать работать с врачом из России или из другой страны дистанционно. Своего врача у меня не было, так что мне приходится делать это самостоятельно. Ещё в марте в аптеках были аналоги препаратов для гормональной терапии, но сейчас не осталось и их. Раньше их мне отправляли трансдрузья из России, но сейчас уехали и они, так что я просто готовлюсь уходить в откат.

Со стороны государственных органов ещё ни у кого не возникало ко мне вопросов, потому что здесь в целом более спокойно относятся ко всякого рода странностям и несоответствиям, но в некоторых районах вполне могут избить камнями и циспарней за пирсинг или длинные волосы. Я трансмаскулинный небинарный человек и выгляжу неконформно, так что регулярно подвергаюсь гомофобным нападкам. Несколько раз меня избивали местные. Скорее всего, у транспарней, которые выглядят более «русскими», такого опыта меньше, но я с юга, у меня достаточно тёмная кожа, так что меня часто принимают за местного. Когда я говорю, что из России, чаще всего извиняются и отстают.

Конкретно трансфобных нападок не было, но, возможно, потому что большинство людей в Армении под словом «трансгендер» всё ещё понимают гомосексуальных секс-работников-кроссдрессеров, которые здесь работают на трассах и на улицах. Регулярно бывали случаи, когда таксисты, посетители местных баров или даже просто случайные прохожие домогались меня и предлагали секс за деньги, потому что «думали, что я из этих». То же самое регулярно происходит с моими знакомыми трансдевушками, а одну из них толпой избили так, что ей пришлось обращаться в больницу с переломами. Здесь очень распространён сексизм и очень высок уровень токсичной маскулинности, так что, мне кажется, карается в основном отход именно от неё, и основной мишенью здесь становятся именно гомосексуалы и трансдевушки. К транспарням и гомосексуалкам относятся скорее снисходительно.

Местное ЛГБТК-комьюнити очень обеспокоено вопросом своей безопасности, что приводит к его замкнутости и изолированности. К новоприбывшим относятся настороженно, так что влиться в тусовку очень сложно. Полностью безопасных пространств, мне кажется, тут нет. Иногда проводятся закрытые квир-вечеринки или собрания, но даже тут от охраны, барменов или прохожих можно услышать гомо- или трансфобные комментарии. Несколько клубов и баров, которые позиционируют себя квир-френдли, регулярно подвергаются нападениям со стороны, так что и их безопасными назвать нельзя.

 После 24 февраля я с первого дня стала ходить на антивоенные митинги. На пятый день меня задержали, и я отсидела пять суток ареста в спецприёмнике. После этого опыта я почувствовала, что оставаться здесь небезопасно, и начала планировать отъезд, думала о разных вариантах. 16 марта мы с подругой увидели обращение Путина, где он говорил, что «народ России сможет отличить патриотов от предателей», а «естественное и необходимое самоочищение общества только укрепит Россию». Тогда на эмоциях я считала это как отмашку к началу масштабных репрессий, и мы с подругой решили срочно уехать. Через неделю мы уже летели в Казахстан.

У моей спутницы не было загранпаспорта, поэтому мы были ограничены в вариантах. В Казахстане цены не взлетели, как в Армении, и к тому же там у меня были давние знакомые по политическому активизму. Изначально мы предполагали это как временный пункт, чтобы в консульстве сделать для подруги загранпаспорт и уехать. Так вышло, что наши пути в итоге разделились, а планы поменялись. Я поняла, что со старыми документами мне проблематично существовать, поэтому спустя три месяца пребывания в Казахстане я вернулась в Россию, чтобы пройти комиссию и поменять документы, пока это ещё возможно. Сейчас я этим и занимаюсь. После этого намерена уехать снова, пока ещё не знаю куда. Я с удовольствием приехала бы в Казахстан снова, но пока я не определилась в своих планах и рассматриваю варианты беженства.

Я не успела поменять гендерный маркер в паспорте до отъезда, поэтому в аэропорту ко мне возникли вопросы. Сотрудники зачем-то попросили подтверждение, что я могу выглядеть так, как выгляжу, но я показала заключение эндокринолога, и меня пропустили. Один раз проблема из-за документов возникла и в Казахстане: во время открытия счёта в местном банке верификация происходила автоматически, через программу сравнения моего лица и фото на паспорте. Программа выдавала несоответствие, но на третий раз всё получилось.

В Казахстане я чувствовала себя более безопасно. Да, тут больше дискриминации и предрассудков по отношению к ЛГБТК-людям, однако в Алматы разницы с Питером в этом плане почти не чувствовалось. Зато тут практически нет ксенофобии. Я, как персона смешанного этнического происхождения, постоянно сталкивалась с ксенофобией в России, а в Казахстане — никогда. Я на три четверти татарка и на четверть казашка, моё умеренное знание татарского помогло и в понимании казахского, и в социализации. Искать жильё также было проще: в России я систематически сталкиваюсь с ксенофобными арендодателями, которые отказывали в аренде, просто узнав моё имя.

Моя эндокринологиня эмигрировала из России, а в Казахстане у меня не стоял острый вопрос по обращению к врачу. Я продолжала принимать препараты по той схеме, которую мне предписали. Мои гормональные препараты оказались абсолютно доступны, они были даже дешевле, чем в России, продавались без рецепта. Была проблема с моими антидепрессантами, но я заблаговременно купила их на три месяца вперёд. В Казахстане трансгендерным людям сложнее: тут, чтобы поменять гендерный маркер в паспорте, обязательно нужно сделать операцию. Но здесь есть френдли-врачи, с помощью местного транссообщества я даже получила бесплатный сеанс с психологиней.

Алматинское сообщество трансгендерных людей, как и в целом ЛГБТК-сообщество, очень развито. Не хуже, чем в Петербурге. У них есть свои места, регулярные мероприятия, они предоставляют бесплатные сеансы с психологом, проводят дискуссии, тестирования на ЗППП и вечеринки. Они не встречаются с большими проблемами со стороны государства, как минимум сейчас они вне поля зрения. Меня там приняли хорошо. Я даже завела там близких друзей.

 В конце марта я уехала из России в Армению, где и нахожусь сейчас. До эскалации войны у меня не было планов мигрировать из России. Я просто понял, что не могу находиться здесь и продолжать активистскую деятельность, что для меня было очень важно.

У меня было немного времени, чтобы подумать, куда я могу уехать. Очень многое зависело от удобства выезда из Санкт-Петербурга, где я жила до этого: до Грузии было четыре пересадки, а в Армению можно было улететь с одной. В целом я рассматривал другие страны, в которые можно выехать без визы, — я смотрела ещё и на Казахстан и Кыргызстан, но там у меня совсем не было никаких знакомств и подвязок. Пока я не знаю, на сколько здесь останусь: в нынешней ситуации мой горизонт планирования в лучшем случае месяц. Пока я пользуюсь тем, что в Армении можно находиться до полугода. Потом сделаю визаран, и срок нахождения обнулится. Пока что это постоянный-временный пункт, потому что здесь мне довольно комфортно.

Я не успела подготовить какие-то документы для легализации, пока находился в России. Мне было очень тяжело тогда — и ментально, и из-за событий, которые происходили вокруг меня. Подобный статус очень сильно ограничивает твою жизнь. Уже через несколько месяцев после эскалации войны стало сложнее, например, сделать обычную дебетовую карту. Ты можешь легко найти работу, но для того, чтобы тебе сделали рабочую карту, нужен официальный договор, что делается не всегда.

До войны у меня было желание сделать мастэктомию, но пока что оно кажется мне довольно невыполнимым, потому что на это всё ещё требуется определённая сумма денег, которой у меня нет. Сейчас я стараюсь об этом просто не думать.

Здесь, в Армении, иногда нападают на транслюдей, в основном на секс-работниц. Но в целом, мне кажется, здесь довольно спокойно. Я сама не сталкивался ни с трансфобией, хотя я довольно спокойно говорю о себе и в женском, и мужском роде. Я это делаю и на улице, и в кафе. Как мне объясняли, в армянском языке нет разницы в местоимениях, поэтому, возможно, люди просто не обращают внимания, когда я так делаю. Здесь есть квир-пространства, и они обозначены как квир-пространства, есть пространства, которые обозначены как квир-френдли. У меня есть любимый квир-клуб, который буквально позиционируется как левое квир-фем-место, а не просто «френдли». Там я могу общаться с армянскими квирами, и это очень интересно, когда мы обсуждаем, как отличаются наши культуры. При аренде квартиры, конечно, приходится пользоваться официальным дэднеймом, но в обычной жизни мне довольно комфортно быть небинарочкой, употреблять местоимения, которые я использую, называть имя, которое я использую. Это не вызывает вопросов у людей.

Жильё здесь найти довольно легко. Есть проблема с деньгами: в Ереване большой оверпрайс, даже сильнее, чем в Грузии, поэтому приходится тратить больше времени на поиск подходящего варианта. Иногда армяне не хотят сдавать квартиры россиянам, но я их абсолютно понимаю. В целом ты просто заходишь на местный сайт, открываешь объявления, звонишь и разговариваешь с арендодателями.

В Армении очень много людей, которые знают русский язык. И в банке, и на почте тебе смогут ответить на русском. И когда ты звонишь по объявлению и начинаешь говоришь на русском, тебе тоже ответят на русском. Это, конечно, история про привилегии: мы все понимаем, почему в Армении так происходит, но это облегчает жизнь на первом этапе. Английский знает в основном молодёжь, но люди старше тридцати могут говорить по-русски, и так везде.

Сейчас я фулл-тайм-волонтёр_ка в организации «Квiр Свiт» (проект, который помогает ЛГБТК-людям из Украины, Беларуси и России, пострадавшим от военных действий или преследования со стороны государства, покинуть свою страну. — Прим. ред.). Это нельзя назвать работой, потому что мы не получаем деньги, но и волонтёрством назвать трудно, потому что тратим на это все ресурсы. Я занимаюсь главным образом SMM. Мы очень много работаем над реструктуризацией, переходим к долгому планированию, какой-то стабильности и устойчивости. Мы хотим понять, к чему должны идти и что нам нужно для этого делать. Меня пока очень вдохновляет этот процесс, это мой якорь в океане неопределённости, который создал Путин одним своим решением.

Мне было очень важно заниматься активизмом, но из России я этого делать не мог. Теперь, с учётом нового законопроекта о запрете гей-пропаганды, стало ещё понятнее, что помогать квир-людям из России очень сложно. Особенно когда ты сам квир-человек.

 До последнего я не хотел никуда уезжать — и не уехал бы, если бы в начале мая рано утром ко мне не пришли с обыском из ФСБ. На допросе подробно спрашивали про переход, а после этого раскрыли эту информацию сторонникам войны, и я стал получать угрозы от них. Когда адвокат сказал, что по этому делу (о распространении «фейков». — Прим. ред.) мне грозит от пяти до десяти лет, пришлось срочно покинуть Россию. Я даже вещи не успел собрать, взял только рюкзак, паспорт и немного еды. В ночь с 15 на 16 мая я перешёл границу России и Беларуси. Пробыл там примерно неделю, пока ждал нужного рейса в Казахстан, а оттуда — в Кыргызстан. Я был в сильном стрессе и готов был отправиться куда угодно. Когда хорошие люди предложили мне поехать туда, я сразу же согласился.

В Кыргызстане у меня не получилось найти гормоны, которые принимал до этого. Пришлось купить другой препарат. Я нашёл его на сайте, который выглядел вполне прилично. Я думал, что заберу лекарство в аптеке, но вместо этого мне предложили встать на пересечении двух улиц и ждать «продавца». Чувство было, что я покупаю что-то незаконное… Вообще, встреча с продавцом прошла очень странно. Сначала магазин не отвечал мне больше недели, поэтому я написал им в WhatsApp. Мне назначили встречу на следующий день. Шёл сильный дождь, я простоял там примерно час, а «продавец» так и не вышел. Я уже собирался уходить, когда он ответил на сообщения, спросил, где я нахожусь, и попросил подождать ещё немного. Примерно через 10 минут мы с ним встретились. Я очень устал, поэтому просто отдал деньги, забрал лекарство и ушёл.

Уже дома я понял, что он продал мне не тот препарат, который я заказывал. Действующие вещество нужное, но марка другая. Мне кажется, это какой-то дешёвый аналог. Этот препарат сильно отличается от моего старого. Мне кажется, он слабее и менее эффективный, а ещё его приходится колоть. Из плюсов — цена и срок действия. Там слабо развиты интернет-магазины, а ходить по аптекам и спрашивать лекарство, которое и в России не везде есть, я не стал.

Недавно мне исполнилось 20 лет. В этом возрасте нужно менять внутренний паспорт, а других документов у меня тогда не было. Единственная возможность получить новый — вернуться в Россию. Ещё можно оформить загран. Этим я и пытался заниматься в Бишкеке, но записаться там в консульство почти нереально. Поэтому мне пришлось за пять дней до истечения срока действия паспорта уехать в Армению, чтобы там записаться в российское консульство. В Казахстане (маршрут был Кыргызстан — Казахстан — Армения) меня попросили заполнить заявление, что я не имею претензий к казахским пограничникам в случае депортации. А здесь я сказал, что проездом, и специально забронировал билеты из Еревана в Россию.

Ещё я случайно узнал о конкурсе на грант для учёбы в Польше — друг отправил мне ссылку за несколько дней до окончания отбора. Грант давали студентам, которых отчислили за антивоенную позицию и участие в протестах. Меня выгнали из университета в мае, перед судом за дискредитацию армии РФ. По словам одного из преподавателей, ректору звонили из полиции и просили это сделать. Для заявки нужно было заполнить анкету и рассказать свою историю в вольной форме. Я ни на что не рассчитывал и был очень рад, когда меня взяли.

Я всегда связывал будущее с родной областью, и когда мне пришлось уехать, то я плохо представлял, что буду делать дальше. Мне хотелось найти место, откуда можно продолжать бороться с режимом, чтобы рано или поздно вернуться домой.

Редакция Wonderzine благодарит «Центр Т» и «Квiр Свiт» за помощь в подготовке материала

ФОТОГРАФИИ: Anna Shvets / Pexels, RODNAE Productions / Pexels, Polina Tankilevitch / Pexels