Хороший вопрос«Боимся режима больше, чем экзаменов»: Ученики
о пропаганде в школах

Для российской пропаганды никогда не существовало возрастного ограничения — детей и раньше наряжали в военную форму с самых юных лет, а теперь фотографии детсадовцев, выстроенных буквой Z, и вовсе заполонили интернет. Мы поговорили с учащимися старших классов о том, как изменился процесс обучения после 24 февраля, какие «специальные» уроки им теперь показывают и как реагируют учителя и одноклассники на происходящее.

 Я учусь в Тульской области — в нашей деревне одна школа, а при ней к тому же «Центр поддержки одарённых детей». Так что там учатся ребята со всего региона, а кому долго добираться, те живут в пансионе рядом со школой. Я как раз был в пансионе, когда всё началось.

После нескольких бессонных ночей я наконец смог нормально отдохнуть именно в день, когда Путин признал республики Донбасса. Наутро сосед просил меня не открывать новости, потому что иначе я даже с кровати встать не смогу. Но я ослушался — пролистал парочку заголовков на «Свободе», и у меня началась истерика. Я был напуган и очень зол, но даже подумать не мог, насколько страшно всё станет потом.

В школе раскол был заметен сразу. Одна учительница спросила нас: «Дети, вам страшно из-за того, что сейчас началось?» Мы угукнули, а она добавила, что ей тоже очень страшно. Эта же учительница за закрытыми дверями показывала нам перестроечные фильмы об ужасах войны и очень опасалась, что это скоро попадёт под запрет. Другая учительница обсуждала с нами, куда можно эмигрировать, потому что «людей с нашими взглядами Россия передавит». Но были и ярые сторонники происходящего, среди старших их почему-то большинство. Младших ребят из пансиона водили на специальный урок истории, где рассказывали, что Украина нелегитимное государство и что там обижают русских. На уроках английского приходилось слушать рассуждения преподавательниц о том, что уход «Икеи» и «Макдоналдса» — это буквально «геноцид русских» и что украинцы «не народ, а народец». Конечно, мы спорили. У многих из нас есть украинские корни, и слышать это было очень обидно.

Тем не менее начальство в школе довольно либеральное: когда ребят вызывали в полицию за акции, завучи обещали помочь, если будут какие-то последствия. В первое время то, что мы учимся на родине Толстого, спасало нас от милитаристского угара.

Часть наименее оппозиционных ребят возили на околоисторический форум, где Кравцов объявил об изучении истории с первого класса и сказал, что со следующего года каждая неделя будет начинаться с гимна. К Девятому мая у нас было аж два параллельных мероприятия. Одно эзоповым языком ругало любой фашизм и империализм. Мы очень боялись, что нам влетит за него от высшего руководства, но, к счастью или к сожалению, никто ничего не понял. А второе — классическое мероприятие для этого дня. Перед входом раздавали георгиевские ленточки, но вроде брать их было необязательно. Ещё нас сгоняли на митинг, где ругали украинское руководство и обзывали всех противников «спецоперации» бандеровцами. Историк, который возил ребят на форум, сказал там, что от Украины должен остаться один маленький кусочек, и то если Россия позволит. Видимо, он очень хотел, чтобы не позволила.

Большинство ребят злилось на ораторов, и я тоже — хотелось крикнуть что-нибудь в ответ на бессмысленные обзывательства наших друзей и родственников фашистами, но теперь за это сажают. Некоторые ребята, наоборот, расстраивались, что мы «не понимаем исторического долга русских» и не поддерживаем военные действия. На майские мне пришлось уехать домой, и девятое число я полностью проспал, чтобы не слушать, как президент восхваляет ужасы.

Сейчас мы боимся государственного режима больше, чем экзаменов. Страшно, что кто-то стуканёт на любимых преподавателей. Страшно, что в любой момент могут вызвать в полицию. Просто очень страшно.

 Я живу и учусь в Ульяновске, оканчиваю десятый класс обычной школы. До 24 февраля я вообще не интересовалась политикой, однако события, которые привели к *****, заставили углубиться в тему. Недели две я была в растерянности и до сих пор не могу поверить, что в XXI веке идут боевые действия, которые забирают дома и жизни невинных людей.

В школе тему обсуждали очень осторожно, особенно после официального запрета негативно высказываться о происходящем. Мало кто озвучивал собственное мнение, так как его просто не было. Откуда ему взяться, когда в телевизоре одна пропаганда о «спецоперации»? В интернете же реальные последствия военных действий, я ищу информацию только в проверенных источниках и верю своим глазам. Хотя больно смотреть на страх и горечь утраты на лицах невинных людей.

Некоторые преподаватели напрямую говорили о «нацистах», которых Владимиру Путину стоило «убрать» ещё восемь лет назад, когда их было мало. Некоторые с сожалением относятся к людям в Украине, но всё равно считают, что это необходимо. Кто-то из учителей показывал ролик, в котором говорилось, что нужно быть патриотом своей страны. И только один учитель был обеспокоен тем, что цены поднимаются, а зарплаты нет. Что полки пустеют: на чём писать ОГЭ и ЕГЭ?

Многие говорят, что история циклична, что она повторяется. Для меня 24 февраля 2022 года — это как 22 июня 1941 года. Только теперь в опасности не мы, а наши братья и сёстры. Ну и понятно, что потом мы, конечно, ощутим экономическую катастрофу.

С 25 апреля по 9 мая в школе ношение георгиевских ленточек стало обязательным. Майские праздники я провела в деревне вместе с семьёй. Сейчас же в школе тему военных действий никто не поднимает, да и времени нет — учёба. Но на входе в школу недавно поставили металлоискатель, а ещё там теперь стоит полицейский.

В моём классе сказать что-то не то учителю значит вылететь из школы. Классная руководительница очень патриотичный человек (у неё муж военный), поэтому лучше не спорить. Родители молчат, и это лучший вариант, если ты не хочешь, чтобы твоего ребёнка начали выталкивать из класса. Моим же родителям вообще пофиг, что говорят в школе. У них своё мнение, у меня своё.

 Я учусь в пригороде Петербурга в старших классах. Несмотря на то, что моя школа имеет статус гимназии, это довольно типичная школа, её единственное отличие — второй иностранный язык.

О начале военных действий я узнал в первые полчаса — проснулся, потому что живший со мной в одной комнате старший брат глубоко дышал, читая новости. Не припомню более жуткого пробуждения, ужас сменялся злостью и бессилием. Двадцать четвёртого февраля я не ходил в школу, потому что писал олимпиаду, но, когда 25-го числа пришёл туда, меня поразило равнодушие и спокойствие учеников и учителей. Казалось, что в их мире вчера ничего не произошло, в то время как я каждую свободную секунду лез в телефон и мониторил новости. Единственным исключением был мой одноклассник националистических взглядов — он показывал фотографии с митинга на Невском проспекте, сопровождая их комментариями в духе «надеюсь, их всех посадят», и использовал впоследствии ставшие мемом аргументы про восемь лет и геноцид русских.

В следующие дни обсуждения текущих событий участились, и стало ясно, что среди моих одноклассников и одноклассниц только два человека полностью поддерживают военные действия. Большинство же относится скорее критически, иронизируя в адрес топорной пропаганды, однако в сущности остаётся аполитичным. Количество чётко антивоенно и провоенно настроенных людей одинаково низкое. Кажется, дело в том, что у большинства школьников просто нет привычки следить за новостями и поэтому нет навыка вырабатывать свою позицию.

Большинство учителей выглядят растерянными, они молчат о происходящем и своём отношении к нему. Некоторые высказались в духе «Всё не так однозначно» или «Что мы можем сделать, посмотрите, как жёстко разгоняют митинги» с одной стороны и «Это всё происки НАТО, если бы не мы, они бы сами это начали, и вообще — никому нельзя верить» с другой стороны. Выглядит это всё как защитная реакция — люди не хотят признавать неприятные факты, а если и признают, то стараются избежать ощущения персональной ответственности за происходящее: «От нас ничего не зависит».

Немногие аккуратно высказались против. Наша психологиня, проводя занятие, говорила про то, как продолжать обычную жизнь в новых условиях, рассказывала про свой опыт жизни во время исторических событий (детство в девяностых, пандемия, обнулившая её прежнюю работу), возлагала осторожные надежды на наше поколение. Другая учительница обмолвилась, что, по её мнению, мы живём при жёстком авторитарном капитализме, и говорила, что ей почти не удаётся спать из-за переживаний о новостях.

Содержание уроков почти не изменилось. В конце февраля во многих школах показывали видеоурок, где рассказывалось о необходимости «спецоперации», но в моей школе такого не было. Однако пропагандистские видеоуроки всё равно не обошли нас стороной: 17 или 18 марта нам рассказывали про присоединение Крыма. Про неонацистов на Майдане, про ущемления русских в Украине, при этом ни слова о текущих событиях. А в начале мая — про День Победы и про то, что международное гуманитарное право придумал лично Николай Второй. Что все западные страны на самом деле поддерживали Гитлера, а нацисты пытались воздействовать на советских людей пропагандой и с тех пор методы западных государств не изменились. Говорили даже, что в Украине церковь сейчас освящает памятники Бандере, но опять-таки ни слова про «спецоперацию» напрямую.

Общая реакция класса — ироничное равнодушие, большинство на этих уроках сидело в телефонах. В некоторые классы приходили «ветераны» (чаще всего это люди, родившиеся незадолго до, во время или даже после Второй мировой войны). В тех классах, где проходили встречи, учеников обязали носить георгиевские ленточки. Также, судя по всему, учителям тоже порекомендовали носить ленты, однако не все их надели. Ни о каких санкциях в адрес не надевших ленточки я не слышал.

Если говорить о символах, то некоторые сторонники военных действий используют их: я видел семиклассника в футболке с Z, десятиклассника с V, вышитой на рукаве куртки цветами триколора, одиннадцатиклассника с Z, выцарапанной на бампере телефона. Я не знаю, много это или мало. Провоенной символики больше, чем антивоенной — видел только значок с пацификом на портфеле у одиннадцатиклассницы, — но явно недостаточно для того, чтобы говорить о массовой поддержке действий российской армии.

ФОТОГРАФИИ: Anna — stock.adobe.com (1, 2, 3)