Хороший вопрос«Я не „мать года“»: Женщины о том, как живут отдельно от своих детей
«Вариант, что они останутся со мной, не рассматривался»
Образ отца, который забирает детей на выходные и ведёт в зоопарк, привычен и социально одобряем. То ли дело мама, которая видится с детьми несколько раз в год. Такую женщину скорее назовут «неправильной» и эгоистичной, «кукушкой» с выключенным «материнским инстинктом», и мало кто решится поинтересоваться обстоятельствами её жизни. Об отношениях с детьми на расстоянии, насаждаемом чувстве вины и сложном выборе рассказали три «воскресные» мамы.
текст: Лиза Мороз
Дарья Ярмеленко
Моей дочери пять лет. И уже три года мы находимся в пяти тысячах километров друг от друга. Мы стараемся созваниваться каждый день, но когда либо у неё, либо у меня не хватает сил, мы переносим наши беседы на другое время. Если она обижается на меня за это, я честно объясняю, почему не смогла быть с ней в тот момент. Раньше она дулась, а сейчас может сама предложить мне отдохнуть, когда видит мои уставшие глаза. Когда такое происходит, я понимаю, какой она замечательный человек.
Дочка живёт с родителями её отца, с которыми у меня прекрасные отношения, во много раз лучше, чем с моей собственной матерью. А с папой дочери я практически не общаюсь, списываемся, только когда нужно сверить планы по поводу ребёнка: например, с кем она проведёт Новый год, а с кем — день рождения.
Раз в два-три месяца я прилетаю к ней, снимаю квартиру, и мы тусуемся. Мы больше подружки, чем мать и дочь в традиционном понимании. Я с ней веду себя как с равной. Она может пойти со мной в салон красоты, сделать маникюр, а я смотрю с ней мультики и играю в Барби, потому что люблю их наряжать. Иерархия у неё есть с бабушкой и дедушкой, это они обеспечивают ей дисциплину, а я показываю, какой может быть свобода. Я чувствую нашу связь, потому что близость — это не про локацию, а про принятие и заботу. А нам обеим интересно, что происходит в жизнях друг друга, и мы эмпатичны к переживаниям друг друга.
Из-за карантина мы давно не виделись. Но собираемся встретиться на нейтральной территории, до которой обе сможем добраться. Она несколько раз спрашивала меня, почему мы не живём вместе. А я отвечала, что там, где она сейчас, у неё есть всё, что нужно: бабушка, дедушка, папа, садик, друзья и танцы, а я с ней всегда на связи. Она ещё больше успокаивалась, когда я рассказывала, что нас ждёт, когда я приеду к ней. А однажды она успокоила меня. В одном из разговоров дочка назвала бабушку мамой, я почувствовала укол ревности, но виду не подала. Дочь как будто почувствовала это и сказала, что у неё две мамы, которых она очень любит, потому что у неё большое сердце, как у быка.
Когда родилась моя дочь, мне было всего двадцать. Я только-только почувствовала свободу от опеки и контроля мамы, а тут такой сюрприз. У нас были недолгие, но яркие отношения с её отцом. Два студента, гормоны, романтика. В итоге — беременность. Мне было страшно. Я думала, что моя жизнь закончилась, что единственное, что теперь мне светит, — это дом-работа-дом и мамские чаты. Панику снижала только мысль про аборт. Но родители моего парня, верующие люди, настойчиво меня отговаривали и обещали, что помогут вырастить ребёнка. По сути, они предложили снять с меня и их сына ответственность, лишь бы не убивать жизнь.
Моя мама в это же время просто орала на меня, считая, что если я научилась заниматься сексом, то и материнству научусь. Наверное, так она хотела показать, что у каждого действия есть последствие, за которое я в ответе, но в итоге ещё больше отдалила меня от себя.
Я всё-таки послушала родителей парня. Мне хотелось им верить, потому что они были обеспеченными, интеллигентными людьми. К тому же я нравилась им как человек и потенциальная невестка. Но они никогда не толкали нас с бойфрендом к алтарю. Наши с ним отношения закончились сразу после рождения дочки, но мы оба решили, что сделаем всё, чтобы дочь не пострадала от этого. Я очень горжусь тем, что, будучи малолетками, мы желали добра этому маленькому человеку и проявляли любовь на полную, как могли.
Выписавшись из роддома, я переехала с ребёнком к родителям бывшего парня. И с первых дней решила, что не буду висеть у них на шее. Я чувствовала себя должной каждый раз, когда его мама предлагала мне что-то поесть. У меня не было денег, но была голова. Я всегда хорошо училась, знала два языка и от мамы переняла высокую работоспособность. Я не уходила в декрет, а продолжала учёбу на журфаке, одновременно писала статьи, была репетитором английского у абитуриентов и делала переводы на заказ. За работой я проводила намного больше времени, чем с дочкой, которой занималась «свекровь». Но вины за это не чувствовала, меня не тянуло к ней, как некоторых мам, которые умиляются каждому звуку малыша.
Потом я попала в международную компанию в отдел пиара. Моя карьера быстро пошла в гору, и уже через два года мне предложили релокейт в офис в другой стране. Я мечтала уехать из России лет с пятнадцати. У меня был чёткий план, по которому в тридцать я уже буду жить в центре Берлина. Но несмотря на то, что этот план сломался из-за рождения дочки, я оказалась за границей даже раньше. Я благодарна своему ребёнку за мотивацию двигаться быстрее и эффективнее и поэтому на наших созвонах часто говорю, какая она невероятная девочка, что с самого своего появления осчастливила стольких людей.
Бабушка с дедушкой обожают её. Дед-айтишник учит её математике, а недавно они начали играть в обучающую программированию игру. Дочь в полном восторге рассказывает, как там всё устроено, а я вообще не понимаю, но улыбаюсь и хвалю за её энтузиазм. Бабушка-психолог очень продвинутая в плане гуманистической педагогики. Мне кажется, она может найти подход к кому угодно, в том числе к гиперактивной внучке.
Мне всегда не хватало стабильной взрослой женщины рядом, на которую я могла бы опереться, которой я могла бы довериться, потому что она не осудит, а постарается понять. Поэтому мы с мамой бывшего очень близки. В отличие от моей, с которой каждый диалог превращается в скандал. Она считает меня холодной и эгоистичной матерью, которая бросила ребёнка ради сомнительных возможностей в «распущенной» стране. Только от неё я слышу претензии о моём никудышном материнстве. Но так как она давно не авторитет для меня и сама не лучшая мама на планете, я пропускаю её слова мимо ушей.
Так или иначе мысль о том, что «я плохая мать», всё же живёт во мне. В культуре есть мощная пропаганда «матери-профессионалки», которая читает книги по воспитанию гения и эмоционального интеллектуала, подписана на всех топовых родителей-инфлюэнсеров, покупает только экопродукты и везде носится с чадом в слинге, успевая быть карьеристкой, идеальной мамой, женой и желательно блогером.
Я стараюсь быть честной с собой и не буду совершать над собой насилие — я точно не успею всё это и при этом жить счастливую жизнь. То, как всё есть сейчас, — самый правильный для нас вариант. Я рада, что дочь окружена заботливыми взрослыми. Главное — это любовь и внимание, а не статус «мать года».
Но когда извне на тебя давит бетонная плита сформированного веками стереотипа о правильном материнстве, каким бы развитым критическим мышлением ты ни обладала, всё равно будешь сомневаться в себе. В такие моменты я начинаю сравнивать себя с другими женщинами, но каждый раз напоминаю себе, что это сравнение с выдуманным образом. На деле я никогда не узнаю, что думают и чувствуют эти мамы на улицах и в инстаграме, что действительно происходит в их семьях.
Катерина
У меня есть сын, дочь и муж, но мы не живём вместе, потому что у меня рекуррентная депрессия — расстройство, при котором несколько месяцев апатии сменяются периодами хорошего настроения. Это крутые американские горки, на которых за поворотом не видно спуска вниз, и поэтому падения случаются очень неожиданно. Я создаю нестабильную атмосферу, в которой тяжело находиться моим любимым людям, поэтому мы решили разъехаться.
Диагноз мне поставили недавно, а до этого, как сказал мой психотерапевт, у меня была скрытая депрессия, которая, скорее всего, началась после рождения первого ребёнка. Помню, тогда на меня накатывала беспричинная грусть, но я успешно уговаривала себя быть сильной ради семьи. Продолжала быть заботливой мамой и женой и успевала работать на фрилансе. Мне не нужна была помощь, потому что я считала себя эмоционально устойчивым человеком, у которого, как у всех, бывают плохие дни, в которые не хватает сил и мотивации.
С появлением младшей дочери мне нужно было прикладывать ещё больше усилий, чтобы выталкивать себя в хорошее состояние. А однажды, когда ей было два года, я не смогла встать с кровати. Помню, я лежала на боку, смотрела в окно, но как будто ничего не видела, не слышала и не чувствовала. Мне казалось, что все рецепторы, которые должны воспринимать сигналы из окружающего мира, выключили. Я тонула и тонула, а дна, от которого можно было бы оттолкнуться, просто не было. В тот день муж нашёл психотерапевта, отвёз меня к нему, ждал у двери, пока я говорила с ним.
Я начала пить антидепрессанты, которые на первых порах помогали. Начала делать простые домашние дела, типа мытья посуды, готовки, иногда играла с детьми. А потом я потеряла заказчика и снова провалилась в ад.
Мне очень больно представлять, что думали и чувствовали сын и дочь, когда я несколько дней подряд выходила из комнаты только в туалет и постоянно молчала. Скорее всего, они не понимали, что со мной. А муж придумывал отговорки, типа «мама устала и спит». Ему тоже было тяжело и тревожно. Он любит меня и всегда был рядом, приносил еду и не задавал лишних вопросов. Но вытянуть меня, конечно, не мог.
Психотерапевт и таблетки помогли мне снова. И когда моё настроение более-менее выровнялось, муж предложил пожить раздельно, чтобы дети не волновались, а он мог спокойно работать. Мозгами я понимала, что это верное решение, но винила себя за то, что не справляюсь с жизнью. На тот момент меня уже научили не поддаваться голосу внутреннего критика, и это решение не сломало меня окончательно, но я плакала, когда они съехали на съёмную квартиру и я осталась одна.
Мы придумали график, по которому всю неделю дети живут у мужа, а выходные проводят со мной. И не нарушаем его даже тогда, когда у меня неожиданно появляется чуть больше энергии. Если бы они срывались ко мне каждый раз, когда мне становится лучше, то в итоге жили бы в беспокойном ожидании моего хорошего настроения. Это нечестно по отношению к ним, хоть иногда мне хочется забрать их из чада посреди и подарить все игрушки мира. Наверное, я так хочу загладить свою вину.
Первое время мои родители не верили, что у меня такие серьёзные проблемы, особенно отец. Он военный, который никогда меня не жалел и запрещал мне ныть, он хотел, чтобы я была сильной и справлялась со всем сама. Вроде хороший подход, но именно он сыграл со мной злую шутку. Папа звонил мужу и спрашивал: «Ну что, Катя перестала валять дурака? Может, ей со мной бегать начать?» Муж спокойно отвечал, что я обязательно займусь спортом, как только мне станет лучше. Он всегда защищал меня от наездов и непонимания отца, за что я ему безмерно благодарна. Он скидывал моей маме, до которой было проще достучаться, статьи про депрессивное расстройство. Не знаю, читала ли она, но в какой-то момент родители приняли всё как есть и стали больше помогать с детьми без комментариев в мой адрес.
Сейчас у меня несколько месяцев интермиссия, но мы всё равно придерживаемся стандартного графика 30 на 70, потому что я должна быть в длительной ремиссии, чтобы дети и муж вернулись домой. Сын часто меня спрашивает, когда мы снова будем вместе, я отвечаю: скоро. Может, я и вру ему, но мне самой хочется верить, что это действительно произойдёт скоро — так я себя мотивирую не соскакивать с пути и продолжать заниматься с психотерапевтом и менять не только свои установки, но и жизнь в целом.
Диана
Мне казалось, что замужество — величайшее достижение для девушки. Поэтому, когда я познакомилась с будущим мужем в интернете, события развивались стремительно: мы немного повстречались, а потом сразу поженились. Мы прожили вместе пятнадцать лет, а расстались по моей инициативе: я хотела жить так, как хотелось мне, а не ему и его семье.
Развод был тяжёлым испытанием для нас всех. У меня началось расстройство пищевого поведения, я набрала двенадцать килограммов. Старшая дочь сначала поддерживала наше решение и говорила: «Живите отдельно и будьте счастливы. Это лучше, чем жить вместе в тяжёлой атмосфере». А потом замкнулась в себе: закрывалась в своей комнате и ни с кем не разговаривала. Средний сын винил меня, говорил, что ему всё равно, что мы ругаемся. Он сильно боялся, что его одноклассники будут его буллить за развод родителей. А младшая дочка вовсе перестала со мной говорить и каждый раз, когда я приезжала к ним, сильно заболевала. Это было похоже на психосоматику, которая скрывала её желание удержать меня.
Я уехала в Европу, чтобы начать всё сначала: получить образование и понять, чем хочу заниматься. Я сняла комнату в квартире, где жило ещё несколько человек, и всё время уделяла учёбе и работе. А бывший муж мог обеспечить детям тот уровень жизни, к которому они привыкли, плюс там у них школа, друзья, своя комната, кружки и остальная семья. Поэтому вариант, что они останутся со мной, не рассматривался.
Как только я стала на ноги, начала ездить к ним каждые три месяца. Жить у мужа я не могу: мы так и не наладили отношения. Поэтому я забираю детей, и мы летим в другой город к моей маме. Я приезжаю на неделю, не дольше, потому что, во-первых, быть с ними больше времени я не могу позволить себе финансово. А во-вторых, не хочу, чтобы они сильно ко мне привыкали. Каждый раз, когда мне нужно уезжать от них, моё сердце разрывается, и я могу только представлять, как им тяжело. Если бы я оставалась надолго, то уехать было бы невозможно.
Когда мы встречаемся, то проводим время так, будто всегда были рядом. Смотрим кино, играем, спим все вместе. Со временем они успокоились и приняли ситуацию, как она есть. Мы даже стали ближе, наверное, потому что сейчас больше ценим наше общение. Раньше я чувствовала вину за то, что пропускаю важные моменты их жизни. Но сейчас понимаю, что это не так важно, как то, что я присутствую в их жизни эмоционально. Ну и им живётся намного спокойнее, чем когда мы были все вместе.
Я верю, что если мои дети проходят такой непростой урок, значит, им это нужно. Это всем нам нужно, хоть мы сейчас и не осознаём, для чего именно. Но в какой-то момент всё вернётся на круги своя. Сейчас всё правильно, и дальше будет так же.
Во всей этой истории меня поддерживали мои мама, сестра и подруга. Никогда не слышала упрёков с их стороны, только сожаление, что дети не со мной. Я много говорила с ними о разводе, детях, которые сильно переживали, моём переезде. По кругу пережёвывала одно и то же. Они выслушивали меня, потому что понимали, что этот поток боли когда-нибудь иссякнет. И я благодарна им за терпение. А с теми людьми, которые сомневались и осуждали меня за моё решение, я оборвала связи. Поддерживать отношения, которые изматывают и не дают никакого ресурса, я не видела смысла.
В моём новом окружении мало кто знает про мою ситуацию. Но когда кто-то узнаёт, не рубят с плеча. Скорее повторяют как попугаи: «Наверное, тебе очень трудно. Ты сильно по ним скучаешь? Вы часто видитесь, разговариваете? Когда ты их привезёшь к себе?» А меня бесит эта жалость! Меня не надо жалеть. Если хотите быть эмпатичными, просто скажите, что вы чувствуете по этому поводу, или промолчите.
ФОТОГРАФИИ: universehearsus — stock.adobe.com (1, 2, 3)