Хороший вопрос«Третьего не дано»: Небинарные люди о том, как их заставляли определиться

Я уже давно не подросток, так что какие-то вопросы мне просто не задают в силу моих возраста и статуса. Всё сводится к гендерной экспрессии: мне неприятно, когда мне приписывают качества, связанные с моим полом. В таком случае я могу сказать, что я небинарный человек. При этом когда я рассказываю о своей небинарности, в ответ люди в лучшем случае закатывают глаза, а в худшем могут сказать, что сейчас это «модно». «Посмотри на себя — какая ты небинарная?»

Самое сложное — объяснить, что я не женщина и не мужчина, а и то, и другое, плюс ещё что-то. Анатомия здесь ни при чём, и с психикой у меня всё в порядке. Так было с раннего детства: во мне сочетаются несколько гендеров, как разные инструменты в оркестре — нет конкуренции, есть альтернативные варианты самовыражения. Внутри всё гармонично, снаружи тоже. Мне повезло, что мне не нужно делать внешние акценты — я всё равно другая, что бы я ни надела.

Реагируют на разговоры о небинарности все по-разному. Кто-то продолжает с любопытством или сочувствием: «Ах ты боже мой, как же вам сложно жить». Кто-то ехидно может усомниться в моём душевном здоровье, обозвать, или просто отмахнуться, сказав, что это всё «западные штучки». От этого очень устаёшь. Даже если удаётся объяснить, что я небинарная, уйти от стереотипов невозможно. Трудно подобрать подходящую одежду и обувь, трудно адаптировать тембр голоса, интонирование, походку и так далее, чтобы избежать косых взглядов. Но сложнее всего пробивать стену непринятия, потому что людям проще видеть один гендер, а не несколько.

Я живу в Санкт-Петербурге. Если говорить о местных нравах, то сложнее было не с небинарностью, а с трансгендерностью в целом (слово «небинарный» — собирательный термин для разных идентичностей, не вписывающихся в бинарную гендерную систему; например, агендерности, бигендерности, гендерфлюидности и других. Некоторые небинарные люди относят себя к трансгендерным людям, другие нет — это всегда вопрос самоидентификации человека. — Прим. ред.). Я предпочитаю, когда обо мне говорят в мужском роде, но незнакомые люди редко принимают меня за «молодого человека». Если это и происходит, то часто поправляют себя: «Ой, девушка, извините!» Людям, конечно, проще отнести окружающих в одну из двух категорий, но меня это раздражает и утомляет.

За последние пару лет я работал в трёх российских IT-компаниях. Первая была большой, и никто особо не запоминал, что я «он» — а я никого никогда не поправлял. Меня потом уволили и сказали, что претензий к моей работе нет, но люди не могут понять, как ко мне обращаться, и поэтому я не вписываюсь в коллектив. Мне лично никто этого не говорил, но оказывается, об этом говорили отделу HR. Меня поразило, что при увольнении они использовали формулировку «гендерная идентичность» и не постеснялись открыто назвать причину.

Во второй компании был просто ад. Я не заикался о небинарности, да и не хотелось раскрывать душу: было много стресса, поэтому было просто не до квирности. Но я уже тогда решил, что если все ведут себя так агрессивно, я буду отстаивать то, что считаю верным для себя. Если позволишь одному человеку говорить о тебе «она», этот человек скажет «она» кому-нибудь другому, и пошло-поехало — все запутаются. А так как людям нужно обязательно выбрать — «она» или «он», — скорее выберут местоимение «она», основываясь на внешности. Поэтому, несмотря на усталость, я старался поправлять людей и отстаивал своё право на верное обращение. Были нападки в духе: «Если ты хочешь, чтобы о тебе говорили так, то почему ты не выглядишь…?»; «Почему ведёшь себя…?» и так далее. Я видел, что есть люди, настроенные по отношению ко мне особенно агрессивно именно потому, что я не хочу определяться, не пытаюсь вписаться, не особо ограничиваю себя в вопросах презентации своей личности.

Третья компания поразила безоговорочным принятием. Не знаю, с чем это связано, потому что никакой образовательной работы я там не заметил. Думаю, многое зависит от атмосферы в целом. Если руководство поощряет нападки, то они будут. А если атмосфера спокойная, то может и повезти. Я хожу в мужской туалет, абсолютно все говорят обо мне в мужском роде, и никто не задаёт вопросов. Не знаю, что они думают в глубине души, но меня это и не волнует. Хотя в то же время эйчары плохо осведомлены — например, не знают, что в России можно сменить паспортный пол.

В ЛГБТ-сообществе я вижу невероятные перемены где-то с 2015 года. Всё изменилось — от вопросов «А в чём разница между транссексуальностью и трансгендерностью?» люди дошли до того, что в образовательных брошюрах обязательно пишут о небинарности, материалы о трансгендерности включают в себя небинарность, на мероприятиях я тоже чувствую принятие. Но «ЛГБТ-сообщество» — широкое понятие. Я чувствую, что в коллективах, сформированных вокруг «Выхода» и «Действия», например, есть консенсус, общее принятие небинарности. Но если говорить просто о случайном наборе людей, в беседе можно наслушаться обезоруживающих вещей. Но и это со временем должно меняться.

Я осознала свою небинарность в те времена, когда понятие гендера было плохо известно не только в России, но и на Западе. Это было в начале восьмидесятых, я была обычным четырёхлетним калининградским мальчиком, и меня звали Антон. В моём детстве считалось стыдным быть девочкой, в саду девчонки враждовали с парнями и обменивались оскорблениями. Не было хуже позора для мальчишки, чем если его сравнивали с девочкой. Родители пугали, мол, если ты будешь плакать и капризничать, мы тебя будем поздравлять не с 23 Февраля, а с 8 Марта. Однажды 8 марта к нам приехала бабушка и подарила мне банку яблочного сока, а я, решив, что это наказание, сбросил (а) её со стола и разбил (а). Возможно, это событие стало триггером, который помог мне осознать противоестественность всей этой ситуации. Хотя это начало тяготить меня гораздо раньше. Это ужасно, когда тебе запрещают половину твоих чувств и ограничивают круг твоих интересов только потому, что ты того, а не другого пола. Мне нравились «девчачьи» игры, женская одежда, как девочки разговаривают, как реагируют на разные события, как выражают эмоции.

Тут важно сказать, что я аутистка (я поняла это тоже уже будучи взрослой) и ни в один коллектив нормально не вписывалась, всегда терялась, не знала, как реагировать в самых простых ситуациях. Поэтому я привыкла наблюдать за другими детьми и изучать их реакции. И чем больше я наблюдала, тем больше понимала, что мне нравится вести себя как девочка, чувствовать себя девочкой, ощущать окружающий мир, как ощущают его девочки. В конце концов я приняла решение быть девочкой тайком ото всех.

Следующие десятилетия я прожила, как это сейчас принято называть, «в шкафу», периодически открывая дверцу и демонстрируя то одну, то другую черту, которую обычно приписывали женщинам, чтобы проверить реакцию общества. В школьные годы у нас слово «п*****с» было просто ругательством, вроде «гад», и никто не знал контекста его употребления, пока не распался Советский Союз. Тогда я впервые услышала про ЛГБТ и их борьбу. Вопреки всеобщей презрительной реакции, шуточкам и гомофобии, которой быстро заполнилась российская культура в ответ на появление открытых геев и лесбиянок в медиапространстве, у меня эти люди быстро стали вызывать глубокое уважение. Я восхищалась их смелостью и умением противопоставлять себя обществу, их способностью бороться за тот образ жизни, который они считают для себя правильным, и не поддаваться давлению, их стремлением заявлять о себе и ломать стереотипы.

Я такой смелой не была, вместе со всеми смеялась над шутками про геев и называла их унизительными словами. Но, несмотря на это, не оставляла попыток переубедить окружающих: постоянно подчёркивала смелость ЛГБТ, говорила, что это не болезнь и не патология, чем вызывала возмущение друзей и родителей. Кстати, у меня единственной во всей школе были разные друзья, и я гордилась, что играю с девочками. Хотя обычно взрослые думали, что я просто парень, который рано начал интересоваться «противоположным полом». Я не пыталась с этим спорить, потому что это давало мне чувство безопасности. Я была ребёнком, в котором одновременно было много мальчишеского и девчачьего: носила длинные волосы, но мало интересовалась одеждой, любила мелодрамы и женские журналы, но предпочитала подвижные игры, обожала технические приспособления, автоматические двери, электронику, но сама готовила еду и тоже гордилась этим. Я никогда не расставалась с мыслью, что чувствую себя девочкой.

Парни мне не нравились, до определённого возраста я даже чувствовала физическое отторжение, прикасаясь к мужчине. Но к очень женственным девушкам я тоже не проявляла интереса. Больше всего меня будоражили брутальные женщины, в которых обязательно должна была быть какая-то маскулинность, часто это были лесбиянки и бисексуалки. Впервые мне понравилось прикосновение мужчины, когда мне было уже за тридцать. Это был сотрудник рекламного агентства, где я работала, он был монтажником, бывшим военным, очень брутального вида, в котором не было и намёка на андрогинность. Волосатые руки меня и возбудили, я прикоснулась к ним нечаянно, когда мы вешали вывеску, потом ещё раз, и ещё. Интимных отношений у нас не возникло, но это новое чувство я запомнила на всю жизнь. В парней потом я влюблялась всего дважды, меня всё-таки больше интересуют женщины.

Я нашла любовь после двадцати. Это была моя однокурсница, женщина, и она всегда была далека от темы ЛГБТ. Как я поняла потом, когда мы стали жить вместе, в ней тоже пряталось много от другого гендера, но она стеснялась этого и не хотела это в себе признавать. У неё есть волосы на лице и в других местах, где обычно не бывает у женщин, традиционно «мужские» черты характера — но чем дольше мы живём вместе, тем больше помогаем друг другу раскрыться. Мы в моногамном браке, у нас есть ребёнок. Мне нравится удовлетворять её орально, как женщина удовлетворяет женщину, я чувствую оргазм вместе с ней. Это трудно объяснить, и это чувство гораздо сильнее, чем ощущения от «традиционного» секса. Принято считать, что у людей с типично мужской биологией мало эрогенных зон, но со мной это не так: у меня они в самых типично «женских» местах и ласки мне гораздо важнее, чем ей. По-настоящему я испытала оргазм, когда осознала себя женщиной и когда моя половинка это приняла. Я люблю, когда она называет меня женским именем.

Катей я стала после того, как мне пришлось сменить аккаунт в социальной сети из-за конфликта с человеком, который преследовал нашу семью. Вначале просто хотела зарегистрировать вымышленное имя, но потом вдруг подумала: а почему бы мне не начать писать и говорить как женщина? У меня уже был такой опыт: в компьютерных играх я всегда была за женских персонажей, регистрировалась на форумах под женскими никами. Но тут я решила начать новую виртуальную жизнь полностью как женщина. Выбрала имя, которое мне подходит, — наверное, потому что обожаю Kat Von D, да и просто нравится. Чтобы указать, что я небинарный интерсекс, пришлось воспользоваться VPN, поскольку социальная сеть под давлением российских законов позволяет жителям России выбирать только мужской или женский.

Полный, не виртуальный каминг-аут случился в моей жизни только год назад, хотя я пыталась его сделать раньше. Проблема была в том, что большинство моих знакомых даже не знают, что такое гендер. Например, родителям я говорила о небинарности, наверное, трижды, но они просто игнорировали это. А тут вдруг услышали — наверное, потому что я стала заплетать волосы в косу. У отца случился нервный срыв, мама потом рассказывала, что он не мог успокоиться несколько дней.

Коса тоже стала для меня важным шагом: после этого я окончательно перестала прятаться и стала открыто говорить окружающим, что я не мальчик и не девочка, а нечто Иное. Чаще всего это вызывает удивление и непонимание, но никогда — агрессию. Вскоре после этого я стала красить ногти — с этого момента я начала полностью принимать себя. Это странно, но благодаря такой мелочи жизнь резко изменилась. Что интересно, я чувствую, что люди стали лучше меня принимать именно такой, — и дело тут не во внешнем виде, а в том, что я стала открытой и настоящей. Внешне меня часто принимают просто за рокера: коса, борода, тоннели в ушах, иногда накрашенные ногти. Но если меня спрашивают, я всегда говорю, кто я на самом деле.

Отец спустя какое-то время пытался высказать претензии, даже начал оскорблять, пугал, что по моей вине у ребёнка в школе будут проблемы. Но потом успокоился и сейчас общается с нами совершенно нормально, избегая этих разговоров. А у меня начался новый этап. Я искренне радуюсь, когда нахожу таких же людей, как я, когда мы узнаём друг друга. Радуюсь, когда вижу в школе сына детей с символикой ЛГБТ. Стараюсь менять отношение окружающих к этой теме. У моего ребёнка сейчас есть очень близкий друг и такая же близкая подружка — дружба с обоими может перерасти в более глубокие отношения, и я готова их в этом поддерживать. Я постараюсь сделать всё, чтобы моему сыну не пришлось жить в государстве, где мальчик обязан быть мальчиком, а девочка — девочкой.

«Мама, мама, мальчик в девчачий зашёл!» — громко кричит девочка лет четырёх, увидев меня в женском туалете. Я выгляжу андрогинно и чувствую себя вне бинарности «М/Ж», поэтому у меня много подобных «туалетных», историй. Дети отлично отражают происходящее в обществе: если человек не слишком похож на, условно, женщину, значит, человек — мужчина. Третьего не дано.

На самом деле гендеров не два, не три, а множество. Я, например, называю себя агендерным или гендерно-нейтральным человеком. Если бы мне нужно было определиться и выбрать из букв М или Ж, я выбрала бы Н — нейтральный. Я чувствую себя собой, когда люди на улице не могут считать мой «пол». Чтобы мне было комфортнее в обществе, я официально сменила фамилию и имя на гендерно-нейтральные и отказалась от отчества (ох уж эти окончания «-вна» и «-вич»). Когда я получила новые документы, подумала: боже, если бы я знала раньше, что так можно, уже в восемнадцать лет стала бы более счастливой.

Лет с пяти я чувствовала, что между настоящей мной и ожиданиями от меня есть нестыковки. На утреннике в детском саду я хотела быть не снежинкой, а Буратино. Никогда не носила школьную форму, а джинсы затирала до дыр. Прошло время, и, узнав о трансгендерных людях, я думала, что, может, я — транс*парень. Но нет, я представляла себя после перехода в мужской роли, и сердце моё сжималось. В тридцать лет я поняла, что выбирать не обязательно и можно быть солнечным зайчиком в мире пестиков и тычинок.

Мне нет разницы, в каком местоимении обо мне говорят — «она» или «он». И тот, и другой вариант мне не до конца подходят, у меня нет предпочтения, и поэтому я не поправляю людей, которые обращаются ко мне так или иначе. Но сама о себе я говорю в женском роде — в видимости и продвижении «женского» выражается мой феминизм. Феминизм как противостояние насилию, власти и несправедливым иерархиям очень много значит для меня.

В последние годы я как-то выпала из бинарности обыденной жизни, совсем не вспоминаю о различиях — воспринимаю своё тело и тела других вне пола, забыла, как мне с детства было положено говорить, выглядеть, ходить. Стала значительно свободнее. Тем сейчас и живу. Моя бабушка называет меня универсальной — ей восемьдесят три, но она использует гендерно-нейтральный вариант моего имени, как я её прошу. И уж если моя бабушка смогла меня принять, то разве у других есть выбор?

ФОТОГРАФИИ: artjazz — stock.adobe.com (1, 2, 3)