Хороший вопрос«Я скрываю и то, что я с Кавказа, и то, что я гей»: География российской гомофобии

Марьям

родом из Дагестана

Я осознала себя как бисексуалку в 24 года, как мне кажется, довольно поздно. Никакого внутреннего конфликта на этот счёт у меня не случилось. Просто поняла, что меня привлекают не только мужчины, но и женщины. В это время я уже переехала в Грузию, но мои родственники остались в Дагестане.

Однажды я сказала маме, что не выйду замуж, потому что бисексуальна. Она ответила в духе: «Ну и дура!» Видимо, подумала, что это просто шутка. Может быть, дело в том, что к этому времени я уже побывала замужем и родила ребёнка. В общем, думаю, скажи я что-нибудь об этом родственникам, они мне скорее банально не поверят. Ну и ладно, меньше знают — лучше спят. А перед друзьями я уже давно ничего не скрываю. 

Я знаю только одну девушку из Дагестана (только потому, что подписана на неё в социальных сетях), которая открыто говорит о своей гомосексуальности. Но это буквально единственный случай, обычно такими вещами делятся только с самым близким кругом друзей. В республике нет полноценного ЛГБТ-комьюнити или какой-то профильной организации, но существуют маленькие тусовки. Люди активно общаются в интернете, кто-то даже живёт друг с другом. Думаю, что по сравнению с Чечнёй в Дагестане градус ненависти к гомосексуалам гораздо ниже. Но, естественно, когда речь заходит о гей-парадах, все высказываются крайне агрессивно.

Саша

Курганская область

Я осознал свою ориентацию, когда пошёл в школу, и сначала вроде бы ничего не изменилось. Я не придал этому значения и не стал задавать вопросы. Потом ситуация изменилась. Когда все вокруг гетеро и осуждают гомосексуальность, а рядом нет людей, готовых ответить и помочь, начинаешь привыкать к тому, что ты как будто какой-то ненормальный. Я долго ненавидел себя, даже хотел покончить с собой. Но потом я встретил своего первого парня, и несмотря на то, что мы были вместе недолго, я перестал себя ненавидеть.

Я знаком с другими ребятами-геями в области. Среди них кто-то живёт открыто, но большинство, конечно, скрываются, потому что могут лишиться семьи и друзей. В Кургане мы боимся знакомиться с новыми людьми, постоянно ожидая подстав. Редкие встречи не особенно готовят тебя к отношениям, а заканчиваются разовым сексом. Есть люди, создавшие однополые семьи, но даже они вынуждены скрываться. Курган — это тёмное место без активистов и ЛГБТ-комьюнити. Многие молодые люди, отказавшиеся скрываться, лишились семьи и вынуждены скитаться по съёмным квартирам, плохим работам и даже заниматься проституцией. Я верю в то, что происходит в Чечне, мои дальние родственники жили там и рассказывали о враждебном отношении к другим.

Марк

родом из Дагестана

Я осознал свою гомосексуальность лет в одиннадцать, и в принципе уже тогда было понятно, что это лучше скрывать. Я пытался влиться в дагестанское общество и следовать его традициям, чтобы не ставить себя под удар. Я никогда не чувствовал наличия ЛГБТ-комьюнити. Было ощущение, что все общались только в интернете. В 22–23 года я начал знакомиться с мужчинами в интернете— тогда ещё приходилось ходить в интернет-кафе. Но, конечно, встречаться с кем-то удавалось редко, просто из соображений безопасности.

Отношение к гомосексуалам в Дагестане крайне агрессивное, и это заметно не только на словах. Иногда даже необязательно жить в республике, чтобы тебя избили или даже убили за ориентацию. Некоторых ребят, которые переехали в другие регионы, родственники приглашали в Дагестан под каким-нибудь невинным предлогом — например, на свадьбу. А когда те приезжали, избивали или даже убивали их. Очень распространено представление о том, что гей — это позор для семьи.

Лично я родился в так называемой либеральной семье по кавказским меркам. Что называется, мама — преподаватель, папа — врач. Но даже несмотря на приличное образование родители никогда бы не приняли мою гомосексуальность. Слишком сильно давление местных традиций даже на, казалось бы, адекватных людей. Это очень грустно, потому что иногда очень хочется приехать в Дагестан, чтобы увидеть маму и сестёр.

Многие гомосексуальные кавказцы заключают фиктивные браки с партнёрами, которых нашли в интернете. У меня есть двое таких знакомых — парень и девушка. Это хороший способ скрыть ориентацию от соплеменников и родни, но я на такие меры идти не готов.

Некоторых ребят, которые переехали в другие регионы, родственники приглашали в Дагестан под каким-нибудь невинным предлогом — например, на свадьбу. А когда те приезжали, избивали или даже убивали их

Я переехал в Москву при первой возможности. Бросил все карьерные перспективы и буквально сорвался с места. Перед переездом у меня была серьёзная депрессия, приходилось пить антидепрессанты. Повезло, что мой друг был психиатром, потому что он, во-первых, меня очень поддерживал, а во-вторых, помогал с таблетками.

Поначалу я чувствовал себя в Москве гораздо лучше, но всё-таки очень старался скрыть и то, что я с Кавказа, и свою идентичность — это вопрос безопасности. Дагестанские семьи очень не любят, когда кто-то узнаёт о гомосексуальности их сына. Многие просят врать о своём происхождении. К тому же, если семья не знает, до неё могут дойти слухи, и непонятно, какой будет реакция. Так что все кавказцы-гомосексуалы, переезжающие в Москву и Санкт-Петербург, стремятся не говорить на родном языке, а тем более не образовывать национальных тусовок внутри ЛГБТ-комьюнити. В каком-то смысле это пугающая традиция — тебе буквально приходится отказаться от своей идентичности, вообще забыть, кто ты.

Но дело в том, что с каждым годом я чувствую себя хуже даже в столице, где люди, как казалось, должны быть более толерантными. Несколько раз меня избивали в общежитии из-за моей ориентации. А один раз нас с другом забрали в полицию, потому что он пил пиво около магазина на улице. Полицейский стал говорить что-то грубое, потому что я похож на гея. Сказал, что всё понял по внешнему виду и походке. Я пытался защитить свои права через разные организации, жаловался в полицию, но это ни разу не сработало. Так что, если появится возможность уехать в более толерантную страну уже из Москвы, я сделаю и это. 

Джина

Астрахань

Осознание собственной ориентации проходило медленно, но без терзаний. Только лет в 16–17, когда родители стали позиционировать меня как невесту и постоянно спрашивать о парнях, я начала понимать, что мой выбор они не оценят. Вспоминая, как папа выгнал из дома старшего брата за то, что того отчислили из колледжа за неуспеваемость, я всё больше убеждалась, что рассказывать родителям ничего не стоит. Мама что-то подозревает, но гонит от себя эти мысли и каждый день закатывает скандалы со слезами: «Не дал мне бог детей, десять лет по врачам ходила, чтобы родить, теперь и внуков не даёт. За что я так наказана?» В моей семье считают, что свадьба с человеком противоположного пола и дети — единственное, ради чего стоит жить. И свято верят в принцип «стерпится — слюбится». Даже если до родителей дойдут слухи о моей гомосексуальности, буду всё опровергать.

О симпатии к своему полу в подростковом возрасте я рассказала знакомым ребятам, но меня осудили и высмеяли. Слухи разошлись быстро и расходятся до сих пор. Каждый новый знакомый узнаёт всё от моих старых знакомых или их друзей. В городе с 600 тысячами населения невозможно спрятаться. В какой-то момент слухи дошли до моего учебного заведения. Когда мне было 17 лет, наша куратор стала смотреть на меня с презрением и всё время заводить разговор об ЛГБТ на парах. Говорила, какие геи плохие и хорошо бы их всех уничтожить, при этом она всякий раз пристально смотрела на меня.  

В группе все шептались и обсуждали меня. Не было ни одного даже равнодушного слова — только ненависть и агрессия. Мне перестали ставить зачёты и стали валить на каждом ответе. Преподаватели настраивали одногруппников против меня, высмеивали и обсуждали меня, не стесняясь того, что я нахожусь в том же помещении. В какой-то момент я не выдержала и бросила учёбу.

В Астрахани довольно много представителей ЛГБТ. Те из них, кого я знаю, либо ведут себя очень замкнуто, либо общаются только с гомосексуалами. Так или иначе я знакома примерно с половиной нашего ЛГБТ-сообщества, и лишь четыре человека живут открыто, потому что по счастливому стечению обстоятельств никогда не сталкивались с агрессией или осуждением.

Николай

Воронеж

Я осознал себя как бисексуала в возрасте около 13 лет, и всё же мне проще назвать себя геем. Принятие своей ориентации не было сложным. Я просто понимал, что это один из вариантов нормы, хотя в семье у меня так никто не думает. На сегодня для семьи моя ориентация — тайна. Но я думаю, родители догадываются, что я как минимум не гетеросексуален. Думаю последствия каминг-аута не будут катастрофическими: родители рано или поздно примут это, а с остальными родственниками я почти не контактирую. В моей семье не очень силён традиционный компонент. Нет такого, чтобы мой отец мог сказать маме что-то вроде: «Не мужское это дело — пылесосить», — но и либеральной мне её назвать сложно.

Во время учёбы мне было немного сложно, потому что, как только речь заходила о геях (бисексуалах, чайлдфри, феминистках, проституции, абортах и так далее), преподаватели высказывались достаточно негативно, придирались, занижали оценки на зачётах и экзаменах. Одногруппники либо совсем меня не поддерживали, либо после самой дискуссии говорили: «Я-то поддерживаю твои взгляды, просто не хочу, чтобы о них знали другие». Но в целом я не ощущал особого давления. 

На работе мне было уже проще, потому что все знали о моей ориентации. Первое время некоторые со мной не здоровались, но вскоре всё это сгладилось. Могу даже сказать, что на работе мне комфортно, потому что не приходится прятаться.

В нашем регионе было одно крупное комьюнити, но с отъездом, а по сути побегом, его руководителя в США оно перестало активно функционировать. Хотя мне кажется, что и при нём сообщество было достаточно пассивным. 

Да и вообще, если знакомишься здесь с человеком своего же пола, сразу замечаешь тревогу. Не раз на первом свидании мне задавались вопросы: «Ты один? Точно один? А если мы поедем ко мне, за нами никто не поедет?»

Если говорить об отношении к гомосексуальности в Воронеже, то можно вспомнить протесты против «Закона о пропаганде гомосексуализма», где на одного митингующего было человек десять гомофобов. Да и в целом даже от комментариев к новостям по гей-тематике становится не по себе. В этот момент понимаешь, что с такими людьми приходится контактировать каждый день.  

От своих знакомых я слышал истории, как их шантажировали тем, что расскажут об их гомосексуальности родным. Знаю о нападениях на геев на съёмных квартирах и просто во дворах жилых домов. Да и вообще, если знакомишься здесь с человеком своего же пола, сразу замечаешь тревогу. Не раз на первом свидании мне задавались вопросы: «Ты один? Точно один? А если мы поедем ко мне, за нами никто не поедет?» Думаю, это не говорит о безопасности этого региона.

В Москве и Питере люди немного лояльнее относятся к ЛГБТ, но до европейских столиц им всё ещё далеко. Когда я жил в Москве, мне было проще, возможно, потому что больше людей меня принимали. Но вообще я раздумываю о переезде в Люксембург к моему партнёру. Сложится или нет — покажет время.

Маша

Новосибирск

Я никогда не была «ребёнком-404». В подростковом возрасте я слышала, что «лесбухи — это противно», но не придавала этому значения, только как бы стеснялась этой темы. В 19 лет я встретила парня, который меня очень полюбил, и я согласилась с ним быть. А через год влюбилась в преподавательницу зарубежной литературы. Я не стала делать из этого трагедию, но и никому об этом не сказала, у меня даже не осталось записей в дневнике. Я писала стихи и даже одно ей показала. Я не считала себя гомосексуальной, ведь в тот момент у меня был парень. 

Через три года я с ним рассталась, осознав, что меня привлекают только девушки. Вскоре встретила свою партнёршу и встречаюсь с ней довольно долго. Родители у меня гиперопекающие. И хотя я уже съехала от них, мама задавала очень много вопросов. Устав от бесконечной лжи, я написала ей письмо, где во всём призналась. Я особо не рассчитывала на понимание. Мама сказала, что гомосексуальность — это болезнь, меня нужно лечить. И всё таким ласковым голосочком. Но в целом родственники, общаясь со мной, держат нейтралитет. Зато есть 18-летний племянник, который меня всецело поддерживает.

Я не скрываю свою ориентацию, она указана у меня на страничках в соцсетях. Я пишу стихи, посвящённые моей девушке, и читаю их на поэтических собраниях. До сих пор я не ощущала прессинга, кроме как от молодчиков у пивнушек, которые знают мою девушку и цепляются, впрочем, ко всем, кто с ними не пьёт. На работе коллеги знают и относятся с пониманием. Но всё равно чувствуется, что это для них диковинка, эдакая причуда, но и это хорошо.

Новосибирск — город-миллионник. В нём легко раствориться, я знаю, что у нас довольно много гомосексуалов. В центре города девушкам можно пройти за руку и даже поцеловаться, а на окраинах любым приличным людям лучше подолгу не задерживаться и обходить уверенным и быстрым шагом злачные места. Возможно, я чересчур оптимистично смотрю на мир, потому что меня не били, мне не угрожали, в моей жизни не было «исправляющих изнасилований». Но мне рассказывали, что в 104 километрах от Новосибирска, в городе Черепанове, одну открытую лесбиянку «пустили по кругу», потому что она не скрывала свою ориентацию.

В Новосибирске есть гей-клубы и ЛГБТ-активисты. Один из них, модельер, даже баллотировался в депутаты, но, конечно, проиграл. А недавно одна из местных активисток отсудила у фирмы 1000 рублей за то, что её отказались трудоустроить, мотивируя отказ нетрадиционной сексуальной ориентацией.

Но вместе с тем именно Законодательное собрание Новосибирской области внесло в Госдуму печально известный законопроект «о пропаганде гомосексуальности». Безобидную первомайскую «Монстрацию» постоянно приравнивают то к Майдану, то к гей-параду. И вообще, Новосибирск — гнездо религиозных активистов, тут даже есть свой Милонов — православный активист Юрий Задоя.