Личный опыт«Рыдала наедине с чьим-то дерьмом»: Фемактивистка Паладдя Башурова о преследовании и переезде
Четыре уголовных дела, три задержания, два обыска
4 ноября фемактивистка и удмуртская художница Паладдя Башурова сообщила, что уехала из России. За две недели полицейские дважды приходили к ней домой и ломали общую дверь с соседями. Также она трижды отбывала 48 часов в уголовном изоляторе и пережила два обыска. Преследование связано с делами о так называемом «телефонном терроризме», по которым Паладдя проходит подозреваемой. Мы поговорили о том, как устроена её жизнь в Ереване, почему она хочет вернуться в Россию и чем планирует заниматься, когда это станет возможным.
Я покинула Россию, потому что замучилась. Когда это [обыски и задержания] происходит один-два раза, как-то можно пережить. Но третий и четвёртый — уже жутковато. Во время третьего задержания я была очень уставшей, тогда только устроилась дизайнером, отработала первую неделю, и меня забрали. Засунули в изолятор, где я рыдала наедине с чьим-то дерьмом. Было неприятно, но я вышла и ещё не собиралась уезжать.
Спустя две недели менты пришли снова, перед днём рождения Путина. Сломали общую с соседями дверь второй раз за месяц, а починить её — недешёвое мероприятие. Я решила уехать, потому что непонятно, как будут развиваться репрессии в мою сторону. Четыре уголовных дела, по которым я являюсь подозреваемой. Первое было в марте, второе в мае, третье в сентябре, четвёртое, наверное, в октябре. Эти дела абсолютно сфабрикованы, они всегда заводились перед знаковыми событиями. Это просто способ деактивировать всех инакомыслящих, потому что по уголовной статье можно закрыть на двое суток кого угодно вообще без проблем. Из изолятора нельзя звонить. Также полицейские изымают всю технику, так как она «может являться средством совершения преступления». Это мощное средство давления, и я знаю людей, которые уезжали после первого обыска.
Я не уехала сразу, потому что вообще не планировала это делать. Думала, что лучше меня посадят, чем я уеду. Но к сентябрю уже устала от этих мероприятий. Когда ты сидишь в СИЗО, хотя бы понятно, что с тобой дальше будет, за что нужно бороться. А тут я оказалась в ситуации, где абсолютно невозможно планировать жизнь. Я не могу спокойно ходить по улице, находиться дома — каждый час подхожу к глазку. От стука в дверь я начинала трястись. И если в первых трёх делах было по 10–15 фигурантов, четвёртое было самым нелепым — в изолятор забрали двух-трёх человек, а остальных, видимо, не нашли. Я единственная отметилась во всех четырёх. Что бы меня ждало дальше? Решила посмотреть на всё, что происходит, в безопасной обстановке.
При этом я рада, что не уехала весной. Я съездила на месяц в Удмуртию, застала лето в Петербурге, которое очень люблю. Мне удалось сходить на стихийный антивоенный митинг, когда объявили мобилизацию. Думала, что там будет два с половиной человека, но учитывая, что митинг был незапланированным, и все опасности, которые сейчас есть, людей было достаточно много. Молодёжь кричала «Нет войне!», их сразу же винтили, но они всё равно кричали. Рада, что это увидела.
Уезжать было очень тяжело. Я решалась месяц, металась от идеи быстро забеременеть, так как беременных нежелательно помещать под административный арест, до «лечь в дурдом», «уйти в монастырь». Но в итоге заставила себя — уезжала в слезах и соплях. Помогло то, что я улетала из Москвы, которую терпеть не могу.
Самой большой проблемой были кролики, у меня их три. В итоге за ними ухаживает подруга, которая сейчас живёт в моей квартире. Не знаю, сколько так будет продолжаться, но перевезти их невозможно — слишком большой стресс для животных.
По телефонному терроризму пока больше не было рейдов, но я также опасаюсь статьи об ЛГБТ-пропаганде, потому что непонятно, как её будут применять. Я участвовала во многих проектах, связанных с ЛГБТ-движением, открытая бисексуалка. Пока сижу в Ереване, смотрю, что дальше будет происходить в России.
В Армении я вспомнила, что я довольно адаптивный человек. Не переезжала с восемнадцати лет, но быстро во всём разобралась. Квартира у меня в хорошем районе, в Ереване живёт подруга, и я даже нашла большую сеть взаимопомощи активист_ок. Когда я решилась уехать, то написала в соцсетях, что мне нужна помощь, — моя аудитория очень помогла, мне собрали подушку безопасности. К тому же у меня есть удалённая работа, активистские дизайнерские проекты, за которые я тоже получаю небольшие деньги. Основные потребности закрыты.
С образованием сложнее. Я планировала в следующем году поступать в магистратуру — в СПБГУ, Европейский университет или в Академию художеств. Не представляю, как теперь это провернуть. Я думала про зарубежную магистратуру, но я плохо знаю английский и совершенно не хочу обязывать себя два года жить в другой стране.
Нигде не хочу жить, кроме России. Хочу иметь возможность поехать в Удмуртию в любой момент. В Петербурге множество классных образовательных, феминистских и активистских проектов. Хоть сейчас некоторые заморозились или стали помогающими инициативами, я всегда знала, куда пойти. Мне никогда не хотелось уехать в Европу, получать высокую зарплату в валюте, строить свою жизнь вокруг денег. Хотелось строить её вокруг просвещения, искусства, и это всегда было связано с Россией. Мне очень грустно, что многие из российского ЛГБТ-комьюнити мало знают о квир-персонах в российской истории, особенно среди неславянских народов, и мне интересно говорить о них. О женщинах прошлого тоже — все в основном знают Дворкин, Бовуар, разных западных мыслительниц, но не наших. И мне хочется просвещать в этом направлении.
В России мне понятно, что делать. Могу создавать антивоенный дизайн, координировать, расклеивать листовки. В Армении уличный активизм для меня невозможен — тут совсем другой контекст, своя война. Я продолжаю заниматься какими-то проектами, но это несравнимо с уровнем вовлечённости, который у меня был весной. Летом я также вовлеклась в волонтёрскую деятельность: размещала у себя беженцев из Мариуполя. Здесь же я пока успела найти только одну организацию помощи беженцам из Арцаха, перевела ей деньги. Но уличный активизм — большая часть моей жизни, которая теперь недоступна.
Для того чтобы понять, когда я вернусь в Россию, надо посмотреть, не объявят ли меня в международный розыск, как будет применяться закон об ЛГБТ-пропаганде, не признают ли «Феминистское антивоенное сопротивление» экстремистским. Я наблюдаю за тем, что происходит, и думаю, насколько безопасно возвращаться. Но также не знаю, вытерплю ли я вынужденную эмиграцию до конца режима.
ФОТОГРАФИИ: личный архив героини
