Личный опытЯ квир-женщина
из Ирана, которой пришлось сбежать
из страны
«После сорока лет этого рабства мы должны быть освобождены»
С 16 сентября в Иране идут протесты, движущей силой которых стали женщины: многочисленные акции протеста против репрессивных законов начались после смерти Махсы Амини, 22-летней иранки, убитой за неправильное ношение хиджаба. Полиция Ирана убийство, конечно же, отрицает: по их легенде, у задержанной внезапно случился сердечный приступ. Женщины Ирана на протестах жгли свои хиджабы, в знак протеста они обрезают свои волосы; одним из лозунгов протестующих стала фраза «Женщина, жизнь, свобода». Одна из целей протестующих — не только ликвидация закона об обязательном ношении хиджаба и полиции нравов, но и демонтаж всей репрессивной политической системы Ирана.
Иранские власти ответили на протесты силовыми методами: по последним данным, число убитых измеряется сотнями, задержанных — тысячами. День назад стало известно, что иранские власти приговорили пятерых арестованных к смертной казни за убийство участника военизированного провластного движения «Басидж». Вместе с тем растёт солидарность с протестующими в Иране — акции протеста против беззакония проходят во многих городах и странах; 28 ноября во время футбольного матча Португалии и Уругвая на чемпионате мира в Катаре на поле выбежал болельщик, на спине которого было написано «Respect for Iranian Women» («Уважение женщинам Ирана»).
Сегодня наша героиня — 33-летняя квир-женщина из Ирана Винус, которая уехала из страны незадолго до начала акций протеста. Винус рассказывает о правилах, которые окружали её с детства, реальности квир-людей, изнасиловании, предательстве и бегстве в Армению, откуда она готовится к переезду в Канаду.
Текст: Анна Еганян
О детстве
Я родилась в Иране в обычной семье, мы не были ни богатыми, ни бедными. Я была единственной девочкой в семье и росла в окружении трёх братьев. Я видела разницу между мной и ими и поэтому хотела стать более мужественной.
Девочки считаются очень эмоциональными, и, если их не контролировать, они могут натворить бед
Различий было очень много и в разных сферах. Например, у нас было три комнаты в нашей квартире. В одной из них жили родители, ещё одна целиком принадлежала моему старшему брату, «второму королю» — так называют первого сына. Он второй глава семьи после отца, он может устанавливать свои правила. И мой брат действительно был вторым главой семейства: он хотел всё контролировать. Обычно сыновья думают, что они должны защищать женщин, что женщины — часть их ответственности. Они якобы должны руководить женщинами или заботиться о них, чтобы убедиться, что женщины не делают ничего неправильного. Они думают, что знают, как заботиться о женщинах, потому что те не справятся сами.
У моих братьев была возможность ходить в гости к своим друзьям, играть там, веселиться, иногда оставаться на ночь — в общем всё, что человек хочет делать в первые 16 лет своей жизни. Но у меня, как у девушки, никогда не было такой возможности. Если я хотела увидеть друзей, я должна была пригласить их к себе. Чтобы мой отец или мать могли наблюдать за нами. Девочки считаются очень эмоциональными, и, если их не контролировать, они могут натворить бед.
Всё это идёт не только от религии, какая-то часть идёт от культуры. Я думаю, это культура подталкивает мужчин к гиперопеке. Да, иногда женщину и правда нужно защитить от опасности, но мужчины явно перебарщивают. Например, если какой-то парень просто смотрел на меня, то мой брат мог подойти и ударить его по лицу. Жестокость для них — это часть опеки.
Я два года училась в религиозной школе: мы носили хиджаб, там нас учили Корану. Мне никогда не разрешали наносить макияж в школе, красить волосы. Моему поколению в подростковом возрасте не разрешали даже сбривать усы. А у меня, как у человека восточного, есть «волосатый» ген. И это было проблемой: я выглядела как парень.
Нравится ли девушкам носить хиджаб? Некоторым из них, вероятно, да. Я тоже хотела носить хиджаб, потому что мне промыли мозги. Я думала, что, если я буду его носить, я буду чувствовать себя лучше. И я попаду в рай. И я считалась бы «хорошей девочкой». Это было частью моего мышления. И я чувствовала себя виноватой, когда не носила его должным образом, мне было неловко показывать себя.
С другими девочками своего поколения мы говорили о сексе, о мужском теле, о том, как строить отношения. Мы говорили о действительно сокровенных темах, личных, связанных с медициной и личной гигиеной. С нами об этом никто не говорил — ни родители, ни школа; эту информацию мы должны были получить как-то сами, а не от старших и более образованных людей. Я слышала, что девочки-старшеклассницы беременели, потому что не знали, как предохраняться, они ничего не знали.
Я потеряла девственность в 16 лет в результате изнасилования. Он был моим вторым боссом. Когда мне было 16, я работала у него секретарём. Этот человек был токсичным и как мужчина, и как босс: он подходил к моему столику и описывал свои ночи с другими женщинами. Но он был моим боссом, поэтому мне приходилось просто сидеть и слушать эти истории.
Я не рассказывала родителям об изнасиловании, потому что боялась быть убитой отцом. Потому что если ты не девственница, то ты больше не ценна, твоя жизнь больше не имеет значения. Никто не хочет недевственницу. Я слышала о беременной девушке, которая уехала в Турцию из Ирана без разрешения отца, а когда вернулась, он отрубил ей голову. И знаете, правила дают мужчинам право быть жестокими по отношению к женщине. Женщины принадлежат мужчине — отцу, брату, мужу. Если вы убьёте свою сестру или дочь, это совершенно нормально. Всё в порядке, потому что вы её хозяин. Всё равно, что убить свою овцу.
О квир-опыте
На самом деле я никогда даже не думала об этом до 30 лет, я никогда даже подумать об этом не могла, потому что моя мать была гомофобной. Недалеко от нашего дома было место, где собирались геи, чтобы познакомиться, найти партнёра для секса. Когда она приходила домой, в её глазах обычно была ненависть. Она была так зла на них. Она звонила в полицию и докладывала им об этих мужчинах, рассказывала, что там повсюду грех. Мне тогда было всего семь лет, и я думала, что быть геем — это самый большой грех, который ты можешь совершить.
Но потом в своей терапии я нашла много знаков. Когда я впервые обнаружила свою сексуальность, это было с девушкой. Мой первый поцелуй был с девушкой. Но что-то обычно блокировало эти воспоминания в моём мозгу. И я говорила себе: это ненормально, если я делала это, это не значит, что я лесбиянка. Я не лесбиянка. Я просто не хотела быть лесбиянкой, потому что иначе моя мама отвергла бы меня. Никто не хочет быть отвергнутой своей мамой. Никто не хочет разочаровать родителей — тем более когда ты и так уже разочаровал их, родившись девочкой.
Помню, я как-то встретила трансгендерную девушку. И для них всё это было ещё опаснее. Она боялась, что их выгонят из школы. Другие родители даже говорить со своими детьми об этом не хотели: они думали, что сам разговор может подтолкнуть их «попробовать», «поэкспериментировать», ведь они ещё подростки, а это чувствительный возраст. И они не могли смириться с тем, что их ребёнок может быть гомосексуальным. Так что им было проще позвонить в школу и попросить выгнать оттуда других квир-детей.
Наш предыдущий президент (Хасан Рухани. — Прим. ред.) смеялся над этой темой и говорил, что в Иране нет гомосексуалов. Но мы существуем, мы дышим, мы живём! Нам и так предстоит этот трудный путь самоидентификации, а мы прячемся даже от самих себя. И очень тяжело, когда кто-то со стороны смотрит тебе в глаза и говорит, что у нас нет тебя, у нас нет квир-персон, геев и лесбиянок. Тебя нет.
В нашей религиозной и культурной части быть гомосексуальным парнем ещё хуже. Это потому, что обычно мужчинам нравится видеть девушек-лесбиянок, но им не нравится видеть гомосексуальных парней. Но в то же время в исламе есть парни, которые занимаются этим «грехом» и спят с другими парнями. А есть люди, которые учат Корану, но насилуют мальчиков.
Очень опасно быть открытым квир-человеком: когда это становится очевидным, люди могут создать вам ещё больше проблем. Они иногда специально ищут квир-людей на улицах, власти могут арестовать вас или, по крайней мере, докучать вам и вашей семье официальными письмами. В худшем случае они убьют вас. И никакой законной ответственности за убийство они нести не будут.
Всё это действительно влияет на сообщество, так как мы никому не можем доверять. Мы не можем устраивать вечеринки или приглашать кого-то к себе. Особенно тяжело найти партнёра: например, вы можете найти партнёра в инстаграме, но вы никогда не будете на сто процентов уверены, что человек, стоящий за этими фотографиями, не преследует вас из правительства.
О принуждении к браку
Я была независимой с 16 лет. Но у меня были проблемы с моими братьями и отцом, которые всегда диктовали мне, когда я должна вернуться домой, что мне надеть, с кем я могу поговорить… Для стольких элементарных вещей мне приходилось спрашивать их разрешения. Я не могла путешествовать одна, хотя у меня была зарплата, были деньги.
И вот тогда ты начинаешь думать, что надо выйти замуж. Тебе с детства говорят: «Хочешь путешествовать — выйди замуж, хочешь быть счастливой — выйди замуж». Они создают ваше мышление, настаивая на том, что женитьба и рождение детей — это вершина ваших достижений. Так что свадьба становится вашим раем. Но выйти замуж в моём случае не было мечтой, потому что я могла позаботиться о себе. Тем не менее мне пришлось, потому что мои родители и отец не позволяли мне жить своей жизнью.
В Иране часто женятся или выходят замуж за тех людей, которых не любят. И мальчики, и девочки. Так происходит, потому что родители подталкивают к более ранней женитьбе. Я вышла замуж, когда мне ещё не исполнилось 19 лет. Многие родители думают, что квир-страсть — это ментальная болезнь, и если вы выйдете замуж, то станете счастливы.
Я слышала историю о гее, которого подтолкнули жениться на девушке. И это разрушило жизнь обоих. Потому что, когда ты иранка, ты не можешь развестись, не заклеймив себя «использованной». Ты больше не девственница, значит, ты не ценна, никто не захочет от вас детей. И этот гей сожалел о том, что разрушил жизнь девушки, потому что знал, что он гей, но его семья подтолкнула его к женитьбе. И есть так много похожих историй с обеих сторон для лесбиянок, геев… Всех.
В целом в Иране можно выбирать жену или мужа, но дело в том, что это свойственно большим городам и образованным семьям. Сёлам и необразованным семьям — другое. В моём случае мы сначала были друзьями, потом были парой, а в конце концов поженились. Но бывают ещё браки по расчёту, которые заключают, даже если муж и жена ни разу не виделись. И одной из самых больших проблем остаются браки с несовершеннолетними детьми, как правило, девочками. Они насилуют девочек в девять лет, даже не дожидаясь, пока они созреют, и всё это происходит с согласия родителей. Мне так больно. Мальчики тоже могут пострадать. Например, когда тебе десять-двенадцать лет и ты женишься на восьми-девятилетней девочке — а ты ничего не знаешь, ты ещё необразован. Ранние браки — это большая проблема в Иране.
Многие родители думают, что квир-страсть — это ментальная болезнь, и если вы выйдете замуж, то станете счастливы
О рождении детей
У тебя нет выбора, ты машина по рождению детей для мужчин. Твоя ценность только в том, чтобы ты рожала здоровых сыновей — и только сыновей. В Иране даже есть оскорбление для женщин, которые рожают девочек, — и это забавно, ведь на пол будущего ребёнка влияет сперматозоид, а не яйцеклетка.
Проблема в том, что вы не можете отказаться от беременности и родов. Вы не можете сделать аборт, вы не можете не согласиться с вашим мужем. Когда ваш муж хочет ребёнка, а вы нет, он может развестись с вами, и вы ничего не можете сделать.
Аборт — это большой грех, об этом даже не говорят. И дело не только в законе: запрет аборта — это часть нашей религии. Я не могу сказать маме, что дважды делала аборт. Если вы хотите сделать аборт, то вы должны сделать его подпольно. И вы должны потратить много денег — или у вас должны быть знакомые в больнице. И вдобавок ко всему у вас должно быть разрешение вашего мужа. Но даже попытка найти врача, который делает эту процедуру, опасна. Особенно если девушка не замужем: аборт может стать буквально концом её жизни.
У меня есть сын, ему восемь лет. После рождения ребёнок принадлежит отцу и семье отца. Если вы девять месяцев носите своего ребёнка в животе как мать, а с вашим мужем что-то происходит, то это означает, что ваш ребёнок больше не ваш. Как только вы рожаете, вы передаёте его или её семье вашего мужа. Вы не можете оставить собственного ребёнка, а правила и законы в этой ситуации против женщины.
Если ты мужчина и хочешь развестись, то ты можешь просто пойти в суд и сказать, мол, эта женщина не занималась со мной сексом семь дней. И этого будет достаточно для официального развода, и женщина не получит алиментов. А если вы хотите развестись будучи женщиной, то вам следует доказать, что муж, например, пристрастился к тяжёлым наркотикам или что он психически болен. И доказать это будет очень сложно. Но вас заклеймят как «подержанную», и вы больше никому не будете нужны. Потому что они подумают: если бы она была хорошей женой, то сумела бы сохранить свой первый брак. Так что вся вина ложится на плечи женщин.
О протестах в 2009 году
Когда в Иране началась «зелёная революция» (в 2009 году. — Прим. ред.), мне было 18 лет. Я участвовала в каждом протесте. Однажды мы были на главной улице в городе, но полиция атаковала нас и загнала в тупик. Нас, 30 человек, хотели арестовать.
Нас повели в какое-то странное здание — не полицейский участок, не что-то официальное, просто обычная неприметная постройка. Нас всех 15 девочек-подростков поместили в одну крошечную комнату. Потом нас звали по одной — и я помню, как мы были счастливы, когда девочки возвращались: мы боялись, что нас убьют или изнасилуют, а это в то время было обычным явлением. Лично я, будучи вегетарианкой, не могла себе представить жестокости даже по отношению к животным, а они (полицейские. — Прим. ред.) были жестоки по отношению к простым людям. Они ничего не знают о человечности, они воспитаны, чтобы даже мысленно вас насиловать.
В заточении нас продержали три дня. Всё это время они пытались заставить меня признаться, что я была иностранным агентом или шпионом. А я была просто ребёнком, мне было 18 лет! Это было страшно. Они дразнили меня, отпускали некрасивые шутки.
Во время драки на улице моё манто (покрытие женщины в Иране. — Прим. ред.) соскользнуло. Поскольку полицейский в участке не мог заставить меня признаться, он обратил внимание на моё покрытие и начал спрашивать, почему я не была одета должным образом. Потом он достал сигарету, зажёг, начал курить и вдруг потушил её о моё плечо. Офицер пытался показать свою власть, говоря мне, что он босс. Мне было больно, но я начала смеяться. Я думала: я не покажу ему свою слабость, не доставлю ему этого удовольствия. И я сказала ему на фарси, что он может пойти и трахнуть свою мать. Тогда он ещё больше разозлился и оставил мне большой шрам. Но я не испугалась — я была готова умереть. И я не собиралась умирать слабой — я была готова бороться до последнего вздоха.
Потом во время протеста кого-то случайно убили, а одна из девушек истекала кровью. Поэтому мы подписали бумагу, в которой говорилось, что мы больше не будем ходить по улицам. И они отпустили нас.
Мои родители волновались. Они звонили в полицию и спрашивали обо мне. Первое, что спросил меня отец: «Тебя изнасиловали?» Я не могла сказать ему, что меня уже насиловали, когда мне было 16 лет.
О предательстве партнёрши
После беременности у меня была депрессия, которая оставалась даже спустя три года после рождения ребёнка. И я начала терапию; мой терапевт — иранка, и я очень ей благодарна. В процессе я обнаружила много воспоминаний, которые были заблокированы моей психикой. Я нашла ответы на вопросы о своей сексуальности.
Когда я поняла это, то сказала мужу, что мне нужно попробовать этот опыт. Он согласился, но спросил у меня разрешения на секс с другой женщиной. Теперь уже согласилась я, потому что знала, что это произойдёт в любом случае, в Иране все мужчины так делают. Я попросту решила не делать из этого большого дела.
Я начала искать партнёршу. Это было страшно и опасно, но в конце концов я нашла девушку. У нас был месяц отношений по переписке, потому что мы жили в разных городах. А потом она приехала в гости, и мой муж встал между нами. У нас был секс втроём, и это было не то, что мне было нужно. Мне не нравилось, что он прикасается к моей девушке, мне было тяжело, поэтому я просто сидела и плакала. Потому что они оба этого хотели и так получилось.
У нас были отношения в течение шести месяцев, но после этого я уже не могла терпеть секс втроём: моё сердце разрывалось каждый раз, когда мой муж прикасался к ней.
В какой-то момент я решила закончить эти отношения, а она разозлилась на меня, потому что я предпочла ей своего сына. А так как она юрист и знает закон, то пошла в суд. Но там она не говорила правду, что у нас были лесбийские отношения, что мы были влюблены. Нет, она сказала, что хотела выйти замуж за моего мужа как вторая жена. Это законно: у моего мужа может быть 12 жён. И она заявила, что я оскорбляла её, называя лесбиянкой. Она также поделилась нашими секс-чатами, нашими разговорами как доказательством того, что я лесбиянка, говоря, что я хотела подтолкнуть её к греху.
После этого мне прислали официальное письмо — приглашение в суд. Я спрашивала у разных адвокатов, стоит ли туда ехать, и они мне говорили: «Хочешь, можешь туда поехать, но домой ты не вернёшься. Тебя казнят как лесбиянку». Именно по этой причине я за один день собрала вещи и как раз в свой день рождения, 14 июля, переехала в Армению. Это был мой подарок самой себе на 33-й день рождения. Свобода.
Сейчас я не разведена. Но в своём путешествии я поняла, что не могу жить с мужчиной. Если я хочу жить с кем-то, я хочу жить с девушкой. Я прожила в браке 12 лет. Я знаю, что это не я. Это была не я с самого начала.
О переезде в Армению и Канаду
Сейчас я в Армении, готовлюсь к отъезду в Канаду. Если я разведусь в Иране и останусь там, то многое может случиться. Например, у меня есть подруга, она одинока, и никто не хочет сдавать ей квартиру, потому что одинокая женщина считается опасной.
И именно по этой причине я хочу переехать в Канаду, потому что Армения находится довольно близко к Ирану и у меня есть родственники, которые легко могут перейти границу, найти меня и причинить мне боль. Моё сердце всё ещё там.
Я оставила сына и очень по нему скучаю. Это больно, это очень тяжело, но в то же время мне нужно переехать в безопасное место. Это как летать в самолёте: сначала нужно надеть маску на себя, потом на ребёнка. Мне нужно спасти своего сына, но сначала мне нужно спасти себя. Я молюсь о лучшем.
Сейчас в Иране становится немного легче. Например, ещё 10 лет назад если бы девочка была одета как мальчик, то это было бы большой проблемой. Но теперь смелые девушки внесли действительно хорошие изменения в наше общество, в то, как мы одеваемся. Вы можете видеть, что они выходят без хиджаба и пытаются изменить вредные правила, о которых я говорила. Я очень горжусь ими и очень скучаю по участию в протесте. Иранские женщины делают всё возможное, и я искренне горжусь ими. Я скучаю по тому чувству, когда вы объединяетесь, когда вы бежите по улице и являетесь частью протестного движения, по этому гневу. После сорока лет этого рабства мы должны быть освобождены. Я надеюсь на лучшее будущее и на то, что смогу вернуться в свою страну.
ФОТОГРАФИИ: личный архив героини