Личный опыт«Я не чувствовала угрозу, скорее симпатию»: Меня домогался мой психотерапевт

Как и многие женщины, я долгое время даже не подозревала, что регулярно сталкивалась с харассментом. Мне казалось, что со мной либо заигрывают, либо демонстрируют свой профессионализм. Но чем больше я узнавала о феминизме, тем лучше понимала, что со мной происходило на самом деле. Оказывается, преподаватель в университете подтрунивал надо мной совсем не по-дружески, а врач в поликлинике раздевал меня не в медицинских целях. Но, несмотря на мою просвещённость, когда меня начал домогаться мой новый психотерапевт, я просто улыбалась ему в ответ и убеждала себя, что ничего страшного не происходит.

Этого врача посоветовала моя знакомая Оксана (имя изменено). Два года у неё была тяжёлая депрессия. Целыми днями она не могла подняться с кровати и плакала. Антидепрессанты ей не помогали, а у её терапевта опускались руки. Он дал ей контакт своего коллеги, который работал с трансперсональным подходом и был не против помочь.

Трансперсональная психотерапия использует «нестандартные» техники работы с ментальными проблемами, например гипноз, легальные психоделики, дыхательные практики, медитации. С их помощью пациента погружают в транс, в котором, по идее адептов этого направления, он может перепрожить психотравмы и переписать свою историю, потому что в таком состоянии легче достучаться до глубоких слоёв психики, чем, например, во время традиционной разговорной терапии.

Такие методы многих отпугивают, и Оксану отпугивали тоже. Но она всё же решилась обратиться за помощью к новому врачу. Когда она оказалась в его кабинете, «сразу же доверилась» и не обратила особого внимания на то, что он делал много комплиментов её внешности. Результаты их терапии, к тому же, были многообещающими. Спустя пять сессий женщина снова вышла на работу, записалась в спортзал, наладила отношения с сыном.

Она с восторгом рассказывала мне о своём прогрессе и со смехом — о недвусмысленных шутках врача. «На очередной нашей сессии я расплакалась, потому что он, как всегда, точно увидел, что меня беспокоит, и спросила: „Вы всегда будете доводить меня до слёз?“ А он ответил: „Я могу и до оргазма“».

Оксана предполагала, что такие его слова могут быть провокацией, к которой прибегают некоторые психотерапевты, чтобы вытянуть из клиента настоящую реакцию. Поэтому в следующий раз она планировала дать ему отпор.

Я не придала особенного значения тому, что психотерапевт говорил моей знакомой, хотя в глубине души и считала, что это перебор. Но когда ты годами лечишь тревожное расстройство, запивая сессии с разными специалистами препаратами, и узнаёшь, что за пять встреч человека вывели из депрессии, ты готов вытерпеть всё и, конечно, надеешься, что с тобой такого не случится.

«Правила существуют, чтобы их нарушать»

В назначенное время я пришла в больницу, в которой работал мой новый терапевт. Его кабинет по размерам напоминал обувную коробку. Стены были небрежно выкрашены зелёной краской, а по периметру стояла советская мебель. Я приземлилась в кожаное кресло, накрытое клетчатым пледом с катышками. Врач сидел рядом на стуле и расспрашивал меня про тревогу, детство, работу и отношения. Мы смотрели друг другу в глаза. Я не чувствовала никакой угрозы, скорее симпатию, которая обычно указывала мне, что это подходящий специалист.

Но в конце нашей беседы, когда я поблагодарила его, он сказал: «Приятно было пообщаться с умной и красивой девушкой. Как на свидании побывал, ей-богу». Мой желудок подскочил, а руки вспотели. Но по привычке я просто улыбнулась и вышла с уверенностью, что буду продолжать ходить к нему и игнорировать странные, но всё же безобидные фразы.

Однако следующая наша встреча была не такой уж невинной. Психотерапевт предложил попробовать трансовую медитацию, чтобы я смогла «увидеть» свою тревогу «внутренним взглядом», узнать её истоки и поработать с ней. Это был мой первый такой опыт, поэтому я задавала много вопросов. Меня волновало, что будет, если я вообще не погружусь в транс, а если окажусь там, расскажу ли все свои секреты. Он ухмыльнулся: «В чём ты боишься признаться? Что тебе нравится, когда тебя шлёпают по попке, как плохую девочку?» Моё тело рефлекторно сжалось от страха: «А что если он сделает со мной что-то, пока я буду „триповать“?» Но я убедила себя, что переживаю по пустякам, и напомнила о главной цели — избавлении от тревоги.

Состояние, в которое меня погрузил врач, было похоже на осознаваемый сон. Я отдавала себе отчёт в том, где нахожусь и чем занимаюсь, и при этом могла контролировать воображаемые сюжеты, которые возникали перед глазами. Я описывала то, что видела, а специалист направлял мой «трип», задавая вопросы. Через полтора часа я очнулась в слезах. Гипноз помог мне найти место гнездования моей тревоги, попасть в тот момент, когда я её впервые ощутила, и проиграть его так, как я хотела. Спокойствие и благодарность за него — вот с чем я вышла из транса.

Но при этом я была вымотана. Усталость напоминала ту, которая бывает, после ночи кутежа с бутылкой текилы и танцами. Врач заметил это и предложил отвезти меня домой. Я хотела быстрее оказаться под одеялом, поэтому согласилась. В машине он протянул мне печенье «Мария» и несколько раз поинтересовался моим состоянием. Я не хотела отвечать на его вопросы, поэтому решила отшутиться, что раньше мои психотерапевты никогда не подвозили меня и не угощали. «Это нарушение правил. Но мы же знаем, что правила существуют, чтобы их нарушать», — ответил он и сказал, что придумал кое-что интересное для меня.

«Я тебе интересен только как психотерапевт?»

Мы оказались в ресторане. Он спокойно рассматривал меню. «Какая ты, к чёрту, феминистка, если не можешь чётко заявить о том, чего хочешь?!» — корила себя я. Во мне бродили стыд, страх, вина и злость. Но на поверхность я выпустила только интерес. Я решила завалить терапевта вопросами о его профессии, чтобы почувствовать хоть немного силы.

Он рассказал, что работал участковым врачом, потом писал диссертацию, параллельно увлекался эзотерикой, ездил к шаманам и турецким шейхам, чтобы постигать разные техники работы с сознанием. «Я бы так хотела научиться у вас всему этому!» — восторгалась я, как ребёнок. «Это возможно, но только в случае, если между учеником и учителем есть особые отношения», — торжественно сказал он, а потом спросил, интересен ли мне он как мужчина или только как терапевт.

В этот момент внутри меня произошёл раскол. Я не хотела потерять его как специалиста и не хотела с ним «особых отношений». Я зависла и как будто лишилась воли. В моей жизни было много насилия — я не могла вовремя отказать. Я замирала и предпочитала потерпеть, а не высказываться. Я ненавидела себя за это, но не могла перестать пасовать. В тот вечер я решилась поставить границы. По лицу психотерапевта было заметно, что он расстроен. А я включила режим равнодушия и жутко гордилась собой.

Он отвёз меня домой. Перед тем, как я взялась за ручку двери, он поцеловал мою руку. Я хлопнула дверцей и вылезла из машины, ощущая себя грязной. Мне было очень стыдно. Но я пересилила себя и написала друзьям о том, что произошло. У всех была схожая реакция. Сначала шок. Потом сочувствие ко мне и злость к терапевту. Но я защищала врача, прямо как в детстве, когда мама кричала на папу, а я, несмотря на всю его холодность и безучастность, выступала его адвокатом.

О стокгольмском синдроме я слышала, но не могла себе представить, что у меня это хронический процесс. Я оберегала не только своего отца, но и бывшего парня, который изменял мне и никогда не извинялся. Поступок психотерапевта не казался мне вопиющим, может, немного странным, я говорила себе: он всего лишь человек. Мне было проще взять вину на себя и оправдать его, чем признать, что я стала жертвой домогательств. Осознать это значило бы принять свою слабость, которую я ненавижу, и, более того, усомниться в правильности моей картины мира, в которой плохих людей не существует.

«Можешь заплатить половину суммы»

Через пару недель я переступила порог кабинета терапевта. Он поздоровался и перешёл на «вы», хотя до этого говорил со мной на «ты». Перед тем, как усадить меня в кресло и погрузить в транс, он смущённо признал, что в тот вечер пошёл на поводу у эмоций, потому что никогда не чувствовал такой сильной эмпатии к пациенту. Я просто кивнула и предложила начать работу, чтобы отвлечься от неловкости.

В конце сессии, которая, к слову, не привела к такому же вау-эффекту, как прошлые, он сказал, что впредь я могу платить половину стоимости сеансов. Я протестовала, подозревая, что моё согласие на новые финансовые условия будут означать согласие на продолжение «ухаживаний». С другой стороны, лишних денег не бывает. В итоге я согласилась на 50 % оплаты и довольная вышла из больницы. Только через много месяцев я поняла, что так он думал буквально искупить свою вину.

Полгода моя тревожность колебалась от 0 до 1, вместо 7–8 баллов. И я счастливо рассказывала о переменах в своей жизни, позабыв о похабных шутках и «свидании». Но затем тревога начала возвращаться. И, конечно, я подумала снова обратиться за помощью к терапевту. Я написала ему о своих переживаниях, а его ласковый ответ, в котором он назвал меня Лизонькой, показал мне, что я скучаю по нему. Это напугало меня. Я знала, что скучать по психотерапевту — явный признак нарушения границ. Вот тогда я и осознала в полной мере, что со мной произошло.

Просто прервать связь с ним было просто. А вот принять факт, что он систематически домогался не только меня, но и других женщин, было невыносимо, хотя и необходимо. Целительной для меня стала цитата Брене Браун: «Наша работа заключается в том, чтобы не отрицать свершившиеся, а бросить ему вызов — подняться, осмыслить реальность, разобраться в случившемся и принять правду таким образом, чтобы добраться до момента, когда мы подумаем: „Да. Именно это произошло. Это моя правда. И я буду выбирать, как закончится эта история“». А ещё на меня повлияло эссе Вирджини Депант, опубликованное в сборнике «Кинг-конг-теория», в котором она утверждает, что жизнь женщины связана с насилием, и есть два варианта: либо оказаться заложницей страха, либо принять суровую реальность и стать свободной.

Я выбрала второй вариант. Мои границы стали жёстче, а доверие к собственным ощущениям — сильнее. Это не значит, что я не наступлю на те же грабли, но, по крайней мере, больше не буду винить себя.

ФОТОГРАФИИ: tomozina1 — stock.adobe.com (1, 2)