Личный опытКак Кристин Гарина провела первый Европрайд
на постсоветском пространстве

О переменах в Латвии

Когда распался Советский Союз, мне было шестнадцать лет. ЛГБТ-активизмом я занялась позже, когда в 2005 году в Латвии прошёл первый прайд. Тогда же мы узнали, как наше государство и наши люди на самом деле относятся к ЛГБТ-сообществу. Первый прайд был маленький, на него пришло около семидесяти человек. Ещё три тысячи протестовали. Всё было очень агрессивно, ЛГБТ-активистов закидывали яйцами, камнями — но сейчас я понимаю, что это классическая ситуация для тех регионов, где впервые проходит прайд. То, что я увидела, и мотивировало меня что-то делать, присоединиться к движению.

Прайд — это сильный инструмент перемен в обществе, но он никогда не был единственным. Поэтому в 2006 году в Латвии мы создали организацию, которая занимается защитой прав, образованием, политикой. И каждый год мы организовывали прайды, потому что без них внимание к проблемам не привлечь. Мы проводили конференции, семинары, кампании — но это никому не было интересно, потому что нам нужна была видимость. Когда мы говорили о положении ЛГБТ-сообщества с местными политиками, они спрашивали: «Ну а где все эти люди, о которых вы говорите? Кому это надо?» Конечно, так легко думать — ведь ЛГБТ-люди не рассказывают о своей сексуальности или идентичности ни в семье, ни на работе. И только на прайде можно увидеть всех, кому нужны равные права. Пока людей не видят, не видят и их проблем.

В то время в Латвии отношение к ЛГБТ-сообществу было резко негативным. В 2005 или 2006 году латвийские парламентарии открыто выражали свою ненависть, использовали язык вражды. Мы даже написали книгу-исследование, в которой цитировали выражения латвийских политиков. О гомосексуальных браках речи и быть не могло, поэтому латвийский парламент решил на всякий случай добавить в Конституцию фразу о том, что брак — это союз мужчины и женщины. Тогда парламентские дебаты сопровождала ужасная гомофобия. Эта поправка до сих пор есть в Конституции, её очень трудно отменить — но я уверена, что когда-то это изменится. В Латвии мы несколько раз пытались провести закон о гомосексуальных партнёрствах, который не противоречил бы Конституции. Сейчас будем пытаться ещё раз.

Тем не менее перемены происходят — хоть и медленно, но всё же. На второй по счёту прайд пришло уже двести человек, на третий — семьсот. Сейчас у нас как в любой европейской стране, где каждый год на прайд собираются 10 тысяч человек, а протестующих — всего 15–20. Перемены заметны не каждый день — но когда я сравниваю нашу реальность с той, что была, то вижу, как всё поменялось. Конечно, всё это стало возможным не только из-за прайдов. Сейчас молодым людям из Латвии гораздо легче обсуждать сексуальность или идентичность со своими родителями. Труднее было бы, если бы не было соответствующего информационного фона. Прайд именно его и даёт, о нём пишут СМИ, его показывают по телевизору.

О прайдах в Прибалтике

Сначала мы проводили прайд только в Риге, но в 2009 году мы объединились с эстонцами и литовцами и создали общий проект. В Вильнюсе тогда прайдов ещё вообще не было, в Таллине прошёл один, а мы уже провели четыре. Так появился Baltic Pride: вместе нам легче. С тех пор мы делаем один прайд на троих и проводим его по очереди в наших столицах: в Вильнюсе, Таллине и Риге. В Прибалтике мы чувствуем себя как дома во всех трёх государствах: если латвийские ЛГБТ-люди едут, например, на прайд в Вильнюс, то всё равно считают его своим.

Что касается отношения властей в Литве и Эстонии, то в каждой стране оно разное. Эстония ещё с советских времён тяготела к Финляндии и странам Скандинавии. В Литве очень большой вес имеет католическая церковь, примерно 80 процентов литовцев — это католики. Они в этом смысле похожи на Польшу, и там ситуация с ЛГБТ-людьми сложнее. Латвия где-то посередине. У нас очень разные пути, но всем нам помогает членство в Европейском союзе. Всё-таки сейчас нельзя идти против ценностей Евросоюза.  Есть ощущение, что все как будто политически повзрослели. Даже несогласные политики уже не используют такие фразы, как пятнадцать лет назад.

О Европрайде

В 2010 году в Варшаве проходил первый польский Европейский прайд, тогда на него приехало больше 10 тысяч человек. Для местного ЛГБТ-сообщества он многое поменял, Европрайд был большим праздником. Тогда мы захотели привезти его в Ригу.

Европрайд — это такой прайд с европейским фокусом, он всегда больше, чем местный, и проходит раз в год. Лицензия на него принадлежит Ассоциации европейских прайдов, которую можно получить через конкурс. Всё это напоминает Олимпийские игры: город, который примет Европрайд, мы выбираем голосованием. Ассоциация же гарантирует внимание аудитории и помощь других организаторов прайдов в Европе. Чувствуется сплочённость: если кому-то что-то надо, то всегда можно обратиться за помощью в нашу сеть. Всегда поделятся и ресурсами, и знаниями, и волонтёрами.

Главное для получения лицензии — это хорошая идея. Она должна отвечать на вопросы, как и почему этот Европейский прайд поможет городу, стране и региону в целом. То есть нужно какое-то концептуальное предложение, почему здесь. Тогда город присылает заявку, и на ежегодной Ассамблее все члены просто голосуют за то предложение, которое им кажется лучше. За то, которое принесёт больше пользы. Обычно Европрайд проводят в больших европейских городах, но мы решили попробовать. В 2015 году мы получили эту лицензию. Мы хотели сделать Европрайд очень политическим. Это был первый раз, когда прайд проходил в бывшей советской стране, практически на границе с Россией. И эта идея помогла нам выиграть.

После рижского Европрайда я возглавила Ассоциацию организаторов. Каждый год представители местных отделений встречаются на Генеральном собрании, где выбирают правление и президента. Меня выдвинули после Европрайда в Риге, который был очень вдохновляющим. Я думаю, что именно тогда многие другие активисты поняли, зачем они всё это делают, почему это важно. Потому что есть города и целые страны, где провести прайд сегодня в принципе невозможно.

Выбирая прайд, я смотрю на то, где это больше всего нужно. Зачем ехать в Стокгольм? Там всё в порядке. В Риге, когда прайдом занимались только местные активисты, было очень трудно даже с полицией говорить, чтобы она обеспечивала порядок. Но как только у тебя есть иностранцы, туристы, иностранные политики, то к тебе совсем другое отношение. Намного легче говорить и с полицией, и с местными чиновниками. Я всегда езжу на наши местные прайды, несколько раз была в Белграде. В сербской столице через два года впервые будет Европрайд, и это будет важно для всех балканских стран.

О росте правых и консервативных сил в Европе

Сегодня даже в Евросоюзе не везде легко организовать прайд. Запретить его, конечно, нельзя — но некоторые политики всё ещё пытаются. Так они показывают свою позицию и набирают очки. В прошлом году, например, прайд хотел запретить мэр польского города Люблина. Мы протестовали, писали письма — потому что есть законы Евросоюза, которые ясно говорят, что такие запреты невозможны. Конечно, суд снимает запрет, но это всё равно требует сил. Политики однако могут остановить прайд не только через запреты. Например, они могут не дать сотрудников полиции для защиты. Или запрещают ходить по центру города и отправляют туда, где прайд никто не увидит. Всё это обычно происходит в консервативных странах — например, в Польше или в Венгрии.

Почти все проблемы ЛГБТ-людей в Европе связаны с ростом правых сил. Ситуация сильно меняется от страны к стране: националисты в Швеции или консервативные силы Великобритании отличаются от националистов и консерваторов в Польше и Венгрии. Шведская консервативная партия по взглядам будет близка к либеральным партиям Польши. Здесь нужно оценивать риторику конкретных представителей правых сил. Конечно, все страны Евросоюза должны разделять европейские ценности. Но так получается, что эту приверженность страна декларирует обычно только до вступления в ЕС. Каждое государство, претендующее на место в Европейском союзе, должно привести все законы в строгое соответствие требованиям европейских властей. Но когда ты уже вступил в Евросоюз, повлиять на тебя труднее. Даже вопрос гомосексуальных браков каждая страна решает по-своему, и Евросоюзу трудно это контролировать.

Об этой проблеме в Европе знают уже очень давно. Сейчас предлагаются какие-то механизмы, как мы все можем помочь европейским ценностям, но пока это трудно. Именно поэтому европейские власти ничего не могут сделать с Виктором Орбаном (венгерский премьер-министр пролоббировал трансфобный закон, согласно которому трансгендерные жители Венгрии лишены права на юридическое признание их гендера. — Прим. ред.). Конечно, европейский парламент протестует. Есть и Европейский суд по правам человека, но на отмену дискриминационных решений могут уйти годы. Сейчас я пока не понимаю, как можно ему помешать.

Дело ещё и в том, что Евросоюзу важно сохранить единство, свою политическую силу. ЕС очень важен сегодня, ведь как объединение он может многое изменить в мире. Но сейчас все боятся, что ЕС может потерять каких-то своих членов. У нас уже есть не очень хороший пример Великобритании, в некоторых других странах тоже появляются антиевропейские настроения. Плюс сейчас и без того много проблем в Европе, начиная с пандемии и заканчивая экономической нестабильностью.

О сотрудничестве с другими европейскими странами

Лучше всего с правами ЛГБТ, судя по Rainbow Index, дела обстоят на Мальте. Это неожиданно, но у них лучшие законы в отношении ЛГБТ-сообщества. Среди других стран с толерантным отношением к ЛГБТ-людям я бы в первую очередь выделила скандинавские Швецию, Данию и Норвегию. С европейскими странами, которые не входят в ЕС, сотрудничать трудно. Самое главное, что мы должны делать в этой ситуации, — это слушать местных активистов. Мы не можем им диктовать, как жить. Поэтому мероприятия в их странах абсолютно другие, но мы должны помогать, как можем.

Мы сотрудничаем с Российской ЛГБТ-сетью, но это тоже непросто. Общих проектов у нас пока не было: в России, я так понимаю, запрещены публичные акции (в РФ несколько раз пытались провести прайды, но власти не согласовывали митинги даже несмотря на ответ ЕСПЧ о незаконности таких запретов и критику со стороны европейских политиков. — Прим. ред.). Конечно, мы не можем приехать в РФ и организовать прайд, потому что это решение должно быть принято на месте. Но мы всё равно очень рады, что Российская ЛГБТ-сеть состоит в нашей организации, и мы всегда готовы помогать своими ресурсами. Можно пробовать какие-то альтернативы, но инициатива всё-таки должна исходить от местного ЛГБТ-сообщества.

Мне очень понравилось, что в прошлом году прайд пытались организовать в Тбилиси. Конечно, там было очень много проблем, но пустить радужный флаг через весь город дроном — это тоже прайд, по-моему.

О репрезентации на прайдах

Сейчас в Европе очень много говорят о репрезентации на прайдах: не все группы внутри ЛГБТ-сообщества чувствуют себя достаточно представленными. Самое главное — понять, что мы не меряемся, у кого больше проблем, и если мы будем вместе работать над ними, то быстрее добьёмся результатов. В Великобритании, например, внутри сообщества появился дискурс об исключении трансгендерных людей из прайдов. Но так мыслят очень маргинальные активисты! Наша организация говорит, что трансгендерные люди всегда будут частью прайдов, частью повестки. То, что мы вообще должны говорить об этом, меня лично шокирует.

Проблемы геев, конечно, обсуждают чаще. В патриархальном обществе всегда проблемы мужчин стоят острее, чем проблемы женщин, — и к ЛГБТ-сообществу это тоже относится. Но бороться с патриархальным мышлением должны сами мужчины. Когда мы видим, что, например, в управлении прайда 80 процентов — это цисмужчины, тогда, наверное, им самим нужно спросить себя: «А почему женщин, небинарных, трансгендерных людей так мало? Почему они не могут присоединиться к этой организации?». Наверное, мужчинам стоит об этом задуматься и освободить место для других групп, хоть это и трудно.

О влиянии пандемии
на прайды

На организацию прайдов очень сильно повлияла пандемия. По последним подсчётам, почти пятьсот прайдов по всему миру уже отменили, из них 230 — в Европе. Я думаю, что в этом году повезло только Австралии, где прайд прошёл в феврале. Наверное, это был единственный большой прайд в этом году.

Для ЛГБТ-сообщества во всём мире отсутствие прайдов станет огромной проблемой: если нет прайдов, то нет видимости — а значит, о равенстве будет говорить труднее. У прайдов очень маленькие бюджеты, большинство из них существуют только благодаря фандрайзингу, и деньги часто собирают на самом мероприятии. Очень многие организации без одного прайда могут просто перестать существовать, потому что у них не будет ни денег, ни волонтёров. Во всей Европе есть только два-три успешных в финансовом смысле прайда, большинству же денег иногда не хватает даже на бутылку воды волонтёру.

Когда в марте началась пандемия, мы с представителями других прайдов по всему миру организовали еженедельные встречи. Там мы обсуждаем обстановку и то, кому и как мы можем помочь. Тогда появилась мысль, что надо сделать один большой прайд на всех. Выделиться будет трудно, потому что все сейчас живут в онлайне. Мы уже все устали сидеть в компьютере. Но один глобальный прайд всё-таки нужен, где мы все будем вместе и где мы все будем видимыми. Он пройдёт 27 июня и будет длиться 24 часа. Каждый прайд сможет показать, что хочет: это может быть активистская или политическая инициатива, перформанс или фильм. Программа будет разнообразной.

О гордости

Каждый раз, когда участвую в прайде, я очень горжусь. Даже в Нью-Йорке, даже в Лондоне всегда будут ЛГБТ-люди разного возраста, которые пришли на прайд впервые. Которые в первый раз почувствуют себя частью ЛГБТ-сообщества. Мы вместе можем дать место людям, которым ничего не нужно объяснять, где их принимают и любят, где им помогут. Я радуюсь, когда вижу людей на их первых прайдах, особенно молодёжь. Я радуюсь за наше движение в целом.

Больше всего мне запомнились два прайда. Первый был в Риге в 2006 году, и в нас тогда, простите, кидали говном в мешочках. По-моему, это худшее, что со мной случалось на прайдах. Второй — в 2015 году, когда в Риге проходил Европрайд. По центральной улице шли пять тысяч человек, и никто ничего в нас не кидал. Я мысленно сравниваю их в голове и чувствую, что есть прогресс. Я вижу, как люди в тех же самых местах уже реагируют по-другому.

оБЛОЖКА: Getty Images