Личный опытМосква — Берлин:
Как я разочаровалась
в эмиграции
И что помогло справиться с ностальгией
Текст: Юлия Вараксина
Наверняка всё больше ваших знакомых уезжают за рубеж. Может быть, вы им даже завидуете: они приезжают в гости и рассказывают, как там хорошо. А как иначе? Ведь если ты уехал, ты молодец и радостно начинаешь новую лучшую жизнь. Признаться, что что-то идёт не так, неловко. Но именно это произошло со мной: я узнала, что такое ностальгия, поняла, как можно разочароваться в эмиграции — и как преодолеть разочарование.
Переезд
Идея пожить за границей появилась у меня после окончания университета. Сначала это было просто отвлечённой мыслью. Эмиграцию я воспринимала как ступень социальной лестницы, на которую неплохо было бы подняться, чтобы жизнь уж точно удалась. Прошло несколько лет. Я работала журналистом и писала на социально-политические темы. Мне всё меньше нравилась моя жизнь в Москве. Угнетало происходящее вокруг: политические процессы после Болотной, коррупция, дикие с точки зрения здравого смысла законы и реформы, человеческие трагедии и неравная борьба с государством — во всё это мне, как журналисту, нужно было вникать, и я принимала это близко к сердцу.
Чтобы отстраниться, я стала писать про экономику — помню, шутила, что «ушла во внутреннюю эмиграцию». Но это завело меня в карьерный тупик. Условия работы были прекрасными, но не было ощущения, что я занимаюсь своим и любимым делом. Я перестала понимать, куда мне двигаться. Забыть о том, что происходит вокруг, у меня не получалось — тогда ко всему добавились ещё санкции и обвал рубля. Я ходила по когда-то любимому городу и чувствовала себя незащищённой, испытывала то тревогу, то безысходность. Когда мой муж получил работу в Берлине, я радостно начала паковать чемодан.
Мы переехали в августе 2015 года. У меня не было сильной эйфории: я старалась не очаровываться, чтобы не разочароваться. Но всё же среда, в которую я попала, была прекрасна своим комфортом: чистый воздух, чистая вода, удобный транспорт и короткие расстояния — всё было сделано для человека, и человека здесь уважали. Но главным было чувство безопасности: будто я проскочила на свободу и за спиной у меня вот-вот захлопнется железный занавес.
Чистый воздух, чистая вода, удобный транспорт и короткие расстояния — всё было сделано для человека, и человека здесь уважали
Правда, было тяжело расстаться с друзьями. Мне снилось, что мы гуляем вместе, очень долго, всю ночь; и проснувшись, в темноте я ощущала расстояние между нами — такое невыносимое, будто бы мне нужно проползти эти две тысячи километров, чтобы увидеть близких мне людей. Наутро я успокаивала себя: если и вправду станет невмоготу, я возьму билет. И, конечно, никуда не летела.
Других проблем поначалу не возникало. Приезжая в Москву, я отмечала запах бензина, грязь на дорогах, давку в метро и упаднические настроения, чтобы ещё раз сказать себе: «Как хорошо, что я уехала». Когда я встречала ностальгирующих эмигрантов в Берлине, я посмеивалась над ними: «Тоскуют, потому что забыли истинное положение вещей. Пара часов в московской пробке — и ностальгия пройдёт».
Помню, меня позабавила этническая достопримечательность Берлина — магазин «Столичный» с российскими продуктами. По антуражу он напоминал магазин моего детства середины девяностых: на плохо освещённых полках теснились печенье «Орешек» со сгущёнкой, ряженка, баранки, халва. Продавец шутил, отпуская кильку на развес. На выходе из магазина некий Сергей жарил на мангале шашлык, продавая его по три евро за штуку. Тут же пили пиво мужчины в трениках, женщины в меховых шубах и на каблуках — тоже будто недавно пережившие перестройку.
«Мы покупаем творог только в „Столичном“», — пояснила мне знакомая. «Переехать в Берлин, чтобы ездить на другой конец города за кислым русским творогом, когда в магазине на углу продаётся пусть немного другой, но прекрасный немецкий — со мной такого никогда не случится», — думала я. Я перестала читать российские новости, рьяно принялась за немецкий и выкинула из дома набор матрёшек, оставшийся от предыдущих квартиросъёмщиков.
Разочарование
Первые два года в Берлине я провела в декрете. За четыре месяца, прошедшие до рождения сына, мне удалось выучить немецкий до уровня B1 (intermediate) — этого было достаточно для жизни и общения. Я не могла работать по журналистской специальности (и не очень хотела), поэтому решила получать немецкое образование и новую профессию. Мне казалось, как только я выйду из декрета, я быстро и легко адаптируюсь.
За это время я удовлетворила желание «пожить за границей», а магия переезда испарилась. Когда я вышла из декрета, я поняла, как много нужно сделать, чтобы достичь хотя бы того уровня, который был у меня в родной стране. Я переезжала, чтобы улучшить жизнь, но жизнь особо не улучшилась. Все знают, что адаптироваться непросто, но только переехавшие — насколько.
До эмиграции у меня была иллюзия, что если очень постараться, можно полностью интегрироваться в другое общество. Теперь пришлось признаться: я всегда буду в этой стране немного чужой. Чем дольше я думала, тем больше возникало вопросов: а стоят ли таких усилий преимущества жизни здесь? А получится ли у меня вообще адаптироваться? Это лежало в плоскости материальной — а значит, было поправимо. Подкосила меня ностальгия, она была неподконтрольной и, казалось, непоправимой.
Пришла берлинская зима, унылая и бесснежная, как московский ноябрь в три месяца длиной, и у меня началась сезонная хандра. Когда наступила весна, я не обрадовалась, а будто застряла во времени. Казалось, что нарушился ход вещей, который скреплял непредсказуемую жизнь, как ребёнка организовывают и успокаивают ритуалы — колыбельная мамы и любимый ночник. Да, я хочу, чтобы всё засыпало снегом, мороз и вьюгу. Долго ждать весны, ручейки тающего снега, запах сырой земли, а потом ещё поворчать на майские холода. Мне не нужно больше тёплых дней в году — мне нужно их столько, сколько и было.
Я посмеивалась над ними: «Пара часов в московской пробке — и ностальгия пройдёт»
Я стала мало выходить на улицу — тяжело было смотреть на чужие мрачные дома. Из-за того, что вокруг не было родных образов, пропали механизмы, которые «включали» мои чувства. Не могу испытать, например, «светлую печаль и воспоминание из детства», потому что рядом нет той самой серенькой хрущёвки, в подъезде которой пахнет пыльным бетоном. На людей тоже не хотелось смотреть. У немцев принято выражать чувства более сдержанно. Здесь всё ощущалось так, будто у человека сбиты тонкие настройки — сложно понять, что испытывает собеседник.
У меня появились странные желания — например, захотелось платок с хохломским узором. Я думала об икре с бородинским хлебом, перечитывала Толстого, пересматривала советские комедии. И даже изучила вакансии в Москве — она стала рисоваться чем-то очень далёким и милым, с пушистым снегом и новогодними огоньками. В какой-то момент я осознала, что живу как турист, задержавшийся в путешествии. Достопримечательности просмотрены, улицы исхожены, открытки отправлены, но самолёт отменили, и ты всё сидишь в этом городе, вдруг ставшем чужим и скучным, и ждёшь. Я даже долгосрочных дел не планировала: немного подождать — и мы уедем в путешествие или в Россию. Желательно на подольше. Когда я училась в университете, в общежитии со мной жила девочка, которая всегда чего-то ждала: праздников, поездки домой, весны — уже с утра она зачёркивала в календаре предстоящий день, чтобы приблизить нужную дату. Я вспомнила её и испугалась. Пришлось признаться: у меня началась ностальгия. Я соскучилась по России и разочаровалась в эмиграции.
Ошибки
Разочарование — закономерная стадия адаптации в новой стране, следующая за эйфорией. За ним приходят постепенное принятие и одновременное существование в пространстве двух культур. Но «доживают» до этого не все: кто-то возвращается домой, кто-то так и застревает, не адаптировавшись — все слышали про людей, которые десятилетиями живут в других странах, отчаянно критикуют всё местное, хвалят всё российское, но не возвращаются.
Я изучала, как другие люди переживают переезд: симптомы были похожими, но проблемы отличались — одни эмигранты часто находят жалобы других надуманными. Кажется, я сумела вычленить причины собственного разочарования, из-за которых адаптироваться было гораздо сложнее.
Первая из них — идея новой жизни, которая начнётся с нуля вместе с переездом. Мне казалось, что, попав в благополучную среду с приветливыми некоррумпированными чиновниками, хорошими дорогами, достойной оплатой труда, хорошей медициной, я как-то сразу автоматически заживу лучше. Но нет. Даже в самой гостеприимной новой стране строить жизнь не проще. Если бы я могла дать совет себе прошлой, то сказала бы: «Будь готова, что до комфортной жизни предстоит долгий путь. Ехать нужно, только если тебя на новом месте ждёт хорошая, а в идеале — любимая работа. И обязательно сначала выучи язык — чем хуже подготовишься к переезду, тем сложнее будет начинать». Переезжать за кем-то в порыве романтических чувств, конечно, легче, но за это расплачиваешься тяжёлой адаптацией.
Мне казалось, что, попав в благополучную среду с приветливыми чиновниками, хорошими дорогами, достойной зарплатой и медициной, я автоматически заживу лучше
Вторая проблема — бегство от себя. Если бы мне нужно было эмигрировать сегодня, я бы постаралась отделить внутреннее недовольство собой от недовольства тем, что я не могу изменить. Вместо того, чтобы признаться, что мне не нравится быть журналисткой и желаемых успехов я пока не достигла, я думала примерно так: «Ситуация в стране тяжёлая, СМИ закрываются, творческим людям плохо живётся, поэтому я не могу здесь строить карьеру». Это, конечно, правда, но лишь отчасти. Сегодня перед тем, как бежать от сложной внешней среды, я бы попыталась сделать ещё одно усилие, чтобы устроить свою жизнь так, как хочется, на родине — пока действительно не поняла бы, что больше от меня ничего не зависит.
Впрочем, до каких пор стоит преодолевать сопротивление внешней среды? Можно ли дать такой совет бизнесмену, чьё дело отжимают? Или, например, врачу, учителю или учёному? Это вопрос, на который я пока не нашла ответа: как разделить реальную и иллюзорную опасность со стороны государства?
Наконец, третья причина — идеализация. Так было в моём случае: бег от себя и жизнь с нуля совместились с представлением, что у далёкой страны совсем нет недостатков. В результате возник красивый, но ненастоящий образ — и разочарование от столкновения с реальностью. Главные выводы, к которым я пришла: важно не делать эмиграцию оружием в борьбе со своими внутренними конфликтами. Лучше не сбегать от проблем, а переезжать с позиции силы, максимально подготовленным.
Преодоление
Я начала выбираться из тяжёлого состояния, когда призналась, что недовольна не Берлином, а собой. Как-то, идя по улице, я решила: проанализирую всё, что у меня вызывает отторжение. К примеру, мне не нравится закрытость немцев. И тут я поняла: нет, это не немцы «закрыты» — я просто не могу их понять. Хоть я и неплохо говорю, я всё же прикладываю усилия при разговоре, не могу пошутить, поговорить по душам. Коммуникация стала фоновым стрессом. Я сама подсознательно закрылась от людей и существую как сторонний наблюдатель: не улыбаюсь им, не изучаю их, не завожу бесед — лишь бы со мной не заговорили. Но всё в моих руках: надо выучить язык так хорошо, как только смогу. Как только я проанализировала всё, что мне не нравится, давящая угрюмая обстановка отступила.
Теперь я учусь мыслить шире. Я думаю не о том, что моя жизнь в России закончилась, а что у меня два дома: Москва и Берлин. Вдвое больше возможностей и обязанностей. Кто-то советует стиснуть зубы и сжечь мосты, но, по-моему, это насилие над собой. Я решила, что если хочется, в первое время стоит чаще ездить в Россию и «подзаряжаться», чтобы легче было выходить из зоны комфорта. В идеале я бы хотела работать удалённо, базироваться в Москве, но подолгу жить в других странах — чтобы всегда можно было испытать эйфорию от новизны, а потом вернуться на родину. Ещё мне помогли два совета моих друзей-эмигрантов: не путать ностальгию с тоской по юности и не переезжать (или не оставаться) ради детей — часто они становятся последним аргументом в споре. Дети вряд ли оценят старания родителей (и не должны!), а несчастные родители для них намного хуже, чем не очень благополучная родина.
В марте я вернулась погостить в Москву и наконец-то увидела снег. Был день президентских выборов. Светило яркое солнце. Я шла по улицам, широко улыбаясь. Как туристу, мне хотелось снимать на телефон всё подряд: замёрзшие Чистые пруды, старинные дома в переулках Сретенки. Всё обрело глубину и смысл. Эйфория длилась один день. Когда наступили сумерки, урна для голосования сожрала мой тощенький и бессильный бюллетень. А вскоре случилось Кемерово.
Моё отношение к эмиграции изменилось. Теперь это не показатель успешности, а непростой и интересный опыт. И я поняла, что никогда не смогу заменить родину на новую страну — но если бы решала сейчас, то переехала бы ещё раз.
Фотографии: AR Pictures — stock.adobe.com, bychykhin — stock.adobe.com
