Книжная полкаАктриса и певица Мириам Сехон
о любимых книгах
9 книг, которые украсят любую библиотеку
В РУБРИКЕ «КНИЖНАЯ ПОЛКА» мы расспрашиваем героинь об их литературных предпочтениях и изданиях, которые занимают важное место в книжном шкафу. Сегодня о любимых книгах рассказывает актриса и певица Мириам Сехон.
ИНТЕРВЬЮ: Алиса Таёжная
ФОТОГРАФИИ: Катя Старостина
МАКИЯЖ: Наталия Дорчинец
Мириам Сехон
Актриса и певица
Отчасти мечта прожить долгую жизнь — оттого, что хочется успеть прочесть хоть небольшую часть всего этого
Самостоятельно я начала читать сразу на английском. С шести лет я путешествовала с родителями в передвижном интернациональном театре, где общим языком был английский, а учителя для немногих детей труппы — из Англии. Вся школа — половина старого мерседесовского автобуса, в другой половине жили учителя, они же возили его с собой на гастроли. Гастроли были постоянными, а на базу — старинную ферму в центре Франции — возвращались несколько раз в год: на каникулы или репетировать новую постановку. Нашей школьной библиотекой был небольшой стеллаж — как раз на стене, разделявшей автобус. Раз в пару месяцев мы с учителями на уроке делали заказ в Puffin или Penguin Books по каталогу.
Кроме всех книг Роальда Даля и приключенческих романов мне хотелось читать «девчачьи» книги разной степени качества — про балерин, фигуристок, животных. На многие из них, особенно неизвестных новых авторов, мама смотрела свысока, а я проглатывала их в дороге или за ночь с фонариком под одеялом. Я до сих пор отлично читаю в любом транспорте и, вопреки опасениям матери, зрение по-прежнему 100 %.
Мама же в эмиграции жадно перечитывала русскую классику, многое мне вслух. Так вместе с собственными книгами — собранием Энид Блайтон, «Таинственным садом» Фрэнсис Ходжсон Бёрнетт, «Чёрным красавчиком» Анны Сьюэлл, «Паутиной Шарлотты» Элвина Брукса Уайта, «Ветром в ивах» Кеннета Грэма, «Поллианной» Элинор Портер, «Маленькими женщинами» Луизы Мэй Олкотт — я слушала Гоголя, Булгакова, Пушкина, Лермонтова и даже Набокова (с небольшими купюрами) в прекрасном исполнении матери. Мама не актриса, а журналист и художник по костюмам, но чтение вслух тогда отточила на мне мастерски. Потом она читала вслух моим братьям и моей дочери, которая всегда предпочитает её исполнение любому другому, даже артистам. Мне кажется, фокус в том, чтобы любить и знать то, что читаешь вслух, и жажда поделиться со слушателем, передать ему свой азарт.
Когда мы вернулись в Москву, пришлось учить русский и навёрстывать школьную программу. Но я продолжала запоем читать по-английски. Сёстры Бронте, Джейн Остин, Оскар Уайльд, Харпер Ли, Хейердал, Джеральд Даррелл, и несмотря на весь мамин скепсис — всю Агату Кристи и «Шерлока Холмса». Иногда я даже читала на ходу по дороге в школу — чудом не попала под машину. Параллельно были русская поэзия и переписки поэтов, первые влюблённости, бессонные ночи и попытки сочинять своё.
Потом пошёл Джон Ирвинг, Сэлинджер, Капоте, испанцы, что-то современное. Читала я беспорядочно. Что советовала мама и друзья, что просто попадалось под руку, и ненавистную школьную программу, по которой мама меня спрашивала, чтобы убедиться, что я внимательно читаю. Помню, как меня не отпускали гулять, пока не дочитаю «Обломова» или «Отцов и детей». Маму почему-то интересовали полные имена героев, которые я всегда забывала в первую очередь, и маленькие детали. Мне было неинтересно, я всё читала по диагонали, отвечала плохо, мама расстраивалась.
Потом я поступила в ГИТИС, и началось время институтской программы и вообще книг, которые нужны для работы. Кроме списка литературы по разным предметам (например, русский и зарубежный театр), у нас на мастерстве были целые семестры тем и авторов. Пошли дипломные спектакли, а потом мы превратились в театр «Студия театрального искусства». Читали то, что ставили: Гончарова, Шолом-Алейхема, Лескова, Диккенса, Чехова — и не только конкретные книги, погружались в автора целиком. Читать просто для себя становилось всё труднее. Потихоньку стали появляться и сценарии (в том числе многосерийные). Ведь даже перед пробами, которые могут быть безуспешными, нужно прочесть всё полностью.
В двадцать четыре года я родила дочь, девять месяцев беременности читала про роды и детей. Потом про воспитание и детские книжки. При этом культовую книгу Масару Ибуки «После трёх уже поздно» я прочла, когда было уже поздно. На Магогино детство пришёлся бум классной переводной литературы, старой и новой — в хороших изданиях, с прекрасными иллюстрациями.
Теперь я читаю очень мало и ругаю себя за это. Кроме того, что нужно для работы, редко успеваю прочесть что-то для души. Количество непрочитанной мировой классики давит на меня, не говоря о бесчисленных новинках, за которыми уже никогда не успеть. Отчасти мечта прожить долгую жизнь — оттого, что хочется успеть прочесть хоть небольшую часть всего этого. А ведь есть еще нон-фикшн и кино, и вообще вся жизнь, которую, конечно, лучше видно, когда не смотришь в книгу. Последнее время, правда, поднимаешь глаза разве что от телефона. Кого мы обманываем, что читаем в нём что-то умное? Наша нынешняя литература — несколько красочных лент, а кино — 15-секундные документалки наших знакомых, которым мы завидуем.
Как выбрать книги? Те, которые как-то повлияли на меня, или те, что запомнила? И что запомнила? Ощущение, историю или как читала её и что было со мной в этот момент?
Рассказать про те, что лежат у кровати огромной стопкой и смотрят на меня пыльным укором? Или уставшие, зачитанные до дыр? Посоветовать книгу, рассказать о любимых книгах и тех, что меня сформировали, — просьбы, приводящие меня в ужас, ставящие меня в тупик.
Наша нынешняя литература — несколько красочных лент, а кино — 15-секундные документалки наших знакомых, которым мы завидуем
J. R. R. Tolkien
«The Father Christmas Letters»
Никогда не понимала Толкина, хотя друг детства зачитывался. Пробовала читать с ним «Властелина колец», ничего не запомнила. А на эту тоненькую книгу наткнулась уже взрослой. С 1920 до 1943 года Толкин писал на Рождество своим детям письма от Деда Мороза и его секретаря-эльфа. Разноцветными чернилами, трясущейся рукой, прилагал подробные картинки. Вот полярный медведь упал на крышу дома Деда Мороза и побил половину подарков, поэтому их в этом году мало. А вот вечеринка детей снеговиков в 1930 году, вот автопортрет самого деда Николаса, вот гоблинский алфавит, вот в 1940-м полярный медведь танцует с пингвинами. Последние письма адресованы только маленькой Присцилле, единственной девочке из четверых, сейчас ей уже девяносто два года.
Пока Магога ещё верила, ей тоже писал Дед Мороз. Как и дети Толкина и многие другие, она писала в ответ, и это была её первая настоящая переписка. А потом я с радостью показала ей эту книгу.
Меир Шалев
«Дело было так»
Эту книгу я купила в Бен-Гурионе перед вылетом в Москву. В английском переводе она называется «Моя русская бабушка и её американский пылесос». Прочла её залпом, смеялась в голос, радовалась, что понимаю все вплетённые в английский русские словечки. Потом я несколько раз читала её вслух уже на русском, и со мной смеялся целый зал. «Русский роман» и «Эсав», которые я тоже очень люблю, — настоящие большие романы, а это — маленькая личная история автора о его любимой бабушке, помешанной на чистоте.
Патти Смит
«Просто дети»
Мне важно, где и в какой момент жизни я читаю книгу: иногда это определяет мое впечатление, иногда это вообще всё, что я запоминаю.
Тогда я только бросила кормить дочь, и мы с мужем впервые выбрались одни, в Стамбул на шесть дней. Я впервые в жизни взяла с собой путеводитель и «Стамбул» Орхана Памука. Но на второй день мы набрели на иностранный книжный, где я тут же купила эту книгу и в паузах между посещением старинных мечетей читала о Нью-Йорке конца 60-х. Связь Роберта Мэпплторпа и Патти Смит — не просто знаковый роман двух селебрити, но история важного артистического партнёрства, о котором мечтают многие творческие люди. История двух художников которые попеременно, по очереди, становятся музами друг друга.
Это очень нежная книга, я часто её вспоминаю. Патти пишет, что написала книгу не в терапевтических целях, не чтобы похвастаться, а по предсмертной просьбе Роберта, чтобы воздать дань их удивительной дружбе.
Борис Пастернак
«Доктор Живаго»
К сожалению, школьная программа по литературе не проходит бесследно: восстанавливать интерес к русской классике приходится годами. Отчасти делаешь это из уважения к нашей культуре. Хотя нужно просто вовремя и не из-под палки это прочесть, и получаешь массу удовольствия. Сложно выбрать что-то одно, мечусь между Набоковым, Булгаковым и Толстым.
«Живаго» мне не давался в юности совсем, пока однажды, лет пять назад, я не проснулась и не поняла, что пора. Фильм с Омаром Шарифом не смотрела, но у меня в голове разворачивалось своё масштабное кино. Почему-то я помню только зимние сцены, как будто всё действие книги происходит в сугробах. Может, поэтому мне кажется, что сейчас самое время это читать.
Роальд Даль
«Чудесная история Генри Шугара»
Когда я закончила по третьему разу перечитывать все детские книги Роальда Даля, то принялась за взрослые. Первым мне попался сборник рассказов: История Генри Шугара «and six more». Такого издания на русском я никогда не видела, но по отдельности все эти рассказы есть онлайн. Неясно, почему история о Генри Шугаре считается взрослой, уверена она очарует людей от 9 до 99 лет. Я так давно и сильно люблю эту историю, что с радостью пересказываю её всем, кто готов слушать: тут даже моя мнительность отступает, я уверена в успехе. Странно, что до сих пор по этой книге не снято кино. А вот известный эпизод Тарантино в «Четырёх комнатах» снят по рассказу Даля «Человек с юга» из другого сборника.
Наверное, чтобы понять и полюбить Даля, нужно ещё прочесть рассказ «Hitchhiker» — в переводе почему-то «Попутчик», хотя скорее «Автостопщик». Летним днём автор едет в Лондон на своём новеньком BMW и подбирает голосующего на дороге человека. Тот его расспрашивает про машину и уговаривает показать, на что она способна. Герои разгоняются, пока их не останавливает полиция…
Совсем недавно я узнала, что Роальд Даль был страшным антисемитом, что не мешает мне продолжать считать его лучшим детским писателем XX века и одним из моих любимых рассказчиков.
Billie Holiday
«Lady Sings The Blues»
С детства люблю старый джаз. Билли Холидей была моей любимой певицей. С её надломанным горьким голосом, в котором читается её несчастливая судьба. Тогда я поняла, что голос — это продолжение человека, его боли, опыта и его истории. Важно петь честно из глубины своего горя или радости, а не пытаться притвориться кем-то другим, лучшим, более успешным или загадочным. Когда я начала выступать на сцене, то в честь Билли украшала голову живыми цветами: она выступала с белыми гардениями на голове, я — с чем придётся. Потом я её переслушала и перестала, но сейчас она регулярно поёт из комнаты моей дочери (ей тринадцать с половиной лет).
Автобиография попалась мне только год назад. Как и её голос, это очень честный рассказ, без прикрас — о её сложном одиноком детстве, неоднозначной юности, абьюзивных отношениях, наркозависимости и проблемах с законом. Местами я даже плакала, но я очень сентиментальна, говорят.
Джонатан Сафран Фоер
«Жутко громко и запредельно близко»
Бывают такие модные книги, которые сначала обсуждают все знакомые в фейсбуке, потом их встречаешь у каждого третьего в метро, отчего совсем отпадает желание их читать. Так все носились со «Щеглом» Тартт, «Краткой историей человечества» Харари и с «Жутко громко и запредельно близко». Со временем, когда ажиотаж прошёл, я прочла все три с удовольствием.
Вообще я читаю медленно: мне сложно сконцентрироваться, нужны специальные условия. Но даже когда тяжело идёт, не могу заставить себя бросить и мучаюсь до конца. Поэтому особенно ценю книги, которые с самого начала легко читаются, в которые можно нырять с головой и выныривать, только дочитав последнюю страницу. Тогда я сама читаю в метро, на ходу, в кровати до утра, живу внутри этого мира. Хорошо, когда чтение становится небольшим приключением. (Наверное, поэтому многие так любят «Волхва».) Я была уверена, что Магоге понравится Фоер, хоть и в переводе, долго ей его подсовывала. Наконец она начала читать, и, точно как я десять лет назад, взахлёб.
Инна Денисова
«Сделай меня точно»
Пока я читала книгу, меня часто спрашивали: «Вы медик?», «Ты собираешься делать ЭКО?». Два года назад Инна рассказала мне о своих попытках завести ребёнка и о том, сколько удивительных историй она узнала в процессе.
Например про одну американку, у которой внезапно обнаружили рак, и перед операцией и последующей химиотерапией предложили на всякий случай заморозить яйцеклетки, но лучше эмбрионы. Её первый за долгое время парень, с которым отношения длились на тот момент месяцев шесть, был поставлен перед фактом и согласился. Через два года, когда опасность миновала, парень захотел расстаться и ушёл, а наутро девушке позвонил его адвокат: клиент хочет уничтожить эмбрионы, ведь юридически они общие. Всё закончилось хорошо: героине удалось заморозить новые яйцеклетки, а потом на еврейском Tinder встретить будущего мужа, который тоже очень хотел детей. После нескольких неудачных попыток у них родилась дочь. Я ждала эту книгу, чтобы прочесть о таких случаях из жизни, но узнала намного больше.
Кроме частных историй, в ней есть маленькие интервью с докторами и священнослужителями, эмбриологами и донорами, статистика, правила разных стран, юридические и этические вопросы. Я никогда не интересовалась этой темой, но оказалось, что она намного шире заявленной. Это похоже на научную фантастику, которую мне впервые было не скучно читать, и в то же время — про нашу реальность и наше будущее, на которые благодаря книге я взглянула совсем иначе.
Оксана Васякина
«Рана»
Книга Инны Денисовой про рождение и жизнь, а книга Оксаны Васякиной — про смерть. На самом деле обе об очень многом и совсем разные, просто так вышло, что прочитала я их почти подряд и совсем недавно. «Рана» поразила меня. Мы курили с Аней Шмитько на балконе, и она заговорила про «Рану», удивилась, что я ничего не знаю ни о ней, ни о поэтессе Васякиной. Аня озвучила краткую аннотацию: у молодой женщины умерла мама и она везёт ее прах из Волгограда в Усть-Илимск через Москву, Новосибирск, Иркутск, чтобы похоронить на родной земле. В процессе она рассказывает о своих непростых отношениях с матерью и самой собой.
Вечером я уже читала «Рану» на «ЛитРесе». Читать с телефона было трудно, чтение растянулось дней на десять — и я счастлива, что так медленно и вдумчиво читала и что это письмо было со мной так долго. Иногда мне казалось, что я читаю переводной роман, иногда — что подглядываю в чей-то дневник. Мои родители живы, частые мысли о смерти близких парализуют меня. Разговор и размышления вслух об этом необходимы, и я не подозревала, что они могут быть литературой.
Эту книгу сложно советовать: не представляю как её услышат те, кто уже похоронил кого-то из родителей. Думала, как её читают мужчины, почему-то кажется, что сложнее, даже intimidating… — не знаю, как правильно назвать это на русском. И главное, мне захотелось читать это вслух, для зрителя/слушателя. Это для меня важный критерий — когда не просто важно прочесть про себя, но и поделиться вслух. Кажется, я слышу, как можно это донести. И что, возможно, слушать такой текст в зале с малознакомыми людьми было бы очень целительно.