Книжная полкаЖурналистка
Вера Шенгелия
о любимых книгах
10 книг, которые украсят любую библиотеку
ИНТЕРВЬЮ: Алиса Таёжная
СЪЁМКА: Александр Карнюхин
МАКИЯЖ: Ирина Гришина
В РУБРИКЕ «КНИЖНАЯ ПОЛКА» мы расспрашиваем журналисток, писательниц, учёных, кураторов и других героинь об их литературных предпочтениях и изданиях, которые занимают важное место в их книжном шкафу. Сегодня своими историями о любимых книгах делится журналистка, активистка в сфере защиты прав людей с ментальной инвалидностью, попечительница фонда «Жизненный путь» Вера Шенгелия.
Вера Шенгелия
журналистка
Сонечка Мармеладова и Пьер Безухов всегда были для меня не персонажами,
а какими-то то ли соседями, то ли дальними родственниками
Можно сказать, что читать меня научили мой муж Илья Венявкин и моя подруга, писательница и журналистка Маша Гессен. Мне кажется, что до встречи с ними (а они появились в моей жизни приблизительно в одно время) нон-фикшн я не открывала. До этого я читала много, но очень странно.
Мои родители были советской технической интеллигенцией в первом поколении, так что у нас дома не было ни самиздата, ни какой-нибудь «Дорога уходит в даль» — даже «Иностранную литературу» и «Новый мир» мы не выписывали, и мама с папой как-то особенно мне ничего не советовали и не подсовывали. Я просто брала книжки на полках — больше всего там было томов горьковской «Всемирной библиотеки» — или ходила в школьную библиотеку. Так, в детстве и ранней юности я прочла всю программную классику. При этом воспоминания о чтении этого периода у меня всегда приблизительно такие: вот я прихожу после школы, достаю огромный том книги «Пионеры-герои» — там про каждого апокриф и цветная фотография под листочком кальки — и в сотый раз воровато перечитываю. Воровато, потому что я чувствовала, что это, как сейчас бы сказали, guilty pleasure. Или вот я еду в школу на метро, ехать час, и весь этот час я читаю «А зори здесь тихие» или «В списках не значится» и рыдаю.
Как я недавно поняла, уроки литературы заменили мне уроки этики. Сонечка Мармеладова и Пьер Безухов, к примеру, всегда были для меня не персонажами, а какими-то то ли соседями, то ли дальними родственниками; думать про устройство текста, драматургию, психологию я не умела — просто бесхитростно сопереживала героям. Так, с художественной литературой у меня до сих пор очень странные отношения. Когда в конце года где-нибудь публикуют список самых важных романов, выясняется, что я все их читала: и последнего Франзена, и какую-нибудь «Маленькую жизнь», и «Щегла», и «Стоунера», и «Благоволительниц» и «Теллурию».
При этом по списку прочитанного мной за год фикшна, я всегда могу понять, насколько я стала несчастнее, а по списку нон-фикшна, наоборот, — насколько счастливее. С нон-фикшн получилось так. Я очень плохо образована. В том смысле, что у меня нет высшего образования и очень долго не было представления о связной истории мира, науки и знания. Я рано стала работать репортером — сначала немного в «Коммерсанте», потом в «Newsweek», — так что вместо университета и последовательного знания у меня были каждую неделю новый текст, новая область интересов, доступ к любому эксперту в любой области, навык задавать вопросы.
Хорошо помню, как увлеклась тем, что теперь составляет огромную часть моей жизни — вопросами прав человека с ментальными нарушениями. Я как-то сказала мужу (он историк культуры Большого террора): «Удивительно все-таки устроено, почему гастроэнтерология, например, не стала таким мощным инструментом в руках государства, а психиатрия — стала?» Мой муж так очень аккуратно меня спросил: «А ты читала „Историю безумия в Классическую эпоху“?» Может быть, я ошибаюсь, но, кажется, с этого момента начался наш бесконечный разговор про человека и государство, человека и террор, человека и историю. И тогда же появилась традиция, что я не читаю ни Юрчака, ни Хлевнюка, ни Эткинда: это все читает Илья и тщательно мне пересказывает. А я пересказываю Джудит Батлер, книги и тексты про достоинство, эмоции, антропологию боли, уязвимость. Это такое условное разделение: где-то на книгах Светланы Бойм мы сходимся, и что-то читаем оба.
С Машей Гессен мы познакомились у нее на даче, она очень просто рассказывала про операцию по удалению груди, которую она недавно перенесла. Потом я узнала, что Маша написала про это книгу «Blood Matters: From BRCA1 to Designer Babies, How the World and I Found Ourselves in the Future of the Gene». Я эту книгу тут же прочла и была совершенно поражена, как в пространстве развития одной темы могут быть увязаны и вопросы, которыми задается современная генетика, и вопросы исторической памяти, и вопросы идентичности, и рассуждения о границах нашего тела, его приятия и восприятия и влияния на нас. Как книга про, условно говоря, новые исследования может быть одновременно и еще такой личной.
С тех пор уже много лет мы так и находимся в непрекращающемся диалоге, где Маша пишет мне про Ханну Арендт, а я ей про нарративную психотерапию, она мне про исследования кризиса среднего возраста, а я ей про демографические последствия горбачевской антиалкогольной кампании; и про память, и про Пригова, и про Есенина-Вольпина, про мигрантов и про диссидентов; так мы разбираем концепции до людей, из которых они состоят и, наоборот, вписываем маленькие человеческие поступки в рамки больших социологических теорий.
Мне кажется, что Гессен и мой муж научили меня тому, чему человека обычно учат гораздо раньше в университете. Пониманию, что все вокруг — это не разрозненные говно и палки, а одна большая культура, которую к тому же мы же сами вынули из головы. Что потратить два дня на то, чтобы прочесть по диагонали одну книжку, два исследования, четыре статьи и десяток записей в блогах про влияние AHA-кислот на прыщи, точно так же интересно, как потратить те же усилия, чтобы разобраться, почему во всем мире было антипсихиатрическое движение, а в России — нет.
С тех пор я читаю много и очень обсессивно. Прокрастинирую, например, таким способом. Вот мне по работе нужно найти что-то про антрополога Дона Кулика, который написал одну из моих любимых книг «Loneliness and its Opposite: Sex, Disability, and the Ethics of Engagement» про сексуальность людей с инвалидностью и про то, как по-разному они воспринимаются в двух социальных государствах: Швеции и Дании. Случайно мне попадается на глаза его же книга «Travesti: Sex, Gender and Culture Among Brazilian Transgendered Prostitutes», Кулик — антрополог, и это его исследование трансгендерной проституции в Бразилии. Я лезу на Amazon, читаю описание и оглавление, тут же вижу книгу «Third Gender», тоже антропологическое исследование про культуру ледибоев в Таиланде, опять читаю описание, оглавление, добавляю все это в корзину, мечтаю, как когда-нибудь все это прочту. Так что мой список — это не любимые книги, и не лучшие, и не самые важные, и не самые первые, а просто, скажем так, очень интересные (как и десятки других в моем Kindle).
По списку прочитанного мной за год фикшна я всегда могу понять, насколько я стала несчастнее, а по списку нон-фикшна, наоборот, — насколько счастливее
Elуn Sacks
«The Center Cannot Hold: My Journey Through Madness»
Элин Сакс — профессор права, окончила Оксфорд и Йель. При этом, начиная с подросткового возраста, она живет с шизофренией. Однажды она приходит на какое-то крутое и важное собеседование и понимает, что ничего не слышит из того, что ей говорят: просто потому, что последние полгода не могла себя заставить пойти в душ, и в ушах у нее жуткие пробки. Это одна из самых важных для меня книг — про стигматизацию людей с ментальными диагнозами, про их борьбу за себя и свои права, про то, как менялась норма сразу на двух континентах, в Европе и Америке, и какими разными были эти процессы.
JOAN DIDION
«The Year of Magical Thinking»
Тут, наверное, ничего даже объяснять не нужно. Для всех, кто считает, что на свете нет ничего важнее равноправного, дружеского, основанного на совместном переживании и думании брака, это очень важная и очень страшная книга. У Джоан Дидион умирает муж, писатель Джон Данн, и она описывает первый год жизни без него, точнее — с ним, но без него.
Маша Гессен
«The Words Will Break Cement», «Two Babushkas», «Perfect Rigour» и другие книги
Я, конечно, читаю все Машины книги, они все у меня есть, все с какой-нибудь трогательной дарственной надписью. Я люблю наблюдать, как выдающиеся репортерские навыки Гессен — всех найти, со всеми поговорить, везде доехать — плавно перетекают в ее такие же выдающиеся писательские: интересно рассказать, концептуализировать, найти ответы на большие вопросы. Отдельный кайф в том, что самой Гессен в ее книгах всегда много: ее личного опыта, ее честных вопросов к себе, ее восприятия, ее прямоты. На прошлой неделе последняя Машина книга, которую я еще не читала, «The Future Is History: How Totalitarianism Reclaimed Russia» попала в лонглист National Book Awards — выйдет в октябре, очень её жду.
Малкольм Гладуэлл
«Гении и аутсайдеры. Почему одним всё, а другим ничего?»
Я выбрала эту книгу просто для примера, с таким же успехом тут могла бы быть и «Давид и Голиаф», и «Озарение». Мне кажется, не упомянуть Гладуэлла, если любишь нон-фикшн, было бы странно. Очень жаль, что на русском таких книг совершенно не пишут и такой подход не применяют. Мне нравится этот очень журналистский прием — задать правильный вопрос. А что такое вообще талант? Чем отличается выдающийся бейсболист от рядового? В чем секрет популярности Beatles? Гладуэлл сначала задает хорошие вопросы, а потом идет за ответами к очень разным людям: к родителям скрипачей, тренерам бейсболистов, ученым, маркетологам. Он иногда находит ответ, а иногда нет, но сам этот путь поиска всегда очень весело вместе с ним пройти.
Charles Duhigg
«The Power of Habit: Why We Do What We Do in Life and Business»
Я эту книгу читала как книгу про то, что я все смогу, если захочу. Вставать в семь, бегать каждое утро, не есть кексы, каждый день читать по три часа, и все в этом роде. Дахигг рассказывает, как формируются привычки человека и как с помощью привычек можно натурально менять мир. Там есть душераздирающий момент про женщину, в которую никто не влюблялся, потому что она работала с опоссумами. И отличный сюжет про то, как никто не чистил зубы, пока в пасту не стали добавлять вот этот компонент, дающий ощущение свежести.
Карен Прайор
«Несущие ветер»
В конце шестидесятых Прайор с мужем открывают на Гавайях что-то вроде океанариума. У них есть и инвесторы, и дельфины для выступлений — нет только дрессировщиков. Прайор в руки попадают конспекты исследований Скиннера, и вот, руководствуясь только ими, фактически безо всякого опыта она начинает готовить шоу с дельфинами. По сути, это книга про оперантное научение — про такой способ дрессировки, при котором животное только поощряют и никогда не наказывают. А на самом деле она и про развитие науки, и про Скиннера, и про нобелевского лауреата Конрада Лоренца, и про системы обучения, и про Америку шестидесятых. Я в свое время буквально сошла с ума от этой книги и от идей оперантного научения, даже ходила на даче к соседям дрессировать их козу.
Юн Чжан
«Дикие лебеди»
Мне кажется, это идеальная книга для человека, который задается вопросом «как бы что-нибудь понять про китайцев» и не знает, с чего начать. Это автобиография Юн Чжан и заодно история трех поколений женщин ее семьи. Бабушка Юн Чжан — наложница, которой бинтуют ноги, мама живет при становлении коммунистической партии, сама Юн Чжан переживает и культурную революцию, и культ личности Мао, а в итоге уезжает в Великобританию, выходит замуж за британского историка, получает степень и становится известной писательницей и историком. Мне она попалась в руки в момент, когда я особенно много думала про страх перед государством и что делает с этим страхом тот факт, что я женщина. Она на многие вопросы про это отвечает и делает это незанудно.
Rebecca Skloot
«The Immortal Life of Henrietta Lacks»
Это идеальный образец нон-фикшн моего любимого типа. Это книга одновременно про человеческую историю — историю семьи Генриетты Лакс, афроамериканки, которая жила в 1950-е в очень бедной семье и умерла от рака. Она про историю медицины — потому что клетки опухоли Лакс стали материалом для десятков исследований. Она и про изменение этических принципов — клетки Лакс использовали без ее согласия и ведома, и с этим тоже было много проблем. Читается и как драма, и как детектив, и как производственный роман одновременно.
Robert Edwards, Patrick Steptoe
«A Matter of Life. The Story of IVF – a Medical Breakthrough»
Эта книжка — абсолютно иррациональная любовь. Она маленькая, дико простая, безо всяких драматургических или стилистических наворотов. Просто воспоминания нобелевского лауреата Роберта Эдвардса и его напарника Патрика Стептоу о том, как они придумали ЭКО и как рождались первые дети, зачатые «в пробирке». Маленькая история самого большого изобретения XX века.
Hisham Matar
«The Return: Fathers, Sons and the Land in Between»
Эту книгу я дочитала совсем недавно и теперь стараюсь всем советовать. Это автобиография Хишама Матара — американского писателя, преподавателя филологии, который родился в Ливии. Его отец всю жизнь был в оппозиции к Каддафи и пропал где-то в одной из тюрем диктатора. Хишам Матар едет на родину после падения режима Каддафи и пытается понять, каким человеком был его отец. Мне кажется, я таких нежных книг давно не читала.
Комментарии
Подписаться