МузыкаИсламский рок:
Девочки в хиджабах и гитарная музыка

Харам или нет?

дмитрий куркин
«Ислам и хеви-метал не противоречат друг другу. Мы можем играть металл и следовать нравственным законам. Почему нет?» — уверяет 16-летняя Фирда Курниа, индонезийская школьница, вместе с двумя одноклассницами собравшая треш-металлическое трио Voice of Baceprot (или просто VoB). Для них и их сверстниц это кажется вполне естественным — как пользование соцсетями или селфи на смартфон, и число мусульманских рок-групп, в том числе женских, растёт постоянно. Однако для большинства людей как из исламского мира, так и за его пределами, девочки в хиджабах, играющие каверы на Slipknot и Rage Against the Machine, скорее вызывают вопрос: «Почему да?»
Несмотря на то что участницы VoB стараются быть примерными мусульманками (например, соблюдают пост в Рамадан), отношение к группе в их родной Западной Яве, регионе с относительно консервативным пониманием ислама, противоречивое. Гонениям они не подвергаются, более того, многие индонезийцы в восторге от самого существования коллектива. Вместе с тем наставник и менеджер VoB, школьный учитель Эрза Сатиа признаёт, что ему продолжают звонить с угрозами, требуя распустить группу. Давление испытывают на себе и родители девочек.
VoB, конечно, не первая женская рок-группа из исламской страны — и даже не первая школьная женская рок-группа из исламской страны: у них перед глазами есть пример команды Praagaash. Они объявились в Кашмире (спорной территории между Индией и Пакистаном) около трёх лет назад и стали единственной целиком женской группой, принявшей участие в музконкурсе округа Шринагар. После резкой критики и фетвы, объявленной местным муфтием Азамом Башируддином, Praagaash были вынуждены прекратить деятельность.
Музыка в исламе
Споры о богоугодности рока в исламе ведутся постоянно — хотя и совсем не так, как в христианских конфессиях. В отличие от западного мира, где гитарная музыка исторически стала символом протеста против консерватизма — а по другую сторону баррикад воспринимается как орудие сатаны и пропаганда разврата (как результат, в отдельную категорию выделился «христианский рок»), — в мусульманских странах у него такой устоявшейся репутации нет. Западную музыку там если не любят, то целиком, без деления на жанры, и запрещают соответственно: в декабре 2005 года указ о запрете трансляции и распространения любой западной музыки подписал президент Ирана Ахмадинежад; аналогичные законы действуют и в странах, де-факто управляемых исламскими фундаменталистами — например, Мали, откуда поток музыкантов-беженцев не иссякает все последние годы.
Отношение к музыке в мусульманских странах сильно разнится и зависит от того, как тот или иной религиозный деятель трактует занятие музыкой и обучение ей. Строго говоря, о том, что музыка — «харам» (то есть нечто запрещённое), напрямую нигде в Коране не говорится. Однако есть суры, которые позволяют толковать увлечение музыкой как праздность, отвлекающую мусульманина от истинного пути служения, — и именно ими обычно руководствуются радикальные исламские проповедники. В сообществах, где мазхаб (школа шариатского права) допускает более свободную трактовку, к музыке любых жанров относятся спокойно — до тех пор, пока практикующий ислам музыкант не пропускает намаз из-за репетиции или концерта. Распространены и пограничные варианты: так, законы Саудовской Аравии не позволяют The AccoLade, женской группе из Джедды, выступать публично, тем не менее они записываются и выкладывают музыку в Сеть уже почти десять лет.
Характерно, что в силу своего неопределённого статуса рок для его исполнителей и поклонников в исламских странах не всегда является средством общественного протеста. Тот же Сатиа, менеджер VoB, защищая своих подопечных, говорит, что музыка помогает его ученицам избегать других искушений: наркотиков и добрачного секса.
Как и многие феномены культурного экспорта с Запада, гитарная музыка вошла в жизнь исламских сообществ и отлилась в совершенно новую форму, как в плане звука (от переживающего мощнейший подъём туарег-рока до индопакистанского рока на основе суфийской музыки), так и в плане текстов.
Таквакор
Исламский след в панк-роке появился почти одновременно с самим панк-роком: британская группа Alien Kulture, созданная в 1979 году тремя ближневосточными иммигрантами во втором поколении, стала ответом на радикализацию панк-сцены, которую к тому времени облюбовали представители Национального фронта и другие ультраправые. Следующий скачок напряжения случился уже в 90-е, благодаря Asian Dub Foundation и Fun-Da-Mental. Но настоящий рост исламоцентричного панка и хардкора произошёл уже в 2000-х, в мусульманских общинах стран Европы и Америки. С лёгкой руки писателя Майкла Мухаммеда Найта, автора книги о вымышленной группе The Taqwacores, в обиход вошёл термин «таквакор» («таква» — религиозная совесть мусульманина, состояние богобоязненной рефлексии). И это тот редкий случай, когда чистая выдумка вдохновила целую новую сцену, до того не существовавшую.
«Считается, что, будучи мусульманином, ты не должен открыто задаваться вопросами, которые подняла книга [Найта]: гендерное равенство, отношение к гомосексуалам. Эта книга позволила мне взглянуть на ислам по-новому», — рассказывал Эйяд Захра, американский режиссёр, экранизировавший книгу, и эти слова более-менее описывают повестку дня в таквакоре. Спустя несколько лет поджанр перерос кружок фанатов прозы Найта, и, оставив в стороне споры о чистоте термина, можно говорить о развитой сцене исламского хардкора. Несмотря на сильный уклон в анархию и индивидуальные трактовки Корана без оглядки на мнение имамов, таквакорщики обнаруживаются не только в Штатах, но и в азиатских странах, где кодексу панк-подполья приходится следовать не только из идейных убеждений, но из опасений за собственную жизни.
Хотя таквакор превратился в ярлык, а с ярлыками в панковской коммуне церемониться не принято (поэтому церемония «punk is dead», с нещадной критикой идеалов жанра и взаимными упрёками в предательстве сцены, там проходит каждые три-четыре года), своё дело он сделал: назревший среди исламской молодёжи протест против религиозных догм — без отречения от самой религии — получил новое направление.
Попробовали бы они сделать это в мечети
Исламский рок, особенно тот, что происходит из стран, где музыка находится под запретом, нередко становится жертвой спекуляций и медийных пранков. Шесть лет назад по фанатским блогам прокатилась новость о команде Janaza. «Антиисламская блэк-металлическая группа, возглавляемая женщиной!» На такой кликбейт трудно было не повестись: интересно же, когда на Ближнем Востоке объявляется своя собственная версия Burzum. Издание Atlantic даже сделало обстоятельное интервью с фронтвумен коллектива, Анахитой — или тем, кто выдавал себя за неё.
До сих пор не вполне ясно, существовала ли Janaza на самом деле, поскольку все её фотографии оказались отфотошопленнными снимками других блэк-металлических групп. Разумеется, музыканты могли пойти на подлог из соображений безопасности. Но стоит помнить, что активисты экстремального металла очень любят подкидывать прессе провокационную наживку: так, два года назад финские паган-металлисты на день убедили мир в том, что H&M продаёт мерчандайз групп с неонацистскими взглядами.
Это не означает, что антиисламских блэк-металлистов не бывает в природе (вообще-то они есть), но это один из примеров того, как западные медиа и соцсети оперируют искажённой оптикой. Взаимоотношения ислама и рок-музыки не всегда история протеста. И даже не всегда история либерализации исламского сообщества. Конечно, куда выгоднее подавать их именно так, но излишняя экзотизация — хип-хоп из Афганистана! Панк-рок из Камбоджи! EDM из Свазиленда! — не помогает ни музыкантам «оттуда» доносить свой месседж, ни публике «здесь» понять его.
Одна из самых успешных малайзиских исполнительниц поп-рока Yuna, пусть и выступает в хиджабе, не очень хочет носить приклеенный к ней ярлык «мусульманской поп-звезды»: «Я не собираюсь бежать от того, кто я есть. Я — мусульманский сингер-сонграйтер. Я исповедую ислам. Это моя религия, моя вера — и это нормально. Это не должно останавливать людей, которые хотят послушать мою музыку».