МузыкаКак новые поп-звезды вернули в моду андрогинность

Андрогинность существует с момента сотворения мира, и лишь последние полстолетья — публично. Важнейшей отправной точкой андрогинности в музыке был глэм-рок, случившийся не на пустом месте. Сначала Элвис соблазнительно покачал бедрами так, как до тех пор не делал никто из мужчин, потом хиппи ввели унисексуальный дресс-код из цветастых балахонов, джинсов клеш и нетронутых парикмахерами волос (вспомните, как в начале карьеры выглядел Дэвид Боуи), а следом за ними и бородачи в помаде подготовили почву для мужчин в блестках. К началу 70-х мужчины с инструментами на сцене ничем не уступали трансвеститам Сан-Франциско: выглядеть небожителями им помогали высокие каблуки и платформы, глиттер (больше глиттера!), длинные волосы, объемные прически и очень много мейкапа. Появились The Cockettes и «The Rocky Horror Picture Show».

Представления о красоте полов очень быстро смазывались, что вовсе не означало движения в сторону гомосексуальности. Марк Болан из T. Rex, пользовавшийся невероятным успехом у женщин, совершенно не отвечает «стандартным» представлениям о мужской красоте: его в меру нежные черты лица вполне пристали бы и женщине, как и длинные волосы — что уж говорить о пушистом боа из перьев. Работать звездой значило радикально отличаться от обывателей (парни из соседнего двора войдут в моду лишь в 90-е вместе с Blur и их единомышленниками): до тех пор протест против общепринятых норм поведения был частью месседжа, бунтом и акцентом на личности, а не на половой принадлежности и социальном статусе.

Андрогинные звезды 70-х четко дистанцировались от «простых смертных»:  эксцентричное поведение и внешний вид за гранью привычного превратили их в недосягаемых существ, чей факт существования практически приравнивался к артистизму. Идея андрогинности для искусства была так привлекательна за счет ее противопоставления традиционной, земной и девальвированной сексуальности.

Эксплуатация «женственности»
и «мужественности» в массовой культуре никуда не денется

Сорок лет спустя андрогинная асексуальность, несущая ореол недосягаемости, продается так же хорошо: отличный пример тому — азиатская поп-музыка. Джей-поп-звезды вызывают у японских фанаток тот же эффект, что и глэм-герои у британок в 70-е; для них певцы — это сверхлюди, которых нельзя просто хотеть и объективировать. На Западе недоумевали, почему такой восторг вызывают откровенно женственные мужчины, ведь они так неловко продают секс! Однако то, что продается как условно «мужское», на деле — исключительно андрогинное. Японские поп-звезды создают очень безопасный образ, работающий на всю аудиторию разом — и мужскую и женскую. За последние два десятилетия андрогинность как будто заняла свою нишу, да так, что кажется, будто так всегда и было. На самом деле нет.

К 90-м волна андрогинности медленно откатилась назад: феерия поутихла, недостижимый образ успел израсходовать себя, так что на сцене музыканты стали совсем близки к народу. Благодарить за это можно инди-музыкантов — скромных ребят на сцене и вне ее, а также брит-поп. Были, конечно, и исключения — тот же Бретт Андерсон, андрогинный фронтмен Suede, скорее, был похож на жеманную модель, сбежавшую со съемки, нежели на своих соседей по лайнапам мировых фестивалей. Но история, как известно, циклична и обречена на повторение себя. И вот снова появились те, кому такой подход, когда непонятно, где артист, а где его сосед, не нравился категорически — и они, оглядываясь на Боуи, нашили себе костюмов, чтобы выделиться из толпы.

Конечно, эксплуатация «женственности» и «мужественности» в массовой культуре никуда не денется, но она уже не действует на искушенного зрителя, а художники с периферии и маргиналы продолжают наступать на территорию Бритни — и так на смену Мадонне приходит Леди Гага. Она отказывается продавать женскую сексуальность, гетеросексуальность и женственность. «Я люблю Грейс Джонс и Дэвида Боуи, потому что они оба играли с гендером и понятием сексуальности», — признается Леди Гага в интервью Maxim. Да, консерваторы все еще плюются, да, наши бабушки и дедушки подозревают в ней дьявольское отродье, но прогрессивный мир с готовностью принял ее в свои объятия, потому что ей предшествовало десятилетие, поступательно вернувшее андрогинность на сцену.

Мужчины нулевых уже не отвоевывали свое право на каблуки, а, скорее, наслаждались им — феминизация мужчин достигла некого промежуточного итога. Теперь было можно экспериментировать с сексуальностью и не доказывать никому свою маскулинность и постоянную сексуальную возбужденность. При этом андрогинность не всегда была эстетически приятна большинству, глянцевая идея о красивых людях, подобных андроидам, была вторична. Как здесь не вспомнить безумного Мэрилина Мэнсона — гладкого между ног, словно Алан Рикман с крыльями. Мэнсон неоднократно объяснял, что он не такой сумасшедший, каким кажется, а его провокационные выступления и видео — лишь способ донести простую идею, что любая девиация в глазах большинства на самом деле нормальна. 

Ангелический Энтони Хегарти, известный как Antony and the Johnsons, не просто так заслужил свою неземную репутацию: его тихая музыка, отрешенный вид и голос, не похожий ни на какой другой, — все это из области чистых эмоций и просветления, где нет места постоянному жадному поиску сексуальности.

Кто-то, как Кевин Барнс из фантасмагорической инди-поп группы Of Montreal, искал новую гендерную роль, пережив персональный кризис и осознав, что он не может состояться в традиционной маскулинной роли отца и мужа. Оставив семью и попытки остепениться, в 2007 году он придумывает себе альтер эго Джорджи Фрут — «темнокожего мужчину, претерпевшего несколько операций по смене пола». Барнс начинает исследовать свою феминную сторону и сексуальность, наряжается на сцене в платья или вообще выскакивает голышом — а вместе с тем начинает делать более современную музыку. Тем же путем в 2010-х пойдет молодой рэпер Mykki Blanco, придумав себе женский псевдоним и женское альтер эго.

Другая андрогинная суперзвезда инди-сцены нулевых (простите за оксюморон, но это правда) — томный Патрик Вульф, который весь свой подростковый период подвергался издевательствам за «женственное» поведение и неуверенность в своей сексуальной ориентации. Его музыка во многом вышла из бесконечной внутренней борьбы и противостояния обществу, насаждающему идеи о «правильности». Вульф не хочет вешать на себя ярлыки и как-то рассказывал, что даже не знает, с кем проведет оставшуюся жизнь: мужчиной, женщиной или лошадью — потому что, в конце концов, так честнее и куда интереснее.

То же можно сказать про Джона О’Ригана, скрывающегося под псевдонимом Diamond Rings, который постоянно экспериментирует не только со своим внешним видом, но и с музыкой, называя своей целью попробовать все и сразу. Музыкант вдохновлялся целой плеядой андрогинных звездных предшественников и, скорее, предпочитает термин «унисекс» по отношению к тому, что он делает, — традиционное разделение на мужское и женское ему никогда не нравилось. Отчасти ностальгия по 80-м и 90-м сыграла свою роль. За вездесущими синтезаторами неизбежно подтянулась и вся эстетика. Поп-музыку трех десятилетий прошлого теперь играют те, кто даже в детстве ее не застал — и обязательно с короткой прической и в бесформенной джинсовке с папиного плеча. Постепенно поп вбирает в себя все крайности, что попадаются ему на пути, — в конце концов у него нет другого способа выживания, вспомните хотя бы, какой восторг вызвал финалист «American Idol» Адам Ламберт.

Постепенно поп вбирает в себя все крайности, что попадаются ему
на пути

Чем ближе к современности, тем больше примеров стирания границ в музыке и жизни. Мужчины поют нежными высокими голосами, как Майк Милош из Rhye или датчанин Vinnie Who, а женщины, в свою очередь, как Эйнджел Олсен — низкими. В группе The xx, например, совершенно непонятно, кто есть кто. Роми Мэдли Крофт и Оливер Сим не просто выглядят очень андрогинно — важнее, что в песнях совсем не ясно, кто поет с кем: мальчик с девочкой? Мальчик с мальчиком? В общем, какая разница.

Благодаря тому, как написаны тексты, и благодаря тембрам голосов музыкантов любой может соотнести себя с лирическим героем трека — и это прекрасно. Визуальное офомление музыки работает в том же ключе. Недавно вышедший клип Perfume Genius описывается самим музыкантом как рассказ о современных Форресте Гампе и Дженни, у которых текучие гендерные личности. В клипе супернакрашенные герои в блестках и с поросенком уезжают в ночь, и уже не важно, какой у них пол — все это превращается в отдельное произведение о поиске, для которого определенность не играет никакой роли.

Возможно, как и с сексуальным раскрепощением женщин в музыке, просто звезды сошлись и время оказалось подходящим. Бесспорно, в 20-х блюз-дивы вроде Ма Рейни пели, как она «It’s true I wear a collar and a tie… Talk to the gals just like any old man» в «Prove It on Me Blues». Как не вспомнить Патти Смит. В 80-х помимо Энни Леннокс были Сьюзи Сью, Сьюзи Кватро и Синди Лопер, которую Ms. Magazine назвал женщиной года в ’85-м «За продвижение феминизма от конформизма к индивидуальности, бунту и свободе». Сингер-сонграйтер Фрэнк была похожа на мальчика-подростка, когда она выступала, оказав значительное влияние на движение квиркора. Андрогинные женщины-музыканты неизменно притягивали внимание, но кажется, что именно сейчас, впервые за всю историю популяризации андрогинного образа в музыке, фокус сместился с феминизации мужчин на маскулинный женский образ.

Женщина в «мужской» одежде не вызывает ни у кого вопросов, как и мужчина с макияжем

Сложно выделить тому какую-то одну причину. С одной стороны, пара поколений предшественников, изучавших отношения гендера с полом, протоптали дорожку. С другой — мы явно подустали от секса. Кажется, что вместо надписи «OBEY» со всех сторон на нас смотрит светящееся табло «СЕКС» — так что идея противопоставления асексуальности объективации как никогда привлекательна. Леди Гага, доведя эффект #шоквидео до предела, как раз пионер такого подхода. Наряжающаяся во все подряд, от Анубиса до монашки будущего, она не просто устроила ревайвл 70-х, она вернула асексуальный образ фееричного артиста. «Я фрик!» — стало ее манифестом. На самом деле она, конечно, не фрик, а закономерное явление, лакмусовая бумажка современности. Наконец, с третьей — феминизм переживает подъем, а вместе с ним полезные идеи о праве на самовыражение и свободу выбора гендерной роли. И пока Ники Минаж на пару с Джей Ло и Игги Азалией трясут своим потрясающими задницами, другие женщины с легкостью, не боясь осуждения, примеряют на себя мужские роли в музыке, образе, социуме — и многие с удовольствием адаптируют их под себя.

Например, Jenny Lewis в клипе на «Just One Of The Guys» поет про трудности быть собой не только среди парней, но и среди женщин, и приглашает актрис переродиться в чувачков в спортивных костюмах с тремя полосками. Кристен Стюарт чувствует себя как рыба в воде, все-таки она уже успела побыть Джоан Джетт, порой неотличимой от Винса из «Майти Буш»; однако и женщина-кошка Энн Хэтэуэй не боится подмочить репутацию своей раздражающе «правильной» женственности, пытаясь исполнить брейкданс. Тильда Суинтон же изображает в клипе молодого Боуи, променявшего лосины на костюмы, но не в угоду конформизму. La Roux и Джанель Моне невероятно прекрасны в своем маскулинном образе, при этом женщина с короткой прической и в «мужской» одежде не вызывает ни у кого вопросов, равно как и мужчина в облегающей или приталенной одежде и макияже. Все та же Леди Гага придумала себе мужское альтер эго Джо Кальдероне, который очень похож на андрогинную реинкарнацию молодого Дилана.

Раскрепощенность в вопросах сексуальности и гендерном поведении находит множество примеров, от Karen O из Yeah Yeah Yeahs, предпочитающей на сцене мужские костюмы, верные духу глэм-рока, до Peaches, поющей откровенные песни про секс, постоянно возвращающейся в текстах к идее, что в нас так много и мужского, и женского сразу, что глупо было бы останавливаться на чем-то одном. Куда интереснее, что происходит с полным отрицанием существующих вариантов — как гендерные стереотипы сменяются гендерной нейтральностью.