КиноЧто не так с «Медеей» Александра Зельдовича: Любовь — не всегда то, что ею кажется

Снимающий по фильму раз в десять лет, Александр Зельдович написал два предыдущих фильма, «Москву» и «Мишень», вместе с Владимиром Сорокиным, балансируя, как и его соавтор, между насмешкой и сюрреальностью. В «Медее» нет Сорокина, но Зельдович справляется и без него: героиня орёт, истерит, занимается катарсическим сексом, во время которого бьёт и душит партнёров, а в конце, как и полагается Медее из мифа, с криком «я люблю тебя» сбрасывает детей со скалы. В описании это звучит довольно интригующе, но наблюдать за этим со стороны так же интересно, как за пломбированием каналов в стоматологическом кресле. Тинатин Далакишвили играет не женщину, но зомби, она движется к своей цели — к сердцу мужа, в этом нет ни её вины, ни её выбора, всё уже решил за неё режиссёр и сценарист.

В древнегреческом мифе Медея — женщина, совершившая самое страшное из возможных преступлений. Безумие, аффект или расчёт, чтобы наказать изменника Ясона? По одной из версий, детей убила не сама Медея, а жители Коринфа из мести, но эта версия потонула в волнах истории, имя мифической царевны намертво приросло к акту детоубийства. Но самое главное — как она совершила путь от дочери царя, чья судьба предопределена от рождения, к беглянке, изменнице и убийце. Эту трансформацию чувств и поступков было бы интересно увидеть, но в фильме «Медея» нет женщины, которая становится чудовищем, есть существо с суперспособностью доводить мужа до белого каления.

Окончательно становится понятно, что реальность, отдалённо напоминающая наши дни (действие происходит в Израиле, куда бежал муж-олигарх), — это чей-то кошмарный сон. Героиня останавливает своим телом террориста-смертника, а затем, оказавшись с ним в больнице на одном этаже, проводит ему мини-допрос. В случае если террорист умирает во время теракта, его родственники получают 40 тысяч евро в качестве компенсации. Героиня предлагает ему 500 тысяч евро за то, чтобы он убил себя. Если оставить эту сцену за рамками комментария к палестино-израильскому конфликту и посмотреть на современную «Медею»: в этот момент она уже не невеста олигарха (они ещё не расписались), не выпускница института тонких химических технологий (хотя она с тем же успехом могла бы окончить институт текстиля или водного транспорта), она — сверхсущество, не знающее ни страха смерти, ни страха жизни. В её жизни есть только один страх — что её молодость закончится, а муж разлюбит и бросит её.

Героиня орёт, истерит, занимается катарсическим сексом, во время которого бьёт и душит партнёров, а в конце, как и полагается Медее из мифа, с криком «я люблю тебя» сбрасывает детей со скалы

Александр Зельдович признаётся в интервью, что считает реализм смешным, а кино — имитацией. Вопрос в том, имитацию чего он снимает. Больше всего это напоминает имитацию софт-порно. Продолжительную часть фильма героиня проводит обнажённой, обмазывая себя собственноручно приготовленными мазями, которые должны замедлить старение, или занимаясь сексом с разными мужчинами. Во время секса она, как одержимая дьяволом на сеансе экзорцизма, закатывает глаза и умирает, а потом возрождается. Из-за этого сцены секса выглядят довольно пугающе.

Женщина-дикарка, уничтожающая мужчину своей страстью, троп такой давности, что к 2021 году он уже порядком истлел. Анджей Жулавски в 1996 году снял «Шаманку», довольно неровный фильм, в котором польский режиссёр с юмором препарировал великий мужской страх перед женской местью — героиня буквально, проломив ему череп, съедала мозг героя в конце фильма. Мне кажется, что сегодня мало кого можно заинтересовать героиней, истязающей себя и партнёра в абстрактных обстоятельствах богатства и роскоши. Бокс-офис фильма подтверждает мои слова — за почти две недели показа его посмотрело 1500 человек, а это очень мало даже для артхаусного кино. И я бы не стала писать об этом фильме, если бы не одно но.

Любовь. Это слово прозвучит с экрана чуть меньше миллиона раз. Любовь. Вот причина развернувшейся трагедии — любовь в сердце женщины, отсутствие любви в сердце мужчины, как бы говорит нам древнегреческий миф, взятый за основу. Перед тем как совершить ужасное, героиня вынет душу из бедного олигарха, требуя от него доказательств любви. То, что показано в фильме (хоть он и не реалистичный, но не все читали интервью режиссёра и знают об этом), не любовь. Это болезненная запущенная обсессия, вытеснившая любовь, если она когда-то имела место. Самое интересное в этом — как такая обсессия разворачивается и заполняет собой человека, но фильм начинается с момента, когда героиня уже находится в стратосфере делирия, а психологического анализа фильм не предполагает. Лучшее произведение на эту тему, «Этот сладкий недуг» Патрисии Хайсмит, к сожалению, ещё не экранизированный, показывает постепенное, шаг за шагом погружение в такую одержимость.

Вот причина развернувшейся трагедии — любовь в сердце женщины, отсутствие любви в сердце мужчины, как бы говорит нам древнегреческий миф, взятый за основу

«Медея» — это трагедия-шаблон, как бы заранее сообщающая зрителям приготовить носовые платки. Но трагедии, в основе которых лежат преступления страсти, происходят и сегодня: вот, например, мужчина убил пятерых человек — семью женщины, которая ему отказала. Искусство и то, что оно, согласно Александру Зельдовичу, имитирует, а я бы сказала, отражает, — два сообщающихся сосуда, две стороны одной карты: кино, снятое на деньги бизнесмена Сергея Адоньева о страданиях олигархов, и преступление в погрязшей в бедности провинции, о котором пишет независимое медиа.

Сложно указывать Александру Зельдовичу, талантливому режиссёру и оригинальному автору, что и как снимать и какими темами интересоваться, но так же сложно найти причины смотреть его новый фильм, игнорирующий не только реализм, но и реальность.

ФОТОГРАФИИ: Одиннадцать, Наше Кино